Стали товарищи уговаривать Василия Ивановича. Все-таки не пошел. Сказал, вздохнувши:
— Не пойду к старику. Неловко мне к нему идти, и на душе темно. Вспомнилась мне Тоня, голосок ее тонкий, песня «Средь полей широких». Погибла девушка из-за нас.
Партизаны пошли к Пахому без Василия Ивановича. Рассказали старику об его переживаниях. Пахом нахмурился. Надел зимнее пальто. Пошел к крылечку, где остался Василий Иванович. Нашел там его в задумчивой позе. Сказал ему сердито:
— Негоже, товарищ, иметь такое поведение.
Василий Иванович ответил Пахому:
— Обиды не строй на меня, старик. Просто я, понимаешь, жалею девушку. Не выходит она у меня из головы. Погибла из-за нас.
Дед Пахом сказал Василию Ивановичу:
— Я и сам бесконечно жалею девушку. Ведь они, мерзавцы, не дали ей тихой смерти. Требовали сказать — кто да кто был у нее. На это она им ответила: «Были свои, русские, советские люди, а кто — я не намерена вам давать отчет». Мучили ее… Пытали…
Руки Василия Ивановича сжались в кулаки. Он тихо прошептал:
— Ну, они дорого заплатят за нее. Невольно мы — причина ее гибели. Из-за нас, из-за нас погибла светлая девушка Тоня.
Пахом сказал:
— Только ты, Василий Иванович, ошибку делаешь в своем разумении. Не за вас она погибла. Она погибла за советскую власть.
С удивлением Василий Иванович взглянул на старика. Встал с крылечка. Подошел к Пахому. Сказал ему:
— А ведь ты правильно говоришь, дедушка. Не за нас, за советскую власть погибла наша Тоня. Она и без нас поступила бы так же, как подсказывала ей совесть, — помогать своим, идти против гитлеровцев.
Пахом сказал:
— Не вам, так другим она помогла бы в борьбе за свою родину.
Василий Иванович с чувством пожал руку старику. Сказал ему:
— Не думал я, старик, что ты так правильно и мудро умеешь понимать. Душой своей ты настоящий партиец.
Щеки старика зарделись от волнения. Потупив глаза, он сказал:
— Завсегда стремился к этому, но малограмотность не дозволяла.
Василий Иванович вошел в дом вслед за Пахомом. И долгое время оставался у него, любовно с ним беседуя.
19. Вы арестованы, майор
Командир партизанской бригады товарищ С[18] пристально смотрит на стоящего перед ним человека в немецкой шинели. Человека этого привели разведчики. Он направлялся к лесу. Шел по полю в снегу. Разведчики окликнули его, и он, подняв руки, сдался им.
И вот теперь он стоит перед командиром партизанской бригады, вытянув по швам свои руки. Голова его, однако, низко опущена, что не соответствует бравому военному виду молодого человека. Командир говорит ему:
— Значит, вы были командиром Красной Армии?
Щелкнув каблуками, молодой человек торопливо отвечает:
— Так точно. Я командовал ротой. Я бывший лейтенант К. Попал в окружение. И вот теперь нахожусь в этой… школе…
— И что же вы, добровольно пошли в эту диверсионную школу? Или немцы заставили вас идти туда? — спрашивает командир.
Бывший лейтенант К. отвечает:
— Они предложили военнопленным… Да, на добровольных началах… Я рассудил, что в концлагере все равно конец от голода, от болезней. Решил пойти на предложение, с тем чтобы потом, при первом удобном случае, бежать к своим. Но вот прошел год, и я ничего не смог сделать. По-прежнему нахожусь в диверсионной школе.
— Знакомая картина, — задумчиво говорит командир. — И что же вы теперь хотите? Зачем вы к нам пришли?
Еще ниже опустив голову, К. говорит:
— Скажу откровенно — хочу какого-нибудь конца. Шел к партизанам, чтоб они меня расстреляли.
Товарищ С. улыбнулся, говорит:
— Ну это, знаете, не выход. Да и судить я вас не намерен. Вот отправлю вас самолетом на Большую землю — там дадите ответ командованию Красной Армии.
Бывший лейтенант К. снова щелкает каблуками. Помолчав, командир партизанской бригады говорит:
— Вот вы хотите искупить свою вину перед родиной. А что вы для этого можете предложить?
— Право, не знаю, — говорит К. — Я на все согласен…
Командир говорит:
— Вы же диверсант. Чему-нибудь вас же немцы учили. Вот и предложите что-либо, вспомнив их преподавание… Где ваша диверсионная школа находится?
— Город Петсери. Здесь, недалеко от эстонской границы.
— А кто начальник школы?
— Майор Шульц[19].
Немного подумав, командир говорит:
— Слушайте, а нельзя ли нам этого майора как-нибудь сюда заполучить? Было бы интересно с ним побеседовать.
Улыбка проходит по лицу К. Оживившись, он говорит:
— Мне кажется, что это возможно. В квартире он живет один. Кроме денщика, у него нет никого. К нему можно приехать и арестовать его.
— Арестовать?
— Да, объявить ему, что он арестован гестапо. Я знаю, как у них происходят аресты, знаю весь их ритуал. Но для этого нужно иметь двух солдат. Кроме того необходима форма, погоны…
Командир говорит:
— Ну, этого добра у нас хватит. Немецкой одежды у нас сколько угодно. Пойдемте на склад, выберем то, что требуется.
Через два дня бывший лейтенант К., сбрив свои усы и одевшись в форму офицера гестапо, был готов к операции, на которую никак не рассчитывал начальник диверсионной школы майор Шульц.
Тройку горячих лошадей партизаны запрягли в большие старомодные лакированные сани с медвежьей полостью. Лет сорок назад в таких санях помещики ездили в гости к своим соседям.
Вместе с К. в сани уселись — командир партизанской бригады С. и еще один партизан. Оба были одеты в форму немецких ефрейторов.
Застоявшиеся кони лихо рванули вперед, и старомодные сани понеслись по направлению к городу Петсери.
Приехали вечером в одиннадцать часов. Именно на этом часе настаивал К., говоря, что ровно в одиннадцать часов майор Шульц ложится в постель и что наиболее удобно потревожить его в этот час, когда он, умиротворенный, после дневных забот, отходит ко сну.
Сани остановились у подъезда небольшого одноэтажного дома.
Позвонили. Дверь открыл денщик. Увидев офицера в гестаповской форме, денщик побледнел и шатнулся в сторону. К. тихо, но резко сказал ему:
— Ступай на кухню. Сиди там. Не выходи.
Солдат покорно попятился и скрылся за дверью кухни.
— Кто там? — раздался голос майора.
К. распахнул дверь и величественной походкой вошел в комнату. Вслед за ним вошел командир бригады товарищ С. и замер на пороге в неподвижной позе.
Майор Шульц лежал в постели с книжкой в руках. На ночном столике стояла лампа, лежал бумажник и револьвер.
Увидев гестаповцев, майор, приподнявшись с подушек, откинулся спиной к стене. Должно быть, приход гестаповцев был для него крайне неожидан. Он побледнел и несколько секунд не двигался.
К. подошел к ночному столику и, взяв револьвер майора, сказал:
— Вы арестованы, майор.
Майор не двигался. Он замер, как кролик перед пастью удава.
— Быстрей, быстрей одевайтесь, — сказал К. и несколько отошел от постели с вежливостью человека, который не желает присутствовать при туалете.
Одевшись, майор тихо сказал:
— Я готов.
Когда выходили из комнаты, майор Шульц как-то странно дернулся и, взглянув недоверчиво на К., тихо спросил:
— А обыск?
— Это будет потом, — резко сказал К. и повелительно указал рукой на выход.
Опустив голову, майор двинулся дальше.
Подойдя к саням, майор вторично дернулся и недоверчиво взглянул на сопровождавших его. Видимо, сани его ошеломили. Он несомненно ожидал увидеть легковую машину, а тут стояли какие-то допотопные сани с чудовищной медвежьей полостью. Быть может, не подозрение, а какой-то безотчетный страх сковал на минуту майора.
Он решительно не мог приподнять свою ногу для того, чтобы сесть в сани.
К. поддержал его под локоть и помог ему усесться в санях. Товарищ С. прикрыл колени майора медвежьей полостью.
Усевшись и укрывшись, майор уже с явным беспокойством взглянул на людей, которые сели с ним рядом.
Партизаны поняли, что сейчас нельзя медлить ни одной секунды.
Лошади рванулись вперед, и сани понеслись по улице города Петсери.
Теперь майор, не скрывая своего изумления, взглянул на К., потом на С.
— Позвольте, — резко сказал он, — куда вы меня везете?
И, не дожидаясь ответа, майор тотчас закричал, как кричит человек, объятый ужасом.
Товарищ С. закрыл ему рот рукой, и крик замер.
Улица была пустынна. И кажется, этого крика никто не услышал.
Теперь майор стал бороться, стараясь выскочить из саней. Партизаны подмяли его под медвежью полость и заткнули ему рот платком.
Однако майор продолжал громко мычать и напрягал все усилия, чтобы подняться. Партизаны не без труда удерживали его. К счастью, был поздний час и прохожих не встретили.
