Качая головой, он снял с двери деревянную задвижку и вышел в вестибюль. Отсюда уже можно было говорить.
– Кто? – громко спросил он.
С улицы донеслись неприличные выражения, раздался громкий смех. Овчинкин развернулся, чтобы уйти. Тут его окликнули.
– Не обижайся, отец, к слову пришлось. Электрики мы, чуешь, что света нет?
Овчинкин с сомнением покачал головой и подошел ко вторым дверям поближе. Фонарь тускло светил яичным желтком, но сторож все же сумел разглядеть двух парней в серых комбинезонах и с чемоданчиками в руках; на головах были защитные каски желтого цвета.
Подняв задвижку, Овчинкин впустил гостей и, закрыв дверь, поспешил за ними.
– А чего света-то нет?
– Вот мы и пришли узнать. Проблема у вас, в школе. Можно мы на твоем столе расположимся?
– Так располагайтесь.
Парень развернул на столе какую-то электрическую схему, другой подошел к распределительному щитку. Через минуту первый сообщил:
– Я думаю, это в актовом зале.
– Ага. Или на кухне. Отец, ключи есть от актового зала?
– Как не быть? – Овчинкин открыл застекленный ящик и снял с гвоздиков два ключа. – Вот этот от кухни, а этот…
– Спасибо, – довольно грубо перебил его парень. – Не до разговоров нам, торопимся.
Родион Кочетков сложил схему и, подсвечивая себе мощным фонариком, пошел по коридору. Коваль остался у щитка.
Дверь в актовый зал была закрыта на один оборот ключа. Перед тем как войти, Родион выключил фонарик. На ощупь добравшись до кухни, он открыл замок и вошел. Теперь свет можно было включить.
Первым делом он осветил ту стену, о которой они говорили утром с Ковалем, и почти сразу же нашел то, что искал. На уровне глаз висел кухонный шкаф, до верха которого трудно было дотянуться. Даже высокому Родиону, вставшему на цыпочки, не удалось заглянуть туда. Разложив газету, он встал на табурет и осветил шкаф сверху. Осмотр его удовлетворил: пыль лежала толстым слоем по всей поверхности; сюда давно не заглядывали с тряпкой и вряд ли заглянут завтра. А главное, шкаф находился на нужной высоте.
Это очень хорошо. Очень.
Через пять минут он закрыл кухню, актовый зал и вернулся к Ковалю. Тот в полной темноте слушал какую-то историю Овчинкина.
– Все в порядке, отец, закрой за нами. Через пять минут включим.
Через пять минут свет действительно загорелся, и сторож, удобно расположившись в подсобке, принял рабочее положение. Перед тем как заснуть, его посетила странная мысль: «А дежурный-то свет горит на улице?» Ответить Овчинкин уже не мог: он крепко спал.
Коваль, вставив предохранитель в гнездо силового ящика, включил рубильник. Порядок. Через окна школы он увидел слабый дежурный свет в коридорах. Сейчас он находился в кирпичной подстанции школы. Отмечая время (00.12), он попытался представить, как спустя десять часов сорок восемь минут будут лопаться окна школы и рушиться бетонные перекрытия. О разорванных в клочья детских телах он не думал.
Итак, завтра. 11.00.
Глава 27
Наутро Геннадий Кожевников нашел Рябова в плохом настроении. Под глазами шефа отчетливо проступали синеватые круги, цвет лица был нездоровым. Капитан тоже не спал ночь, но выглядел свежо. Рябов подтолкнул к краю стола текст телефонограммы из Красногвардейского отделения милиции, адресованной дежурному по ГУВД Москвы.
Вначале Кожевников за руку поздоровался с подполковником и только потом пробежал глазами телефонограмму.
– Более конкретного пока ничего нет? – спросил он.
Рябов медленно покачал головой.
– Сейчас Семен Козырь беседует с Рогожиной-старшей, но около девяти утра ее пропавшая дочь звонила домой.
– Нашлась?
– Провела ночь у приятеля.
– Мать ее не видела?
– Нет. Она уверяет, что голос дочери не внушает опасений. К тому же Светлана звонила и на работу, в редакцию газеты «Проспект Независимости», сослалась на болезнь.
– Номер телефона своего приятеля она не оставила мамаше?
– Нет, не оставила. Я так думаю, что это дело нас не касается. Хотя все тут присутствует: самарская молодежь, имя Антон, неожиданный финал встречи Светланы Рогожиной и этой компании.
– Если это был Никишин с товарищами, вы, Михаил Анатольевич, думаете, что тут возможен факт похищения?
– Знаешь, Геннадий, все, что касается Антона Никишина, кажется возможным и совершенно невозможным. Я голову сломал. Просто удивляюсь изворотливости этого беглеца. И с минуты на минуты жду какой-нибудь подлянки с его стороны. Если это он побывал в гостях у Рогожиной, чего он забыл у нее?
– Может, это касается какой-нибудь публикации?
– Уже интересовался. Из редакции должен прибыть нарочный с последними материалами Рогожиной. Почитаем, может, набредем на что-нибудь.
Зазвонил телефон. Отвечая, подполковник послал долгий взгляд Кожевникову.
– Слушаю. Рябов. Так… Оставайся там, сейчас к тебе приедет Кожевников. – Он положил трубку. – Вот так, Гена, мать Рогожиной опознала по фотографии Антона Никишина. Давай туда, ждите Рогожину. Думаю, вскоре мы пожмем руку Антону.
– Михаил Анатольевич, я всю ночь ждал Фролова, я невезучий. Может, другого пошлете?
Ответные слова Рябова прозвучали с просительной ноткой:
– Последний вечер, Гена. Нужно поднатужиться, потом отдохнем. Я тоже почти не спал.
Кожевников ушел, а следователь думал о том, что не выходило у него из головы даже во время беседы с капитаном: Герман Розен. Уже установили точно: было сделано два выстрела. Оба предположительно из пистолета «Heckler & Koch». Хотя кобура на правой ноге Розена говорит о том, что он мог носить в ней пистолеты типа «браунинг»-6,35 или пистолет Коровина такого же калибра. След от одного выстрела был найден, удалось также найти одну стреляную гильзу; другим выстрелом (не удалось обнаружить ни следа от пули, ни гильзы) Никишин предположительно был ранен, поскольку рядом с трупом Розена заметны большие пятна крови.
Так предполагалось вначале. Ближе к утру выяснилось, что группа крови возле трупа Германа Розена, который имел вторую группу, соответствует четвертой с отрицательным резус-фактором. Очень редкая группа. А группа крови Антона Никишина была установлена еще несколько дней назад: третья со знаком «плюс».
И вот тут-то… Работа по Андрею Фролову шла полным ходом. Районный комиссариат по запросу (важны были все данные) выдал карту медицинского осмотра призывника Андрея Викторовича Фролова за 1982 год. В карте четко и ясно говорилось, что Фролов обладает уникальной группой крови: 4 —.
Итак, Рябов, словно по ступеням, опускался все ниже и ниже, миновав уровень канализационных стоков. Сначала был раненый Антон. Потом Антон оказался совсем не раненым. Рябов пришел к выводу, что Никишин приходил к нему не один, само собой напрашивался вывод, что с ним был один из самарских друзей с редкой группой крови. Пробегая глазами досье Фролова, следователь похолодел: та же самая группа!
Подполковник призвал на помощь слово «совпадение», но оно никак не лезло сюда. Андрей Фролов в течение многих часов следил за подъездом дома, завалил спецназовца, расстрелял из «калашникова» еще одного вместе со своим другом. Все события крутились у одного имени: Антона Никишина. И вот возле телефона-автомата, из которого звонил Антон, находят труп и следы крови 4 —, которая соответствует группе крови Фролова. Какое, к черту, совпадение!
В тот момент Рябов ударил по крышке стола кулаком и внезапно обмяк.
Парадоксы.
Парадоксы…
Было во всем этом глубокое противоречие. Если снова призвать на помощь логику, выходило, что Фролов каким-то непостижимым образом все же выследил Антона, когда тот находился возле дома подполковника Рябова. Опять же он должен был вести себя по отношению к Антону агрессивно, а он поступил наоборот.
Рябов и так и эдак прикидывал картину происшедшего, и каждый раз у него выходило почти одно и то же: Антон в будке телефона-автомата, Розен стреляет, но мажет больше чем на метр! Это нонсенс! Розен может промахнуться на один-два сантиметра, не больше. Выходит, ему помешали. Кто? Фролов? Зачем? Вывод один: тем, кого представляет Фролов, Антон нужен живым. Трудно предположить, что Фролов просто защищал его. Итак, Фролову удалось обезоружить Розена, но тот выстрелил из пистолета, спрятанного под штаниной брюк, и ранил его. Причем ранил серьезно, крови рядом с Розеном было пролито достаточно. Потом произошло что-то непонятное. Они, Никишин и Фролов, уходят с места происшествия вместе, прихватив оба пистолета. Причем последний преспокойно предупреждает подполковника Рябова о «его человеке», что тому еще можно помочь.
Когда у метро «Александровский сад» нашли машину Розена, там тоже обнаружили кровь Фролова. Выходит, что Никишин по каким-то соображениям помогал раненому. Впрочем, причина была: Фролов спас ему жизнь. А потом Антон продолжит игру?
Вопросов было море, и Рябов почувствовал, что начинает захлебываться.
