Я ответила так же глухо, упиваясь кружившими вокруг него пьянящими запахами. Меня захватил новый голод. Он не причинял боли, но требовал утоления так же настойчиво, как прежний.
Я сидела на полу — только не спрашивайте, как я там оказалась, просто очнулась, вцепившись зубами в его запястье. Теперь я затащила Кости на кровать, обхватив ногами его ягодицы.
— Погоди, — сказал он, дотягиваясь до чего-то на полу.
Я не желала ждать. Прилив чистого желания заставил забыть обо всем. Я сорвала с себя одежду и наспех разделалась с его брюками и тут же обиженно вскрикнула, обнаружив, что́ оказалось у меня в руках.
Кости усмехнулся:
— Сказал же, подожди. Ты меня высушила, но ничего, не дергайся. Крови здесь хватит.
Он вытащил из холодильника, удобно расположенного рядом с кроватью, новый мешок и выпил его, пока я разбиралась с остатками одежды. Хорошо, что вся кровь собралась в одном месте, потому что за эти несколько секунд мое желание превратилось в кипящую боль.
Кости не стал терять времени на предварительные игры. Я вскрикнула и перекатилась на него. С языка у меня срывались слова. Какие — не знаю, но замолчать я не могла. Кости сел, сжимая мои ягодицы, целуя груди, покусывая соски, и держал, пока я не задвигалась чаще.
Нас окружал запах страсти, эротичный и острый. Он меня опьянял и в то же время давал такое чувство жизни! Будто я всю жизнь до того провела в полусне. Каждый дюйм моей кожи стал невероятно чувствительным, искрился желанием и гудел от энергии, какой не бывало во мне прежде. Она нарастала с каждым новым прикосновением, вздымала меня на пик наслаждения, оставив все остальное внизу. Не было ничего, кроме этого мига, и оргазм, если такое обыденное слово может описать то, что играло во мне, не ограничился лоном. Он прошил меня насквозь.
— Да, — простонал Кости, двигаясь быстрее, — так хорошо, милая. Времени мало, побудь со мной, побудь со мной.
Я еще успела удивиться: «Куда я денусь?» — когда все потемнело.
29
— Готова?
Я кивнула:
— Давай.
Кости вспорол себе руку от запястья к локтю, вскрывая вены. Разрез тут же наполнился соблазнительной красной жидкостью. Я сглотнула, подавляя желание вцепиться в его ладонь и втянуть в себя пальцы, а потом и всю руку до локтя. И тут Кости прижал эти окровавленные пальцы к моим губам, дразня меня невероятной сладостью. Я задрожала, но не облизнула и не укусила их. Ты справишься, Кошка. Не сдавайся.
Кости подал мне салфетку:
— Сплюнь, Котенок.
Я сплюнула капли, которые до боли хотелось проглотить. Не потеряй я этой способности, покрылась бы крупными каплями пота.
— Еще раз.
Кости повторил пытку пять раз, заставляя сплевывать, когда все тело криком кричало, приказывая глотать, и только тогда улыбнулся мне:
— Ты справилась, милая.
— Молодец, Кэт, — поддержал Ниггер.
— Мало сказать, молодец. — Кости поцеловал меня в лоб. — За три дня научиться контролировать жажду — выдающийся подвиг.
— Который час?
— Ровно двенадцать тридцать, — ответил Ниггер.
Меньше шести часов до рассвета. Еще один «побочный эффект» превращения: с восходом солнца я отключалась. Не просто становилась сонливой, как всю жизнь, а вырубалась на полуслове. В каком-то смысле это беспокоило меня даже больше, чем приступы голода. Если драка придется на рассвет, меня поджарят.
Я училась оставаться в сознании после восхода. У меня уже получалось несколько минут удержать глаза открытыми, когда все тело превращалось в мокрую тряпку. Постепенно должно пройти, но меня тревожило, сколько понадобится времени. Пока что я и шевельнуться не могла до полудня.
— Хочу погулять, — сказала я. — Поехать куда-нибудь, смотреть на вывески вдоль дороги, разбираться в дорожной карте, пока не ослепну, спрашивать дорогу у каждого встречного. Ой, только сперва принять ванну. В этом подвальном душике вода совсем холодная.
В комнату вошел Менчерес. Едва взглянув ему в лицо, я поняла — случилось что-то ужасное.
— Грегор, да? — спросила я, не дав ему и слова сказать. — Что он сделал?
Менчерес положил руку мне на плечо:
— Кэт, твоя мать пропала.
— Нет!
Слово вырвалось у меня вместе со слезами. Кости обнял меня за талию.
— Как? Атака на свалку? — спросил он.
Менчерес покачал головой:
— Родни говорит, исчезла прямо из спальни. Ее ночная рубашка осталась на месте.
Он выхватил ее из сна. О Господи, Грегор выхватил мою мать из сна и похитил!
— Он говорил, что мне придется плохо, — зашептала я, вспоминая его злую усмешку из моего последнего сновидения. — Только не подумала, что он доберется до матери. Как ему удалось, если он не пил ее крови?
Я осеклась. Может, и пил. Я считала, что он одной силой взгляда вынудил мать объявить его старым другом при знакомстве со мной. Но, как видно, он и кровь пил.
— Я должна поговорить с Грегором, — сразу объявила я. — Кто-то наверняка знает, как с ним связаться.
Рука Менчереса соскользнула с моего плеча.
— Ты понимаешь, что он этого и добивается? Хочет обменять ее на тебя.
— Я соглашусь, — сказала я.
Рука Кости, обнимавшая меня, превратилась в сталь.
— Нет.
— А чего ты от меня ждешь? Что я пожму плечами в надежде, что Грегор, может быть, ее не убьет? Кости, она же моя мать! Я не могу ее бросить.
— Он наверняка ее не убьет, Котенок, — жестко ответил Кости. — Теперь, когда ты стала вампиром и он не может дотянуться до тебя во сне, она — его единственное преимущество.
Страх, ярость и бессилие вскипели во мне и выплеснулись запахом горелой пластмассы. «Ты могла бы отправиться к Грегору, и тогда Кости мог бы атаковать его, едва узнает, где тот находится. Нет, Грегор ожидал бы этого и организовал ловушку. Если же Кости приведет столько народу, чтобы взломать капкан, Грегор поймет, что ты его предала, и может убить ее просто назло».
— Менчерес! — воскликнула я, вцепившись в его рубашку. — Ты однажды сумел запереть Грегора — сделай это еще раз! А еще лучше, убей его!
Он покачал головой:
— В прошлый раз я захватил его тайно, чтобы избежать войны между его и моими союзниками. Если Грегор исчезнет сейчас, никто не усомнится, что это работа Кости или моя. Союзники Грегора в отместку наверняка нападут на нас.
Я судорожно искала другой выход:
— Ты мог бы сдержать Грегора и его людей одной силой мысли — я видела, как ты это делаешь. А я тем временем освободила бы мать и сбежала.
Я дернула Менчереса так, что черные волосы разметались у него по плечам, но взгляд остался спокойным — и грустным.
