Неподалёку от них за небольшим столом возле стены сидели два разговаривающих человека. Рассеянно блуждавший по залу взгляд Фолко долго скользил, нигде не задерживаясь, пока не наткнулся на эту пару. Трудно сказать, что привлекло его внимание, однако он ощутил внезапный и неприятный холодок в груди, сразу же напомнивший ему о пережитом в Могильниках. Он насторожился и стал приглядываться.
Хоббит не видел их лиц: один сидел к нему спиной, лицо же второго скрывала фигура первого. У него были длинные, совершенно седые волосы, серый камзол был оторочен сверху простым белым воротником. Заметно сгорбленные плечи выдавали его возраст, о преклонных же годах говорила и лежащая на скатерти коричневатая морщинистая кисть правой руки со скромным серебряным браслетом на запястье. Возле его стула стояла прислонённая к столу чёрная трость. Судя по всему, это был горожанин, пожилой, довольно зажиточный; и ещё, приглядевшись, Фолко увидел едва заметное чёрное пятно между его пальцами на правой руке — это значило, что ему приходится много писать.
О втором человеке Фолко мог сказать и того меньше. Он сидел неподвижно, угол трактирной стойки закрывал его лицо от света горевшего очага, и Фолко мог разглядеть лишь недлинную тёмно-русую бороду и падающие на плечи такие же гладкие волосы. Стол перед ними был уставлен тарелками и блюдцами, и пили они не пиво, а гондорское красное вино.
Двое посетителей, сидевшие неподалёку от заинтересовавшей Фолко пары, поднялись и пошли расплачиваться. Постепенно говорившие несколько повысили голос, и хоббиту стал слышен их разговор. Говорил русобородый:
— Благодарю тебя за всё то, что ты мне поведал, почтенный Теофраст. Мне очень помогли беседы с тобою, но, мне кажется, ты всё же не совсем прав. Я знаю, за свою жизнь ты написал, конечно, больше книг, чем мне довелось прочесть, но, клянусь ступенями Великой Лестницы (Фолко вздрогнул), — не бойся, лестницы могут вести и в небо, — прибавил он, чуть смягчив голос и кладя руку на плечо пожилому. — Но ты писал свои книги, не выезжая за пределы этого Города, а мне, так или иначе, пришлось немало странствовать и узнать, что в бескрайних зелёных степях и лесах Истланда до сих пор поются песни об удальцах, павших под стенами Минас-Тирита, а по равнинам Харада каждый год тянутся вереницы воинов, чтобы поклониться Чёрной Скале, на которой золотом высечены имена вождей, сражавшихся под водительством Бледного Короля на Пеленнорских Полях!
Фолко не видел лица говорившего, он слышал лишь его голос, мягкий, но упругий, полный скрытой силы: в нём звучал опыт прожитых лет. Голос притягивал слышавшимся в нём могучим порывом, но Фолко оторопел, когда смысл сказанного дошёл до его сознания.
«Он как, за Чёрного Властелина, что ли? — в смятении подумал хоббит. — Что он такое несёт?!»
Он толкнул локтем Торина и когда гном повернулся к нему, то приложил палец к губам и показал взглядом на собеседников, одновременно слегка коснувшись рукою уха. Торин понял, насторожился и тоже стал прислушиваться к разговору.
— Но все упомянутые тобою народы шли в бой, повинуясь чужой, враждебной всему Средиземью воле, они шли за добычей, шли жечь и грабить, — возразил русобородому тот, кого назвали Теофрастом.
Его голос был глуховат, спокоен, и тон его — несколько снисходителен. Он отпил глоток вина, и под белым воротником сверкнуло золото надетой на шею драгоценной цепи.
— Воля? — усмехнувшись, ответил русобородый. — Любая воля, чужая ли, своя, если она ведёт мужчин на достойные этого звания дела или пусть даже к славной смерти, так или иначе, но права. А что до добычи? Ты знаешь не хуже меня, побывавшего там, что леса Истланда безмерно богаты зверем и птицей, да и кони у них не уступят тем, что пасутся на равнинах Рохана. Реки же Харада несут золота больше, чем могут добыть все гномы Средиземья! И эта чужая воля не отняла у них ни благородства, ни гордости. Я бывал и там, и там, я делил с ними кров и пищу — и в лесах, и в предгорьях, и со встреченными там мною мужчинами я бы смело пошел в любой, даже последний, бой. Там много достойных людей! И даже среди дунландцев, вроде бы забывших свои давнишние распри с Роханом, я встречал людей, презирающих тех, кто принял жизнь из рук победителей, кто запросил пощады в битве у стен Хорнбурга, а заодно — и их потомков.
— Что ты говоришь?! Они же несли смерть и разрушение, гибель свободе Запада, убивали невинных, беззащитных, не щадя ни женщин, ни детей, ни стариков!
Теофраст откинулся на спинку стула, в голосе слышалось удивление.
— Прости, почтенный учитель, но теперь мне просто смешны твои слова. Война жестока — эта истина стара, как мир, Кому же, как не тебе, знаменитейшему хронисту Средиземья, знать, что в глубину веков уходят кровавые счёты между народами. Не нами началось — не нами кончится.
Голос русобородого стал холоднее и жёстче.
— Но они изначально боролись за неправое дело. Хотели покончить с самым светлым, что есть в Средиземье, с его великим чудом — Перворожденными Эльфами, никогда не причинявшими людям зла!
— Эльфы? Это живое поющее бессмертие? Они чужды нам по самой сути. Да, они Перворожденные, но кто дал им право распоряжаться нашими судьбами, судьбами целых народов?! Они бросали нам крохи своего великого знания, как мы бросаем собаке кость во время богатого пира!
Голос русобородого наполнила долго сдерживаемая злость, он почти срывался в крик.
— Одумайся, они же столько раз бились рука об руку с людьми, спасая Средиземье от владычества Врага! Вспомни мои рассказы о Предначальной Эпохе!
— Но даже тогда исход войны решили именно люди. Эта борьба была прежде всего борьбою людей, и ты сам сказал мне, что на Пелленорских Полях люди бились с людьми.
— Но ведь бороться против эльфов — это лишать нас уходящего с ними великого знания!
Теофраст был поражён, ошарашен и лишь слабо сопротивлялся. Голос же русобородого наполняла теперь железная, неколебимая уверенность и столь же неколебимая воля. Он ответил, медленно роняя слова:
— Рано или поздно люди возьмут всё это знание сами, своим трудом. Нам не нужны подачки!
— Твоё сердце ожесточено, — печально вздохнул Теофраст.
— Быть может, — остывая и приглушая голос, ответил русобородый. — Но ожесточилось оно, глядя на задыхающийся от подаренной нам эльфами сытости мир Средиземья!
— Я не могу согласиться с тобой… Как же тогда быть с другими народами, населяющими наш мир? Как быть с этими добродушными гномами? Посмотри, эта великолепная решётка возле камина — их работа! А что до бороды Дьюрина, которой они её украсили, то ведь каждый народ имеет право на собственные легенды и предания.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
