Горшков повернул голову в сторону компьютера, подавшего звуковой сигнал. На экране монитора всплыло окно сообщений.
Найдено слово целиком:
ИМАМ
Всплывающее меню показало пять опций:
«Продолжить поискПоместить в реестрВывести текст на экранВывести текст на принтерОтмена».
Горшков вывел текст на экран и начал читать. Окончив чтение, он вывел текст на принтер.
Пока шла распечатка, Горшков задействовал определитель номера.
Статусная строка в окне сообщений изменилась:
«Включен оператор определения абонента по номеру. Подождите». Оператор, используя реестр абонентов сотовой связи, быстро установил, кому принадлежит номер на мобильном телефоне.
Абонент: организация – средняя школа №… со специальным уклоном.
Адрес: Москва, 1-я улица Машиностроения, 18а.
# 345-1289
## квитанций по оплате за услуги телефонной сотовой линии.
Дальше шли номера квитанций, даты и суммы.
Оплата за международные переговоры: нет
Зная, что шеф обязательно поинтересуется термином «со специальным уклоном», Горшков быстро выяснил характер обучения. Школа оказалась аналогом медресе.
Пожалуй, все, подумал Горшков, собирая со стола бумаги.
Дробов тысячу раз был прав: все затраты на содержание информационного отдела оправдывают себя. Защита информации и владение ею всегда должны стоять на первом месте. И отдел Горшкова должен быть по идее не четвертым, а первым.
Информация, которую передал ему шеф 4-го отдела, оказалась весьма важной. В какой-то степени Дробов считал ее бесценной. Если бы он верил в Бога, то решил бы, что именно Господь дал ему в руки эти сведения. И даже не допустил бы мысли о том, что все происходящее тщательно скрывалось от Бога. Он был в неведении.
Дробов вызвал Николая Иванова, усадив его за стол, вручил распечатку.
– Теперь давай подумаем, – предложил он начальнику службы безопасности. – Думаю, что время настало. О таком везении я даже не мечтал. Великолепный шанс, и упустить его нельзя.
Иванов подумал, что разговоры кончились. Ему вообще-то хотелось, чтобы они не кончались никогда: говоришь и говоришь, властвуешь, играешь в начальника, деньги получаешь, а серьезное дело как бы только подразумевается – пять пишем, три в уме. Все эти рэкетирские примочки, мелкие разборки, торговля оружием, даже похищение ОВ мало что значили, ибо не имели общественного резонанса. Пусть даже в них гибли люди. Они гибли за металл, а не за идею. И это были профессионалы, которые знали, на что шли. Теперь речь шла о других людях. Множестве людей. Можно сказать, невиновных. И надо было переступить через что-то в себе. Вот почему Иванов боялся того дня и часа, когда Григорий произнесет эти слова: время настало. Даже больше – он и генерала в глубине души относил к той же категории «говорунов». Хотя порой сомневался в этом. Нет, думал он иногда, Григорий ни за что не решится на такое. Это просто говорильня, позируем друг перед другом.
Похоже, он все-таки ошибался, недооценил Дробова. Тот последнее время стал просто одержимым. Неужели он все же решился?
Иванов посмотрел в глаза своему шефу. И Дробов прочел в них вопрос:
«Ты это серьезно?»
Он скривил губы, удивив своего ближайшего помощника:
– А ты думал, я все это время шутил? Все, Николай, с этого момента только вперед. Как говорят конвойные, шаг в сторону, прыжок вверх – попытка к бегству.
Иванов не ответил. Он слепо читал распечатку разговора имама с директором медресе. Окончив чтение, он рассеянно оглянулся вокруг. Обстановка у Дробова почти ничем не отличалась от той, что была в кабинете Иванова, но он вдруг подумал, что если войдет сейчас в свой офис, то увидит только голые стены, табуретку, веревку и кусок мыла…
* * *
– Эй, пацан!
Марат Шамсутдинов резко остановился. Даже подошвы кроссовок скрипнули, совсем как у автомобиля. Обернувшись, Марат встретился взглядом с улыбчивым черноглазым парнем лет двадцати пяти. Со взрослыми нужно здороваться первым, однако Марат молчал, дипломатично решив, что у него к незнакомцу нет никакого дела: он остановил Марата, пусть и здоровается первым.
Казалось, парень понял его.
– Привет.
– Здравствуйте, – отозвался мальчик.
– Ты из школы?
– Да.
– А скажи мне, имам в актовом зале будет выступать? Мне бы хотелось прийти на встречу.
– Так имам уже был у нас.
– Правда? Вот не повезло. А он в актовом зале выступал?
– Ну да, а где же еще?
– Например, в классе или в спортзале.
– Да нет, в спортзале даже сесть негде, только низкие скамейки. А в классе все не уместились бы. Нас много.
– Да, жаль, – вздохнул парень.
– Вас могли бы не пустить, – пожалел его Марат.
– Пустили бы. Я до восьмого класса учился в этой школе. Правда, она была обычной, не специализированной. Меня Нурат Мирзоевич помнит.
Мальчик ничего не ответил. Наступила пауза.
– Ну ладно. – Парень кивнул на прощание и пошел прочь.
Марат, пожав плечами, побежал домой. В подъезде он уже забыл о недавнем разговоре с незнакомцем.
Родион Кочетков прошелся вдоль низкого забора, осматривая здание школы. Типовое здание, каких в Москве десятки. Не заходя на территорию школы, он вернулся к оставленной на обочине машине.
– Ну что? – спросил его Олег Коваль, который несколько минут назад разговаривал с Маратом.
– Поехали, – бросил Родион, садясь в кресло пассажира и прикуривая сигарету. – Крутиться здесь не будем. Поезжай на Кутузовский, там есть точно такая же школа. По ней и будем решать.
– Почему так далеко? – Коваль завел двигатель. – Я знаю такую же школу гораздо ближе.
– Чем дальше, тем лучше. Береженого Бог бережет.
– А небереженого конвой стережет, – добавил Коваль, выезжая на Киевскую.
Родион посмотрел на него хмуро.
На Кутузовском проспекте Коваль запарковал машину во дворе, в конце школьного футбольного поля. Сейчас на нем гоняли мяч человек десять пацанов, играя в одни ворота. Выйдя из машины, Коваль и Кочетков пошли вдоль поля, шурша ботинками по гравийному покрытию беговой дорожки. У противоположных ворот они присели на одну из лавочек и закурили.
Школа была обращена к ним тыльной стороной, на них выходили окна спортзала, раздевалок, кухни и актового зала.
– То, что нужно, – тихо проговорил Родион, внимательно оглядывая здание. – Собственно, я уже имею представление. Остались кое-какие детали, но это уже внутри здания.
– А нельзя подложить мину снаружи? Просто взять побольше взрывчатки, а?
– Неэффективно, – отозвался Родион. – При наружной закладке мины около семидесяти процентов пойдет в воздух. Смотри, – он указал рукой на здание, – если, к примеру, поставить мину в середине коридора, между актовым и спортивным залами, и то эффект будет куда больше, чем при наружной закладке. Обрати внимание на актовый зал. Видишь, какая большая площадь у крыши? Практически она висит в воздухе. Достаточно небольшого толчка, чтобы все бетонные плиты и перекрытия рухнули вниз.
– Небольшой толчок – это условно?
– Конечно, условно.
– Чем будешь работать?
– Пластитом. Он динамичный, послушный… как глина в руках скульптора. – Кочетков задумался, глядя на окна и дверь кухни. – Пожалуй, я уже решил. Стена, которая отделяет кухню от актового зала, несущая. До потолка кухни идет кирпичная кладка, а выше – железобетонная конструкция. Мне это вполне подходит.
– Откуда такие подробности? – спросил немного удивленный Коваль.
Родион ухмыльнулся.
– Это моя работа. Я подрывник и в первую очередь должен хорошо разбираться в строительстве. То бишь в объектах. Мне, например, ничего не стоит сделать так, чтобы школа сложилась, как карточный домик.
– Ну так давай!
– Установка не та. Мы не на показательных выступлениях, и аплодировать нам никто не будет… А вообще жаль работать под дилетанта, хотя и толкового. Тикающие часики вместо электроники, строгие указания, никакой инициативы. – Родион посмотрел на часы. – Что ж, вернемся сюда не раньше одиннадцати вечера и покажем класс на уровне чуть ниже среднего.
Коваль засмеялся.
– Ты сказал «сюда»? Ты и эту школу хочешь поднять на воздух?
Кочетков даже не улыбнулся.
– Нет, я оговорился. Рванем только арабов. Поехали на базу, возьмем пластит и все необходимое.
Коваль, не заезжая в офис, выехал на Кольцевую и по дороге М2 направился в сторону Подольска.
* * *
Ночной сторож Овчинкин мирно дремал и даже не заметил, когда в школе отключили свет. Проснулся он от стука в парадную дверь, причем кругом была полная темнота.
– Елки-палки… – Сторож полез в тумбочку и достал карманный фонарик. Щелкнув выключателем, убедился, что надолго того не хватит. А в дверь продолжали стучать. Овчинкин направил желтоватый луч света на настенные часы: семь минут двенадцатого. Когда же свет-то успели отключить?
