Молчание нарушил Джимми.
– Я хочу для нашего ребенка чего-нибудь лучше Сомервилля.
– Твое детство не испортило тебя.
– Я хочу лучшего.
Она помолчала и, осторожно подбирая слова, ответила:
– А я не хочу, чтобы Яз навещал своего отца в тюрьме.
При слове «тюрьма» рыжеволосая женщина, сидящая от них в трех столах, подняла глаза от книги.
– Эм, о чем ты говоришь?
– Прижизненные расчеты. Слишком много людей умерло раньше времени.
– Возможно, это совпадение, – сказал он. – Согласно некрологам, все они умерли от естественных причин. У меня всего лишь предчувствие, и ничего больше.
– Прижизненные расчеты – мерзость.
– Уоррен Баффет в них вкладывает.
– А мой папа – нет, – ответила Эми.
Кьюсак отпил колы. Оба помолчали.
– Барнс не был пьян, – произнесла Эми, нарушив тишину, – когда я его видела.
– У него была уйма времени, чтобы напиться.
– Я думаю, мы должны позвонить в полицию.
Рыжая женщина подняла глаза от своего кофе.
– И что мы им расскажем, Эм? Мои подозрения? Семидесятилетние старики умирают в тот момент, когда рушатся рынки? Или что тебя преследует женщина со шрамом на руке?
– У нее отвратительный шрам.
Рыжеволосая женщина поморщилась, встала и пошла к стойке «Сомбы». Заказала еще чашку кофе и вернулась за свой столик.
– Полиция сбежит от тебя, – заявил Кьюсак; ему было неуютно, но голос звучал твердо.
– Почему?
– Прозопагнозия. Юристы в суде порвут тебя на кусочки.
– Джеймс, бросай свою работу.
– Это и дураку ясно.
– А потом мы пойдем в полицию, – отстаивала Эми свою позицию.
– Нет никаких доказательств, что все эти смерти – не просто серия несчастных случаев.
– Все равно. Это жутко.
Кьюсак криво улыбнулся, не зная, что сказать. Наконец он ответил:
– Я уволюсь в понедельник. Но никаких копов.
– Зачем идти в офис?
– Забрать видео.
– Джеймс, оно не стоит такого риска.
– Я рискую сильнее, если не пойду.
– Почему?
– Предположим, полисы – не случайность. Я не хочу, чтобы Лизер пришел за нами.
– Вот поэтому мы пойдем в полицию, – ответила она.
– Ни в коем случае. Они проведут расследование и закроют дело за недостаточностью улик. Назовут нас недоумками. А потом мы однажды проснемся и увидим Шэннона, стоящего у кровати. Это пугает меня до чертиков.
Взгляд Эми остановился, глаза расширились и стали еще синее.
– Я увольняюсь, – продолжал он, – и мы живем, как будто ничего не случилось.
– А как же та женщина со шрамом? – спросила Эми.
– Слежка. Скорее всего, она работает на Шэннона. И я думаю, когда мы избавимся от «ЛиУэлл Кэпитал», то избавимся и от нее.
– Но ты же увольняешься. Если ты прав насчет полисов, Сай немедленно тебя заподозрит.
– Я скажу, что решил войти в бизнес твоего отца.
– Что? Ты же говорил, что никогда этого не сделаешь.
– Я не возьму у твоего отца ни доллара. Но я пойду на все для защиты нашей семьи, пока небо не очистится.
– И Сай на это купится?
– У меня есть хорошая версия. Думаю, да.
Кьюсак подался вперед и сделал вид, будто обращается к своему боссу:
– Сай, мое увольнение – логичный следующий шаг. Я присоединяюсь к тестю, прицениваюсь изнутри, а потом мы покупаем его бизнес. Вы и я, Сай. Что может быть лучше инсайдерской работы? – Он криво улыбнулся, подчеркивая маркетинговый ход.
– Не знаю, Джеймс…
– Сай, я не могу придумать ничего приятнее, чем выдача Калебу Фелпсу извещения об увольнении. Я готов сам отнести ему бумажку.
– Не знаю, – повторила Эми.
– А тем временем не ходи одна. Никуда, даже в ванную. И чем бы ты ни занималась, держи под руками мобильник. А если ты еще раз увидишь женщину со шрамом, мы переходим к плану Б.
– И в чем он заключается?
– Звоним в полицию. Но в противном случае делаем вид, будто все нормально.
– Доверюсь твоим инстинктам, – согласилась Эми.
– А что может случиться?
Рыжеволосая женщина глотнула кофе.
– Помните, как вы сказали: «Это не мои проблемы»?
– Я помню, как просил прекратить названивать мне.
– Сейчас у нас есть проблема.
– Ты говоришь, как моя жена, – заметил Лизер, подозревая партнера в очередном требовании денег. – Что за проблема?
– Кьюсак вас подозревает.
– Чушь, – возразил Лизер. – Мальчишка хочет вместе со мной купить бизнес тестя.
– Он увольняется в понедельник, вы, идиот.
– Это точно? – недоверчиво поинтересовался Сай.
– Последние сорок пять минут Кьюсак обсуждает страхование жизни и «ЛиУэлл Кэпитал».
– Что им известно? – с растущей тревогой спросил Лизер.
– Достаточно для подозрений. Достаточно, чтобы усомниться в наших полисах страхования жизни.
– Дерьмо. Да, это проблема, – согласился он.
– Но мы с ней справимся.
– Каким образом?
– Когда я закончу с Эми, мы прокатим Джимми Кьюсака на вашем вертолете.
– Прокатим куда?
– Над океаном, подальше от берега. В такое место, где он сможет спрыгнуть с якорем вместо парашюта, и никто ничего не заметит.
– Не пойдет, – запротестовал Лизер. – Я считаю, это твоя работа.
– А я считаю, что вы немного не догоняете. Кьюсак может связать вас с полисами.
– Но это же ты справляешься с такими ситуациями. А я зачем?
– Первое: вы умеете водить вертолет. Я – нет. И нам некогда изобретать более оригинальные решения. Второе: я думаю о нашем соглашении. У Кьюсаков нет страховок, а я не работаю бесплатно. И третье: когда Кьюсак исчезнет, полиция свяжет его со смертью жены.
– С чего бы?
– Они всегда подозревают супругов.
– Великолепно, – ответил Сай, которого встревожила такая логика.
– Вы в восторге?
– Нет. – Сай стиснул правый кулак и, потирая его левой рукой, добавил: – Но придется работать с тем, что есть.
– Вы слишком беспокоитесь. У нас есть элемент неожиданности.
– Они точно тебя не узнали?
– Джимми Кьюсак, – пояснил его партнер с ограниченной ответственностью, – никогда меня не видел.
– А его жена?
– Кимосаби, вы когда-нибудь слышали о прозопагнозии?
– Нет. Что это такое?
– Эми Кьюсак не узнает, что происходит на площадке белых медведей, – ответила Рейчел, потирая руку, – пока не станет слишком поздно.
Глава 52
Тем вечером в Гринвиче…
Снаружи уже смеркалось, когда Бьянка, волоча ноги, прошла по гостиной своего дома в Гринвиче. Одна в доме, она стояла под сводчатым потолком, восемь на восемь балок. Некогда стены гостиной давали приют кубистам, модернистам и прочим «истам», у которых не было ничего общего, кроме сумм на ярлычках. Картины висели там еще на прошлой неделе.
Сейчас взрывы красок исчезли. Исчезли и эфемерные капризы Сайруса Лизера и его чековой книжки. Осталось только несколько крюков для картин, разбросанных тут и там по стенам. На них не висело ничего, кроме призраков социальных устремлений ее мужа, вроде корпорации из пяти детей, которой не суждено увидеть свет.
Сай исчез – из ее жизни, из их гринвичского ада в две тысячи квадратных метров. Последние шестнадцать лет были провалом во всем, кроме двойняшек. Бьянка старалась. Господи, как она старалась. «Ты узнаешь, – говорила она себе. – Ты узнаешь».
Слева от Бьянки, на столе, потел стакан минеральной воды; бусинки конденсата скатывались на поднос, как снежки. На ее коленях лежал «Макбук Про». Она напомнила себе, что ее ждет дело.
Бьянка внимательно посмотрела на маленький квадратик в центре верхнего края крышки лэптопа. Она с радостным и опасливым изумлением примерилась к кружку в центре квадрата. Ее глаза заблестели. Полные губы изогнулись в широкой, от уха до уха, улыбке. Она смаковала сладкий эликсир мести.
– Я справлюсь.
Камера «Макбук Про» смотрела на Бьянку – кожа цвета кофе с молоком, лицо, от которого захватывает дух, веселые морщинки у глаз, манящие соблазнительным очарованием опыта, и черные волосы, не тронутые осветлителем, несмотря на все раздражение мужа. Камера видела массивный камин за спиной у Бьянки и на удивление голые стены. Когда женщина заговорила, низкое эхо следовало за каждым ее словом.
– Возможно, вы знаете меня как Бьянку Сантьяго, автора десяти романов-бестселлеров, – сказала она. – Но вряд ли вы знаете меня как отчаявшуюся домохозяйку. И речь не о комедии, где все должны смеяться.
Она отпила воды и продолжила:
– Неудачный брак приносит много разных страданий. В течение долгих лет я жертвовала всем ради карьеры своего мужа. Я винила себя, когда у нас случались размолвки. Когда ужин оказывался неудачным. Когда муж исчезал с молодыми женщинами или смотрел внизу то же телешоу, которое я смотрела в спальне. Я брала на себя ответственность за все.
Она остановилась и нагнулась к лэптопу.
– Вы понимаете, о чем я?
Ее глаза расширились. Камера «Макбука» ловила не просто изображение женщины. Она ловила буйную толпу эмоций – любовь и ненависть, силу и уязвимость, страх и радость. Сидя перед камерой, Бьянка превратилась в оратора-популиста, в автора, из-под чьего пера потоком текли любовь и слезы. Ее голос обрел харизму и обаяние, трогающие души всех и каждого.
