Когда США вступили в Первую мировую войну – конфликт, который породил процесс, уничтоживший систему государственного устройства Европы, – то совершили этот шаг не на основе геополитического видения Рузвельта, а под знаменем нравственного универсализма – невиданного в Европе со времен религиозных войн три столетия тому назад. Этот новый универсализм, выдвинутый президентом США, был направлен на унификацию системы управления, которая существовала только в странах Северной Атлантики, а в том виде, который был провозглашен Вильсоном, – только в Соединенных Штатах Америки. Воодушевленный историческим содержанием моральной миссии, возложенной на Америку, Вильсон заявил, что Америка вмешалась в войну не для того, чтобы восстановить соотношение сил в Европе, а для того, чтобы «сделать мир безопасным для демократии», другими словами, выстроить мировой порядок на основе совместимости внутренних институтов, являющихся отражением американского примера. Хотя такая концепция противоречила сложившимся в Европе традициям, лидеры европейских стран приняли ее как цену вступления Америки в войну.
Выдвигая свое видение мира, Вильсон осудил систему баланса сил, ради сохранения которой его новые союзники изначально и вступили в войну. Он отверг признанные дипломатические методы (порицая «тайную дипломатию»), приписывая им главный вклад в развязывание конфликта. Вместо них Вильсон сформулировал в ряде визионерских выступлений новую концепцию международного мира, основанного на традиционных американских предположениях и на новом настойчивом требовании в дальнейшем осуществлять их во всем мире и самым решительным образом. С тех пор эта идея, с незначительными вариациями, стала американской программой мирового порядка.
Как и многие американские лидеры до него, Вильсон утверждал, что Божьим произволением Соединенные Штаты созданы страной совсем иного рода. «Это как если бы, – заявил Вильсон в 1916 году перед выпускниками Вест-Пойнта, – Божественным Провидением континент сохраняли нетронутым, в ожидании, пока туда не явится и не создаст бескорыстное государство мирный народ, который любит свободу и права людей превыше всего прочего».
Под подобным утверждением с готовностью подписались бы едва ли не все предшественники Вильсона на президентском посту. Заявление Вильсона отличалось тем, что он был убежден: установить международный порядок, основанный на этих предложениях, возможно уже в обозримом будущем, даже во время его президентства. Джон Куинси Адамс превозносил особую американскую приверженность к самоуправлению и к «честной игре» на международной арене, однако предостерегал соотечественников от стремления навязывать эти добродетели другим странам за пределами Западного полушария, странам, которые не склонны их разделять. Вильсон же вел игру с более высокими ставками и добивался более актуальной цели. Великая война, заявил он конгрессу, будет «кульминацией и последней войной за свободу человека».
Когда Вильсон приносил президентскую присягу, он заявил, что стремится к тому, чтобы Америка оставалась нейтральной в международных делах, предлагая свои услуги в качестве незаинтересованного посредника и укрепляя систему международного арбитража ради предотвращения войны. Вновь заняв пост президента в 1913 году, Вудро Вильсон положил начало «новой дипломатии», поручив своему государственному секретарю Уильяму Дженнингсу Брайану провести переговоры о заключении ряда международных арбитражных соглашений. Благодаря усилиям Брайана в 1913 и 1914 годах было заключено более тридцати подобных договоров. В целом они предусматривали, что всякий в том или ином отношении неразрешимый спор должен быть вынесен на рассмотрение незаинтересованной комиссии; не следует прибегать к оружию, пока сторонам – участникам конфликта не будут представлены рекомендации комиссии. Должен быть установлен «период обдумывания»[104], в который дипломатические решения смогут взять верх над националистическими страстями. Нет исторических свидетельств, что подобные соглашения когда-либо были применены на деле при разрешении какого-либо конкретного вопроса. К июлю 1914 года Европа, как и большая часть остального мира, находилась на пороге войны.
Когда в 1917 году Вильсон заявил, что вопиющие акты насилия со стороны одной из стран-участниц, а именно Германии, вынуждают Соединенные Штаты Америки вступить в войну в «ассоциации» с воюющими государствами другой стороны (Вильсон не пожелал использовать слова «союз» или «альянс»), то решил уточнить, что Америка преследует отнюдь не корыстные цели, а направленные на всеобщее благо:
«У нас нет никаких эгоистических целей. Мы не стремимся ни к завоеваниям, ни к господству. Мы не ищем ни прибыли для себя, ни материальной компенсации за жертвы, которые добровольно принесем. Мы хотим защитить права человечества».
Исходной предпосылкой «большой» стратегии Вильсона было то, что все народы мира руководствуются теми же мотивами и моральными ценностями, что и Америка:
«Это – американские принципы, американская политика. Выступать в защиту иных принципов мы и не могли бы. Но они также – принципы и политика смотрящих в будущее мужчин и женщин во всем мире, принципы и политика всех современных наций, всех просвещенных сообществ».
Именно интриги автократий, а не какое-либо внутреннее противоречие между различными национальными интересами или устремлениями породило конфликт. Если бы все факты были известны и общественности был предложен выбор, то обычные люди выбрали бы мир – такого мнения также придерживался философ эпохи Просвещения Иммануил Кант (как описано выше) и современные защитники открытого Интернета. Как заявил Вильсон в апреле 1917 года в своем обращении к Конгрессу об объявлении войны Германии:
«Самостоятельные нации не наводняют соседние страны шпионами и не плетут интриги, чтобы добиться определенного критического состояния дел, которое даст им возможность нанести удар ради завоевания. Подобные замыслы могут быть успешными, только будучи тайными и только там, где никто не вправе задавать вопросов. Хитроумно разработанные планы, ставящие целью обман и агрессию, осуществляемые, возможно, на протяжении жизни не одного поколения, могут реализовываться и оставаться секретом лишь под покровом тайны монархических дворов или огражденными тщательно оберегаемой конфиденциальностью среди узкого круга представителей привилегированного класса. К счастью, подобное невозможно там, где главенствует общественное мнение, требующее полной осведомленности обо всех делах страны».
Следовательно, процессуальный подход к балансу сил, нейтральность по отношению к моральному достоинству сражающихся сторон аморальны, равно как и опасны. Мало того, что демократия является лучшей формой правления; она также служит единственной гарантией для сохранения постоянного мира. Таким образом, американское вмешательство имело целью не просто сорвать военные планы Германии, но, как Вильсон объяснил в последующей речи, изменить систему правления Германии. Цель не являлась изначально стратегической, так как стратегия была выражением правления:
«Худшее, что может пойти в ущерб германскому народу, – это то, что он, после того как кончится война, все равно продолжит жить под пятой амбициозных и строящих козни властителей, стремящихся нарушить мир во всем мире, людей или классов, которым прочие народы мира не могут доверять. Наверное, было бы невозможным признать их в качестве партнеров государств, которые в дальнейшем должны будут гарантировать мир во всем мире».
Когда Германия заявила о готовности заключить перемирие, Вильсон, в соответствии со своими убеждениями, отказывался от переговоров до тех пор, пока кайзер не отречется от престола. Для сохранения мира между странами требуется «уничтожение повсеместно всякой автократической власти, которая способна сама по себе, тайно и по одному своему усмотрению нарушить мир во всем мире; или если в настоящее время уничтожить ее невозможно, то по крайней мере низвести ее, по сути, до бессилия». Основанного на правилах, миролюбивого порядка во всем мире вполне можно достичь, но поскольку «ни одному автократическому правительству нельзя доверять, что оно будет оставаться лояльным такому союзу или будет соблюдать его договоры», то для сохранения мира требуется, «чтобы автократия первой продемонстрировала крайнюю тщетность своих претензий на господство или лидерство в современном мире».
По убеждению Вильсона, распространение демократии станет автоматическим следствием реализации принципа самоопределения. Со времен Венского конгресса войны заканчивались соглашением о восстановлении баланса сил путем территориальных изменений. Концепция мирового порядка, по Вильсону, требовала вместо этого «самоопределения» – каждой нации, определяемой этническим и языковым единством, следует иметь свое государство. Только через самоуправление, как он определял, народы могут выразить свое основополагающее желание гармонии в международной сфере. И стоит им обрести независимость и национальное единство, утверждал Вильсон, у них больше не будет стимула прибегать к агрессивной или эгоистической политике. Следуя принципу самоопределения, государственные деятели не «осмелятся вступать в любые договоры эгоизма и компромисса, наподобие тех, что были заключены на Венском конгрессе», где представители элиты великих держав тайно перекроили границы государств, отдавая при этом предпочтение равновесию сил, а не чаяниям народов. Тем самым мир вступит «в эпоху… которая отвергает нормы национального эгоизма, чем некогда руководствовалась высшая власть государств, и потребует, чтобы они уступили дорогу новому порядку вещей, при котором единственными вопросами будут: «Правильно ли это?», «Это справедливо?», «В интересах ли это человечества?».
