— Умеешь ты говорить красно, — кисло признал Гоймир. Посмотрел, вокруг признался: — Йой, тошно-то уходить уходом?
— А кому радостно? — спросил Резан. — Вольг, чего молчишь, как неродной?
— Мне вот что скажите, — медленно спросил Олег, — у вас снег когда начинается?
Все уставились на него. Потом Йерикка медленно — так же, как Олег — заявил:
— Э-э-э… а ведь точно. Это он в корень. Еще месяц — и тут на сажень будет.
— Как станет, — возразил Одрин, — три-то года назад листопад покончился, грудень вовсю заступал, а плюс пятнадцать стояло — и ни снежинки.
— Три года назад — не знаю, — объявил Олег, — но уж давайте снег предположим в обычное время. До тех пор желательно дожить, поэтому и я предлагаю уносить ноги. Не будем опускаться до тривиальных обвинений в трусости, — он не удержался от укола; Йерикка изумленно покачал головой, услышав ввернутое могучее словечко «тривиальный», совершенно убойно звучавшее в такой обстановке, — трусов среди нас нет по определению. Идиотов — больше, чем я предполагал. Когда мы выходили из Рысьего Логова — думал что только я да Эрик, теперь вижу — ошибся. Но трусов нет… Буду говорить о себе. Я плохо сплю. Мне снятся унылые кошмары. Я похудел килограмм на пять. По-вашему — это треть пуда. Наконец, я просто хочу высушиться. Я две недели хожу в мокром барахле. Конечно, я уже почти привык и это создает определенный колорит. Но в перспективе, если чуточку похолодает — создаст еще и кучу болезней.
— Ясен день, — кивнул Гостмир. — Просто порешим: кто за то, чтоб тут встать?
— Я! — крикнул Краслав.
— Я, — неожиданно заявил Богдан.
— Ого, — негромко заметил Олег.
— Я, — кивнул Мирослав.
— Даже коли два моих приложатся, — задумчиво подвел итог Гоймир, — так поровну — пять против двенадесяти. Что же — по-завтра уходим. Коротким путем. А часом поедим, то никогда не вредно.
* * *
Ночью неожиданно появились комары. Обычно они в дождь не донимали. Но сейчас, очевидно, ребята легли спать в их родном доме — кустарнике — и, возмущенные наглым вторжением, комариные четы двинулись на отражение
мерзких пришельцев, примерно показав горцам правильность их собственной тактики быстрых и мелких налетов. Мальчишки отбивались до утра — и в конце концов все были в крови, как после тяжелого и неудачного боя, а комары, трубя победу, отступили.
— Да сколь же им данваны заплатили? — в полном изнеможении простонал Гостимир. А Богдан, к утру окончательно обалдевший, завопил:
— Вон же они обратом летят, да и с факелами!!!
— Бродячие огоньки, успокойся, — заявил Йерикка, всмотревшись. В самом деле — в лесной чаще танцевали — очевидно, над гнилыми пнями — призрачные огни, для них сырая погода, была самое то.
— А то что? — напряженно спросил Ревок, становясь на колено. — Одно бродячие огоньки?
Гоймир приподнялся посмотреть и тут же, свалив Ревка, плюхнулся обратно, страшньм шепотом выдохнув:
— Стрелки!
Практически без слов горцы рассыпались по краю оврага и приготовили оружие. Вступать в бой никто не хотел — все молили богов, чтобы враги прошли мимо.
Но горные стрелки — они были в каких-то трехстах шагах! — шли несколькими широкими цепям, живо напомнившими Олегу немцев, прочёсывающих лес в кино про Великую Отечественную. Не оставалось никакой надежды, что они пройдут мимо. Олег видел лицо Гоймира — окаменело-страдающее. Ясно — он казнил себя за то, что разрешил вторую ночевку в этом овраге, пожалел уставших людей…
— Три ста, не мене, — зло сказал Гоймир. — Так что… Уходить всем. Прикрою я, со мной…
— Я, — вызвался Резан.
— Я, — подал голое Гостимир.
— И я, — добавил Олег, всем своим видом показывая, что готов к любым возражениям. Гоймир кивнул, одновременно поднятой рукой пресекая дальнейшие попытки добровольчества:
— Йерикка, остальных уводи. Идите на закатный полдень, быстрым делом.
Йерикка не стал спорить. Он кивнул и, отдавая приказы жестами, быстро поднял ребят и повел за собой. Сам он уходил последним — почти все проявляли резкое желание остаться, приходилось их подгонять.
— По крайней мере, я выспался, — нашел луч света в темном царстве Олег. Гостимир напевал:
А до дому-то родногоПути-то не днями считаны,Считаны-то пути теЖизнями бессчетными,Вымощены пути-то теКостьми храбрых дружинничков…
— Два ста шагов, — оповестил Резан, готовя 'дегтярь".
— На сотню подойдут — бьем, — скомандовал Гоймир, удобнее устраивая на выпуклом корне ППШ. — Через тридцать счетов уходи, Гостимир, через других тридцать — Резан, через третьих тридцать — Вольг. Я — остатним, Вольг, ты меня вон с того места прикроешь.
— Так, — откликнулся Резан. Остальные промолчали, лишь Олег, помедлив, сказал вдруг:
— Обидно будет, если сейчас грохнут. Так в девятый класс и не схожу…
— А каким временем не обидно стало бы? — спросил Гостимир, оборвав мурлыканье.
— Да хоть в Стрелково. Там бы я и не допер, что погибаю.
— Верно, — Гостимир улыбнулся. — Лежал обок меня лесовик. Говорит мне: "Давай зажигалку". Пригнулся я, в крошно — у ноги стояли — полез, слышу: "Жик!" Голову так-то вздел — лежит он, где лежал, а голова-то за сажень катается, осколком, что ножом, сняло. Так мне и не икнулось — убрал зажигалку в обрат, да и «судаев» взял наново.
— Прицеливай, — буднично приказал Гоймир. Олег — хотя и держал в руках автомат — уже по привычке выбрал себе пулеметчика, шедшего в первой цепи почти на левом фланге. — Пали.
Он не крикнул это, он это сказал. Троим бойцам не надо командовать криком.
…Олег был уверен, что попал в двоих. Остальные тоже упали — но, конечно же, в основном, чтобы уберечься от пуль. Мальчишка, стрелял, перебегал, меняя места, снова стрелял, пока не услышал крик Гоймира:
— Беги! Ты ли оглох?! Беги!
Олег вскочил, метнулся по оврагу, на салон, в кусты… Перебегал на пригорок, свистнул, дал очередь, разрядил наудачу подствольник, хотя тромблонов оставалось всего два или три… Снова свистнул…
Гоймир не появлялся.
* * *
— Я уже сто раз говорил и повторю в сто первый! Я орал, стрелял и свистел, пока они не начали подбираться ко мне. Только тогда я побежал. Я едва не попал, к ним в руки.
Олег сидел на поваленной валежине. Он принудил себя говорить спокойно, но то, как блестели его глаза, выдавало волнение. Сидящие и стоящие вокруг горцы слушали.
-. Ты видел Гоймира убитым или пленным? — спросил Йерикка. Тут же вскочил сидевший рядом с Олегом Богдан:
— Как смеешь Вольга без вины винить?!
Йерикка поднял брови и сказал серьезно:
— Я и не думаю его обвинять. Ни в чем, да хранят меня боги.
Он говорил искренне. Но Олег смотрел вокруг — и видел в глазах у многих укор… или понимание. Казалось, ребята считают, что он просто-напросто избавился от своей давней головной боли!
На самом деле ничего такого в глазах горцев не было. Если кто-то и подумал так, то сразу отмел эти мысли. Свести счёты, пользуясь войной, было даже не подлостью — это НЕПРЕДСТАВИМО. Но Олег — уставший, расстроенный раздраженный — ошибся и убедил себя в этой ошибке.
— Так видел? — спросил Йерикка снова. Олег посмотрел на него:
— Нет, — голос его дрогнул. — Я его вообще больше не видел. Я не виноват. Ну, честное слово!
— Так сходится, что он убит, — кивнул Резан. — Не казни себя, Вольг, твоей вины тут нет.
— Мертвые-то не бегают, так он тебя и не догнал, — мрачно согласился Гостимир.
— А погибнуть, отбивая труп… — Йерикка поморщился. — Это что-то из былины. Благородно, но глупо.
Утешения возымели совершенно обратное действие. Олег кусал губы, чтобы не заорать. Потом вскочил:
— Я его найду! Кто со мной?! — горцы молчали, и Олег крикнул: — Тогда я
один!
— Тише! — завопил вдруг Богдан. — Вот, слушайте!
Это было так неожиданно, что все разом умолкли. Я услашали свист двигателей вельбота. Все сразу завертели головами, хватаясь за оружие… и голос с неба, усиленный мощными динамиками, заревел:
— Слушать меня, щенки! Ваш князь, — в голосе отчетливо прозвучала издевка, — сейчас у меня, Чубатова, его старого друга! Живой и — пока что! — невредимый! Я подожду его убивать, и не потому, что я такой добрый, а потому, что я хочу — пусть он испытает то, что испытал я, видя моих людей убитыми! Я знаю, мальчики — вы где-то в лесу! Готовьтесь, этот лес стянет вашей могилой!..
…Впервые за очень долгое время горцы оказались под крышей. Они отыскали избушку охотника. Никого тут не было, но сам домик был цел.
Ни сушиться, ни есть никто не торопился. Ребята были злы. Они злились не на Олега, никакой вины никто за ним не видел — ну не мог же он, в самом деле, один отбить князя? Раздражала наглость врага, говорившего так, словно все уже решено. Беспокоила судьба Гоймира. Бесила мысль, что, настроившись на отдых, снова придется воевать. Виноваты во всем были, конечно, данваны. Кто-то предлагал начать погром всех окрестных гарнизонов — просто из чувства протеста. Кто-то настаивал на быстром налете — узнать, где держат Гоймира и освободить его налетом. Олег вообще молчал — сидел в углу, грыз ногти и рычал на Богдана, пытавшегося его расшевелить. Йерикка в спорах участия не принимал — сидел в другом углу. Ногтей не грыз, но тоже был мрачен. Когда спор перешел в стадию выкриков "а ты кто такой?!" и толчков в плечи, Йерикка встал и обрушил на стол приклад пулемёта:
