Глава 19
Чужаки в своей стране
Ким Хюк, 2004 год
Качества, наиболее ценимые в Южной Корее, — высокий рост, чистая кожа, финансовое благополучие, дипломы престижных учебных заведений, модная одежда, свободное владение английским языком — были как раз тем, чего не хватало вновь прибывшим в страну беженцам. Именно поэтому самооценка большинства из них, таких как Ок Хи, оказывалась низкой. Пятьдесят лет назад южные корейцы жили немногим лучше, но сейчас эмигранты из КНДР напоминали им о прошлом, которое хотелось забыть. Кроме того, жители Хангука видели в беженцах предвестников пугающего будущего, и не без оснований: в результате падения режима Ким Чен Ира через границу хлынуло бы 23 млн человек, нуждающихся в пище и крыше над головой. Из соображений политкорректности принято говорить о том, что южные корейцы жаждут объединиться со своими северными братьями («Воссоединение — наша мечта, мы стремимся к нему даже во сне», — поют южнокорейские школьники), однако есть и такие, кому эта перспектива внушает ужас. По оценкам южнокорейских ученых, объединение двух Корей обойдется в сумму от $300 млрд до $1,8 трлн. Молодые люди, родившиеся спустя много лет после окончания Корейской войны, не испытывают особенных сантиментов по поводу разделения полуострова. Они не слишком переживают за судьбу тоталитарного государства, находящегося у них под боком, — нищего, но при этом обладающего ядерным оружием. Легко забыть о горестях соседей, активно трудясь (южнокорейцы работают больше, чем граждане других развитых стран), активно отдыхая, гоняя на автомобилях «хёндай» и слушая громкую музыку через айподы.
При всей поддержке, которую оказывало им правительство, беженцы все равно видели, что вызывают у южных корейцев жалость, страх, смущение и чувство неловкости. Отчасти именно из-за этой неоднозначной реакции местного населения северяне и ощущали себя чужими на своей новой родине.
Доктор Ким не собиралась бежать в Южную Корею. В 1999 году, переходя Туманган, она рассчитывала остаться в Китае, чтобы найти родственников, чьи имена и старые адреса нацарапал отец перед смертью. Чи Ын надеялась, что эти люди помогут ей найти работу. Она будет хорошо питаться, наберется сил, а потом накопит денег, чтобы привезти к себе сына. Она хотела со временем вернуться в Чхонджин и снова работать в больнице. Несмотря на голод и напряженные отношения с Трудовой партией, доктор Ким все равно чувствовала себя в долгу перед страной, которая дала ей возможность получить образование.
Но уже в первые часы пребывания в Китае, увидев большую миску белого риса с мясом, оставленную во дворе для собаки, Чи Ын начала сомневаться в своем первоначальном плане. Новые впечатления заставляли ее испытывать все большее негодование по отношению к той лжи, на которой она выросла. С каждым днем доктор Ким отдалялась от родины и от своих прежних искренних убеждений, до тех пор пока не поняла, что уже не сможет вернуться.
Когда Чи Ын открыла калитку и заглянула во дворик перед крестьянским домом, собака громко залаяла, разбудив хозяев. Это были этнические корейцы, пожилая женщина и ее взрослый сын. По замерзшей одежде и изможденному лицу доктора Ким они догадались, что она только что из Северной Кореи. Эти чужие для нее люди могли бы заработать несколько сотен долларов, если продали бы ее какому-нибудь своднику (в свои 34 года она была достаточно привлекательной), но они оставили гостью на две недели в своем доме и помогли ей найти родственников отца. Те тоже оказались невероятно гостеприимными и, хотя никогда раньше не видели Чи Ын, сразу же приняли ее как члена семьи.
Доктор Ким благополучно влилась в общество других китайских корейцев. Немного выучив язык, она получила работу в столовой, где готовили комплексные обеды для рабочих. Но к 2000 году полиция КНР удвоила усилия по поиску и аресту северокорейских беженцев. Доктора Ким ловили три раза. И каждый раз родственники с помощью взяток добивались ее освобождения. После последнего ареста Чи Ын решила, что ей оставаться на северо-востоке Китая слишком опасно. Она села на поезд и отправилась искать работу в Пекине. Выдав себя за кореянку из округа Яньбянь, она откликнулась на объявление «Требуется корейскоговорящая няня».
Женщина, у которой Чи Ын стала работать, была южнокорейским профессором и приехала в Китай на год вместе с пятилетним сыном. Работодательница понравилась доктору Ким, которая была рада возможности пожить в уютной квартире, помогая растить ребенка. Чи Ын оказалась прекрасной няней и домработницей. Когда даме-профессору пришла пора возвращаться домой, она предложила доктору Ким поехать в Южную Корею вместе с ней и продолжить работу. Многие обеспеченные южнокорейские семьи нанимали китайских кореянок в качестве нянь.
Чи Ын поняла, что придется признаться. Она сбивчиво поведала хозяйке историю своей жизни, рассказав о разводе и о разлуке с ребенком, о самоубийстве отца после смерти Ким Ир Сена, о годах полуголодного существования и о детях, умиравших в больнице.
— Господи! Так вы врач! — воскликнула профессор. Обе женщины, обнявшись, расплакались. — Если бы я знала, я относилась бы к вам по-другому!
— Если бы вы знали, я не смогла бы у вас работать. А мне очень нужно было место.
Это признание быстро положило конец карьере доктора Ким как няни, но профессор сдержала свое обещание помочь ей перебраться в Южную Корею. Через несколько месяцев после отъезда бывшая работодательница свела Чи Ын с человеком, который все устроил.
В марте 2002 года доктор Ким прибыла в аэропорт Инчхона, испытывая эйфорию от перспектив новой жизни. Но это чувство вскоре угасло. Человек, с которым она познакомилась в церкви, убедил ее вложить большую часть пособия, полученного от правительства, в бизнес по продаже мыла и косметики. За месяц, проведенный в Ханавоне, доктор Ким не научилась распознавать мошенников: предприятие оказалось пирамидой, и Чи Ын потеряла почти все свои деньги. После этого ее ждал еще один удар: она узнала, что в Южной Корее северокорейский диплом врача недействителен. Для того чтобы продолжить заниматься медициной, нужно было начать все сначала: поступить в институт и самостоятельно оплачивать обучение, так как по возрасту Чи Ын не могла претендовать на государственную стипендию. Доктор Ким все больше озлоблялась. Семь лет обучения и восемь лет врачебной практики, оказывается, ничего не значили. Чи Ын то жалела себя, то ненавидела. Она испытывала запоздалое сожаление о том, что покинула КНДР, и даже подумывала о самоубийстве.
Когда я познакомилась с ней в 2004-м, я спросила, не жалеет ли она о переезде в Южную Корею. «Я не сунулась бы сюда, если бы мне было известно все, что я знаю сейчас», — ответила доктор Ким. Кроме нее, никто из беженцев не признался в этом прямо, хотя подозреваю, что и остальные испытывали нечто подобное. Невозможно было не заметить, что доктор Ким до сих пор выглядит, как типичная жительница КНДР. В волосах у нее красовалась черная бархатная ленточка, а яркая помада сразу же воскрешала в памяти фильмы 1960-х годов. Чи Ын напомнила мне членов Трудовой партии, которых я видела в центре Пхеньяна.
Однако несколько лет спустя, когда мы встретились снова, доктор Ким была уже совершенно другим человеком. Я едва узнала женщину, которая вошла в модный японский ресторан в Сеуле летом 2007 года: волосы, остриженные по плечи, джинсы, длинные серьги, свисающие из ушей. «Мне надоел этот убогий северокорейский стиль», — сказала она.
Чи Ын стала выглядеть значительно моложе, как студентка — кстати, фактически она ею и была. После нескольких лет обивания порогов ей все-таки пришлось смириться с неизбежным и в 40 лет начать учиться заново. Она жила в общежитии с однокурсницами, будучи почти на 20 лет старше их. Учиться было нелегко, но не потому, что северокорейское образование доктора Ким оказалось плохим, а потому, что в южнокорейской медицине используется английская терминология, совершенно ей незнакомая. Единственным иностранным языком, который Чи Ын изучала, был русский. Однако, несмотря на все трудности, она действительно выглядела помолодевшей и обновленной. После окончания четырехлетнего курса обучения она планировала возобновить карьеру врача, но на этот раз заниматься геронтологией. Ее мать умерла мучительной смертью от болезни Альцгеймера. Доктор Ким мечтала открыть дом престарелых или даже целую сеть таких домов. Она надеялась, что однажды, когда северокорейский режим падет, она сможет вернуться в Чхонджин и внедрить там южнокорейский подход к заботе о пожилых людях. Может быть, все это были лишь пустые мечты, однако они помогали Чи Ын преодолевать пропасть между прошлым и настоящим и облегчить груз вины за все то, что она оставила позади.
Горькая правда заключается в том, что многие северокорейские беженцы — люди с тяжелым прошлым и трудными характерами. Многие из них эмигрировали не только потому, что голодали, но и потому, что не могли вписаться в систему. И очень часто они переносили свои проблемы через границу.
