на полном основании привлечь к ответственности по американским законам», – заключил Софаер.
Как раз в это время Шульцу поступило предложение из советского посольства, чтобы Данилова и Захарова освободить из-под стражи и передать под попечительство послов в Москве и Вашингтоне без каких-либо дальнейших обязательств с обеих сторон. Это был, конечно, шаг к установлению эквивалентности между «шпионом и журналистом», чего Шульц очень не хотел. Но, узнав, как ЦРУ подставило Данилова, он изменил позицию: правительство США было не в том положении, чтобы давить на принцип.
Шульц пытался связаться с президентом, но тот находился в воздухе по пути в Вашингтон из Санта-Барбары. Он позвонил Пойндекстеру, но тот был категорически против даже малейшей видимости эквивалентности. Сначала, сказал он, нужно выслать 50 советских дипломатов, а потом уже говорить о передаче пленников в посольства. Они не договорились и назначили встречу с президентом Рейганом на 9 утра во вторник, 9 сентября.
Когда они встретились, Шульц обнаружил, что Рейган не знает, что у КГБ имеются неопровержимые улики против Ника. Государственный секретарь едва сдерживал гнев. Получалось, что президент сделал свое заявление – «Торга не будет!», – основываясь на недостоверной информации. Выслушав Шульца, Рейган с готовностью согласился на предложение передать пленников в посольства без предварительных условий. Президент глубоко сочувствовал Данилову и хотел вытащить его как можно скорее. Пойндекстер был категорически против любых «уступок». Шульц был где-то посередине: он считал, что нельзя соглашаться на прямой обмен и нужно договориться об «асимметричной» сделке, например, добавив к обмену несколько диссидентов.
На следующий день распространился слух, что еврейские и правозащитные организации составляют по просьбе Госдепартамента список наиболее неотложных случаев отказников и политзаключенных. Но неотложных случаев были сотни. Сколько человек Советы могли поменять на одного шпиона – пять, десять? Кому отдать предпочтение? Кому и как объяснять, что мой отец заслуживает попасть в шорт-лист больше, чем кто-либо другой?
Я пытался найти концы в правозащитных организациях и в Госдепе, но безрезультатно – все молчали. Это было неловкое чувство – будто, расталкивая друг друга локтями, люди борются за место в спасательной шлюпке. Другие в это же время агитировали за своих близких.
По тому же кругу и так же безрезультатно двигался и Саша Слепак – сын моего старого друга, отказника Володи Слепака. К тому времени Володя ждал визу уже шестнадцать лет, из которых пять он провел в ссылке в Сибири за «антисоветскую пропаганду». Мы договорились объединить усилия: если хоть один из наших отцов выберется, так тому и быть – обид не будет. Мы не знали, что имена обоих уже стоят в начале списка, одобренного лично президентом Рейганом. Помимо Гольдфарба и Слепака, среди кандидатов на обмен были: Андрей Сахаров, все еще находившийся в ссылке в Горьком; Юрий Орлов, сидевший в лагере основатель Хельсинкской группы; активистка за права женщин Ирина Ратушинская, тоже в тюрьме, и Ида Нудель, многолетняя отказница.
Позже я узнал, что попаданием в список Рейгана отец был обязан Рут – жене Ника Данилова. Накануне (Ник еще сидел в Лефортове) Рут срочно вызвали в посольство США в Москве. Было около часа ночи. Президент Рейган, сказали ей, хочет, чтобы она просмотрела список кандидатов на обмен и добавила кого считает нужным. «Я растерялась, – вспоминала она позже. – Президент Соединенных Штатов просит меня одобрить его список! В конце концов, я добавила имя профессора Гольдфарба».
* * *
В пятницу, 12 сентября, в 10:00 по московскому времени (18:00 в Вашингтоне) Данилова и Захарова одновременно освободили из-под стражи, отобрав у обоих паспорта. О том, что его выпускают, Ник узнал от седовласого чиновника, пришедшего в комнату для допросов: «Достигнута политическая договоренность, по которой вы будете отпущены под опеку вашего посольства». Чиновник отказался назвать свое имя, но позже Ник догадался, что это был не кто иной, как генерал Рем Красильников.
Как только Ник и Рут вошли в посольство, заместитель посла Ричард Комбс пригласил их в звуконепроницаемый «пузырь» на пятом этаже. И тут его ждал сюрприз.
Комбс хотел знать, что говорили на допросах об отце Романе Потемкине. Ник стал рассказывать о возмутительных инсинуациях Сергадеева: что Стомбау якобы звонил Роману от его имени и показывал ему очевидно поддельное письмо ЦРУ. И тут Рут прервала его дрожащим от гнева голосом: «Ничего им не говори, Ник! Эти люди уже причинили тебе достаточно вреда. Не надо им ничего говорить!»
Ник не понимал, о чем она и почему так взволнована. Ричард Комбс сидел молча. И тут Рут сообщила, что письмо Стомбау не было поддельным и что он действительно назвал Ника своим другом, хотя они никогда не встречались. «У меня закружилась голова, – вспоминал Ник. – Я не мог поверить своим ушам!»
* * *
Слухи о готовящемся обмене всколыхнули консервативный лагерь, который ничего не знал об уязвимости Данилова. В день, когда Ник покинул Лефортово, в Wall Street Journal вышла редакционная статья против обмена, очевидно, написанная моим другом Биллом Кусевичем, под заголовком «Саммит – но какой ценой?». Правда, с моей точки зрения, главное в статье было то, что в ней упоминалось дело отца.
«У президента Рейгана была прекрасная возможность показать, что США не пойдут на позорную сделку с советской тайной полицией, согласившись на обмен американского журналиста Ника Данилова на советского шпиона Геннадия Захарова. Но некоторые советники президента, похоже, сочли, что даже захват заложников не должен стоять на пути саммита Рейгана и Горбачева. У этих людей спутаны приоритеты: США ничего не выиграют от саммита, но, уступив вымогательству, дорого заплатят своим национальным престижем.
Кстати, в деле Данилова есть еще один заложник: Давид Гольдфарб, ученый-генетик, борющийся за жизнь в московской больнице. Его лишили свободы и надлежащего лечения за то, что два года назад он отказался помочь КГБ устроить провокацию против своего друга Ника Данилова…
…Намерения администрации Рейгана указывают на безразличие к принципам. Гораздо более принципиальным было бы настаивать, чтобы г-н Данилов был освобожден без всяких условий, и пригрозить, что, если этого не произойдет, последует неминуемый ответ. Не мешало бы также потребовать, чтобы г-ну Гольдфарбу разрешили выехать на лечение. Однако, похоже, что кто-то в этой администрации зациклился на поверхностных дипломатических целях, упустив из виду цену, которую придется за них платить».
* * *
Между тем либералы из окружения Шеварднадзе намекали американским дипломатам, что идея об асимметричном обмене не вызывает энтузиазма у консервативного лагеря в Москве: КГБ категорически возражает против любого отклонения от эквивалентности: Данилов – шпион и должен быть обменян на Захарова без всяких «довесков».
Раздраженный президент Рейган велел директору ЦРУ Кейси попытаться напрямую договориться с КГБ.
Сказать, что ЦРУ хотело разговаривать с КГБ, было бы сильным преувеличением: Олдрич Эймс еще не был разоблачен, агенты ЦРУ в Москве продолжали исчезать с пугающей регулярностью; Толкачев, арестованный годом ранее, ожидал казни в подвале Лефортова[57]. Соединенные Штаты только что выслали двадцать пять дипломатов – всех сотрудников разведки – из советского представительства при ООН.
И в этих условиях, подчинившись приказу президента, ЦРУ активировало «Канал Гаврилова» – секретную горячую линию между ЦРУ и КГБ, которая была создана в 1983 году для разрешения недоразумений и потенциальных кризисов между двумя спецслужбами. В Вене была спешно назначена встреча; Кейси отправил на нее бывшего начальника московской резидентуры Бертона Гербера и главу контрразведки Гэса Хэтэуэя с заданием убедить КГБ, что Ник Данилов не был шпионом и не имел никакого отношения к ЦРУ. От КГБ прибыли два генерала: Красильников и Анатолий Киреев, начальник контрразведки Первого ГУ.
Четырехчасовая встреча в Вене закончилась безуспешно. Как сообщил Уильям Кейси Джорджу Шульцу на следующее утро, «вместо того чтобы ослабнуть, напряженность только усилилась; стороны лишь обменялись обвинениями». В ответ на то, что американцы говорили о Данилове, советская сторона утверждала, что Геннадий Захаров был не шпионом, а «наивным аспирантом».
Но в конце встречи генерал Киреев неожиданно задал Бертону Герберу вопрос:
– Вы когда-нибудь сами встречались с отцом Романом?
– Нет.
– Ну, вам повезло. Полный му*ак[58]!
Американцы восприняли это как косвенное признание по крайней мере
