Без особого энтузиазма Алексей оформил изъятие дырокола в присутствии понятых и, не спеша, направился к остановке автобуса.
Обдумывая свои дальнейшие действия, он окончательно понял: любой предпринятый им шаг в любую сторону грозит лично ему физическим уничтожением. Он оказался вдруг перед той роковой чертой, которую Шуляк в свое время переступил. Возможно, не задумываясь. Разумеется, можно не предпринимать ничего, но тогда монстр по имени Вартанян будет убивать и впредь. В среднем, по две жертвы в месяц, плюс заказные.
Любопытно, кто платит и кто заказывает всю эту музыку? Едва ли Вартанян на свое усмотрение взялся убрать с дороги вначале следователя прокуратуры, а затем районного прокурора. За этими убийствами должна стоять некая доминирующая фигура. С организаторской хваткой. Обычно такие решения коллегиально не принимают. Значит, этот кто-то должен быть один.
Начальник милиции Савиных на такую фигуру, пожалуй, не тянул. Службист и мелкий лукавец, он мог быть только шестеркой и за свои услуги Хозяину, наверняка, довольствовался жалкими подачками. Он, как и районный прокурор Хлыбов, тоже мог не знать, что на самом деле представляет из себя Вартанян.
Может быть, Свешников?.. В тот день, вернее, в ту ночь, когда Шуляк был найден мертвым с заточкой в спине, столичный генерал не поленился приехать сюда, в глушь, и сделать максимум возможного, чтобы надолго дезорганизовать следствие. Есть еще одно доказательство в "пользу" Свешникова -- следователь Шуляк убит именно в то время, когда он раскручивал дело о "хищениях денежных средств, совершаемых при заготовке леса". Это уже впрямую относится к деятельности так называемого акционерного объединения "Российский лес".
Значит, рука Москвы? -- с усмешкой подумал Алексей, забираясь в подошедший автобус.-- Жадная и загребущая".
В коридоре прокуратуры он встретил эксперта-криминалиста Дьяконова. Тот осторожно нес на раскрытой ладони два пирожных с розовыми цветочками поверху и алчно причмокивал толстыми губами, предвкушая удовольствие. Алексей сунул ему в карман пиджака изъятый дырокол.
-- На экспертизу.
-- Еще один?!
-- Ох, не любите вы свою работу, Вадим Абрамыч.
-- Я люблю пирожные, голубчик! -- ласково пропел Дьяконов.-- Что мне ваши дыроколы. Тьфу на них!
-- Старый, ленивый сладкоежка,-- обозвал Алексей вслед.
Через пятнадцать минут Дьяконов ворвался к нему в кабинет с торжествужщим воплем.
-- Это он! Он! Тот самый дырокол, с дефектом. Где вы нашли его, Алексей Иванович?
-- Не скажу.
-- То есть? -- Дьяконов от неожиданности опешил. Но лицо Алексея было непроницаемо:
-- Сушествует такое понятие, уважаемый Вадим Абрамович, как служебная тайна.
-- От меня тайна?! Ну, знаете...
-- Извините, больше мне нечего добавить.-- Он примиряюще улыбнулся.-- Ваши пирожные, Вадрм Абрамович, наверно, доедают тараканы. Без вас.
Когда Дьяконов, вконец разобиженннй, удалился, Алексей с запоздалым раскаянием подумал, что отдав дырокол на экспертизу, он тем самым устроил себе западню. Максимум через неделю его "служебная тайна" вылезет наружу, и местное гестапо в лице Савиных доведет информацию наверх. Хозяину, будь это Свешников или кто-то еще.
Он уставился невидящими глазами в стену напротив. После глупости, которую он только что сморозил, оставалось либо идти напролом, как Шуляк, но -- гласно, с широким привлечением общественности, при этом делая упор на преступления, совершенные Вартаняном на сексуальной почве, либо... либо срочно надо искать неординарный ход.
На следующий день Алексей пришел на работу на полчаса раньше, пока другие не успели воспользоваться машиной. И вовремя. Выруливая на проезжую часть, он увидел боковым зрением, что кто-то яростно машет ему с обочины, требуя остановиться. Это был ИО Сапожников. Алексей сделал вид, что не заметил, и наддал газу.
Спустя полчаса он подъезжал к центральной усадьбе совхоза "Северный". Усадьба (деревня не деревня, но и не поселок) вся состояла из полутора десятков домов барачного типа, на две семьи каждый, которые почему-то местные жители упорно называли коттеджами. Наверное, и впрямь -- красиво жить людям не запретишь. Окраинные избы давно полегли и торчали из чертополоха печными черными остовами. Зато контора была каменная, добротная, в два этажа и со своей кочегаркой. Кроме конторы, в совхозе имелось еще одно кирпичное здание -- ферма на сто пятьдесят голов скота, но она по самую кровлю заросла навозом и крапивой. Должно быть, сами коровы давно забыли, из чего она сложена.
Алексей притормозил перед конторой и выключил зажигание. Деревня была пуста -- что влево, то и вправо, ни одной даже курицы. Зато где-то близко грохотала по-над крышами коттеджей попсовая музыка на английском языке.
Поднявшись на второй этаж, в бухгалтерию, Алексей запросил путевые листы за три последних месяца на рейсы, где экспедитором был Вартанян. Из принесенной пачки он отобрал несколько "бартерных" рейсов по севернвм районам области. Рядом выпожил на стол список, полученный из информотдела УВД. Даты смерти жертв, отмеченных крестами, и даты командировок экспедитора Вартаняна совпадали по срокам безо всяких натяжек.
Алексей переговорил с конторскими дамами и выяснил, у кого квартирует Вартанян. Оказалось, что постоялец не появляется дома вторую ночь подряд. Это обстоятельство несколько насторожило Алексея, но до поры гадать о причинах отсутствия он не хотел и отправился на машинный двор.
Совхозный машинный двор представлял собой просто участок земли, истерзанный гусеницами и обильно политый соляркой, на котором годами копился и ржавел разный железный хлам. Ни крыши, ни забора, все дельное давно было растащено. Он отыскал посреди этой свалки какого-то мужика с забытой раз и навсегда в углу рта папиросиной. Спросил:
-- Земляк, мне Бабкин нужен. Не подскажешь?
-- А вон на колесо мочится. Этот и есть Бабкин.
-- Он что пьяный, как будто?
-- Других тут не держат.-- Мужик подмигнул ему, и Алексей увидел, что этот тоже не вполне трезв.-- Бабкин, эй, сучара сраный?! Тебя тут человек спрашивает!
-- Счас... иду,-- отвечал Бабкин, не трогаясь однако с места и не меняя позы.
-- Вот всегда так,-- ядовито сказал мужик, перебрасывая окурок из одного угла рта в другой.-- Прихожу с утра на работу, Бабкин стоит у колеса и мочится. Пошел на обед -- Бабкин стоит у колеса, мочится. Ухожу с работы. Бабкин опять стоит у колеса и мочится. Годами так! Так я че предлагаю? Возле конторы у нас, видал, памятник Ильичу, бюст? Не надо нам бюст, не заслужили. Надо Бабкину памятник на этом месте поставить. Стоит он, сучара, с расстегнутой мошней и на каменное колесо мочится. Весь в светлое будущее устремленный.
-- Да ладно тебе, трепло,-- беззлобно упрекнул Бабкин, на ходу застегивая пуговицы. Поздоровался.
Был Бабкин неуклюж, косолап и простодушен, как робинзоневский Пятнипа. Вслед за Алексеем он забрался в машину. Спросил без любопытства:
-- Опять чего-то?
-- С Вартаняном часто приходится ездить?
Бабкин махнул рукой.
-- Мне, Леха, один хрен. Кого посадят, того и везу. Хошь Вартаняна, хошь черта лысого. Знай крути баранку, делов-то?
-- Он как? Нормальный мужик, без придури?
-- Ну, как сказать?.. Армян, одно слово.
-- Что значит армян?
-- Так как? Армян, он и есть армян. Чего с него взять?
Бабкин помолчал несколько. Снова повторил, убежденно:
-- Армян... куда там.
-- Ну, например? -- недоумевал Алексей, пытаясь понять, какой смысл вкладывает Бабкин в слово "армян".
-- А во! Идем мы с ним, значит, по улице. Это в Афанасьеве было. Собаки -- как с ума посходили. Такой лай подняли -- из кажной подворотни. Понять ничего не могу. Один когда жду, бывало, ни одна не сгавкнет. А с ним... Это уж не первый раз такое замечаю. Я и спросил тогда: "Скажи, Ашотка, чего это собаки тебя не любят? Слышь, ругаются как?" Он оскалился не по-хорожему и говорит: "Им,-- говорит,-- бизнес мой не нравится, Гы-гы-гы!" Потом и рассказал, что шкуры раньше с собак снимал и ездил шапками торговать, шкуродером, значит, был Особенно с живой собаки, говорит, если шкуру снять, на ней волосы долго дыбом стоят, пока моль не побьет. Хорошие шапки получаются.
Бабкин вздохнул.
-- А ты не боишься, Николай, что он с тебя шкуру однажды снимет? А? Армян все же.
-- Не-е. Я с людями лажу, любого спроси.
-- А вдруг?
Бабкин задумался.
-- Да было как-то,-- неохотно промямлил он.-- Выпили мы с ним. В командировке, в Лузе дело было. А он, когда выпьет, совсем дурак делается. На стены лезет, егозится чего-то. Ночью проснешься когда его нет. Ушел приключений себе на жопу искать. И до утра нет. Ну, значит, выпили мы тогда и домой идем, где на постой определились. К Ваське Готовцеву, дружок мой. В калитку заходим, вдруг, слышу, телогрейка у меня на спине трещит. Жжих-ххих! Оглянулся я, а Ашотка с бритвой, паразит, весь белый, только глаза светятся. Как у кота. Располосовал телогрейку крест-накрест. "Ты че, охломон?! -- Я уж заорал, не выдержал на него.-- Рехнулся совсем!' Он вроде как опомнился немного. А злой, зубами так и скрипит...
