Они низко поклонились старику, и он, ответив на их поклон, скрылся за дверью. Они медленно сошли с крыльца и пустились в обратный путь, по дороге кое-как отбиваясь от наскоков ничего не понявшего и яростно требовавшего разъяснений Малыша. Растолковывая ему суть происшедшего, друзья не заметили, как добрались до дома. Торин принялся разжигать камин. Малыш отправился за водой, а Фолко зашёл в трактир. Хозяин тут же кинулся к нему:
— Фолко, выручай! Весь твой соус кончился, а тут какая-то компания с Юга подвалила, требует только его, грозится весь трактир разнести! — Хозяин был бледен и напуган. — Я уж им пообещал, что ты, как придешь, сделаешь… Уважь уж ты меня, Фолко!
Хоббит вздохнул и согласился.
Около часа он возился, пока не приготовил свою коронную приправу, и, когда её унесли в зал, раздававшийся там не очень умиротворённый гул голосов сразу умолк. Фолко перевёл дух, снял фартук и пошёл мыть руки.
— Погоди, куда же ты, Фолко? — остановил его внезапно вынырнувший откуда-то хозяин. — Эти южане там все языки попроглатывали и теперь требуют, чтобы им показали этого умельца! — Недавно бледное лицо трактирщика теперь сияло. — Давай, давай, нехорошо, нечего прятаться, пусть знают наших!
Трактирщик едва ли не силой выволок упиравшегося хоббита в общий зал. В углу его, за несколькими сдвинутыми вместе столами, сидело человек десять или двенадцать крепких мужчин, смуглых от оставшегося с лета загара, в коротких кожаных куртках. Их волосы, в отличие от большинства арнорцев, были коротко острижены. Они приветствовали Фолко дружными криками одобрения. Один из них, высокий, горбоносый, чернобородый, но ещё совсем молодой, поднялся со своего места и подошёл к Фолко, пытливо вглядываясь в него проницательными серыми глазами.
— Мы благодарим тебя, почтенный мастер, за твоё искусство, — сказал он, слегка наклонив голову. — Теперь мы видим, что мастерство не зависит от роста!
Он говорил с незнакомым хоббиту акцентом, иногда делая ударения на первых слогах слов. Фолко покраснел от удовольствия и пробормотал в ответ нечто невнятное.
— Я и мои товарищи в знак нашей благодарности просим тебя принять вот это. — Он протянул хоббиту раскрытую ладонь, на которой лежала большая серебряная монета, каких хоббит ещё никогда не видел. — Возьми её, мы дарим от чистого сердца.
Горбоносый вновь склонил голову. Фолко несмело протянул руку и взял тяжёлый, приятно оттягивающий руку кругляш. В глаза ему бросились странные мозоли на ладони чужеземца — два прямых длинных бугра, тянувшихся строго поперек. Фолко попытался угадать, о занятии каким ремеслом могут говорить такие следы, но так и не сумел.
Чернобородый тем временем кивнул ему ещё раз и сделал какой-то знак своим спутникам. Они дружно поднялись с мест и направились к дверям, вслед за ними зашагал и их горбоносый предводитель.
Фолко полез к хозяину с расспросами, но трактирщик ничего не мог сказать: ни кто эти люди, ни откуда они появились. В разговоре с ним они назвали себя южанами, и это было единственное, что он знал о них. Фолко ничего не оставалось делать, как вернуться домой и рассказать Торину всю эту историю.
— Вот и ты знаменитым становишься, брат хоббит, — пошутил в ответ гном. — Чем ты недоволен? Гордись! Я бы на твоём месте до потолка от радости скакал.
— Торин, а отчего могут быть такие мозоли? — Фолко провёл пальцем по своей ладони.
Гном задумался, а потом покачал головой:
— Такое может быть, если вертеть что-то в руке. Но кто они такие — не пойму… Да, кстати, а что он тебе подарил?
Фолко протянул другу монету. Торин с минуту пристально смотрел на неё, не поднимая глаз, а когда наконец поднял, то Фолко поразился происшедшей в нём перемене — рот гнома был мучительно искривлен, в глазах стояли слезы. Из груди Торина вырвался тяжёлый, скорбный вздох. Ошарашенный Фолко онемел, не зная, что сказать и чем утешить друга; Торин заговорил сам, изредка вытирая нос рукавом и стыдливо опуская глаза:
— Я знаю эту монету… Я узнал бы её из тысячи, да и как не узнать, если я сам сделал эту насечку на ней и сам пробил отверстие, когда дарил её моему другу Тервину, пропавшему без вести четыре года назад! У меня от предков сохранился этот старинный скилл последних Дунаданцев. Я берёг его, а когда мы расставались, подарил Тервину, уходившему в Эребор. Теперь я точно знаю, что он не пропал без вести, а был убит! — Гном яростно хватил кулаком по столу. — Эту монету у него могли забрать только вместе с жизнью! Скорее к городским воротам, быть может, мы ещё перехватим их!
Однако у ворот их ждало горькое разочарование. Неведомые люди не собирались задерживаться в гостеприимной столице Северной Короны. По словам одного из стражников, совсем недавно из Города выехал отряд конников, по описанию похожих на встреченных Фолко в трактире, и на рысях ушёл на юг.
— У всех были запасные кони, и не по одному, — прибавил воин. — Вам их не догнать, вы упустили время…
Гном заскрипел зубами и присел на корточки, закрывая лицо ладонями. Фолко беспомощно топтался рядом.
Однако Торин недаром слыл одним из храбрейших и упорнейших гномов среди своих соплеменников с Лунных Гор. Отчаяние не смогло надолго овладеть им, и когда он спустя мгновение выпрямился, ни горя, ни отчаяния не было заметно в его взгляде — только ещё теснее сошлись его густые, чуть опалённые пламенем горна брови. Он был спокоен и решителен.
— Не время давать волю слабости, — угрюмо бросил он. — У меня сейчас странное чувство — за друга я ещё отомщу, я почему-то уверен в этом. Прочь грустные мысли! За дело, брат хоббит, нас ждёт Мория, а завтра — этот старый хронист…
Глава двенадцатая. СТАРЫЙ ХРОНИСТ
Во второй половине следующего дня неразлучная троица отправилась к дому Теофраста. Весна всё увереннее вступала в свои права — над городом раскинулся ослепительно синий небесный свод без единого облачка, и яркое солнце щедро лило на расправляющийся после зимней стужи мир потоки живительного тепла. По мостовым кое-где ещё бежали мутные ручейки; ещё лежали под заборами и в тенистых местах почерневшие, осевшие сугробы, но весна всё-таки наступила, и вместе с ней — надежда на лучшее.
Фолко весело щурился, подставляя лицо тёплым лучам; Малыш беспечно насвистывал, а Торин временами даже что-то напевал. Фолко изредка удивлённо косился на товарища — куда делось беспросветное отчаяние, охватившее его у городских ворот?
Проходя по Главной улице, они по просьбе Торина завернули в большую меняльную лавку. Выждав, пока очередной посетитель обменяет своё серебро на яркое аннуминасское золото, Торин почтительно обратился к важному, пузатому меняле, протягивая ему на раскрытой ладони монету Тервина:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
