РСФСР, оставил его за себя, что было ошибкой. На время своего отсутствия я разрешил выходы в море только одиночным кораблям и то под руководством командиров соединений, сделал и другие необходимые распоряжения. Мне казалось, что какие-либо неприятности исключены, но я заблуждался. На боевую подготовку вышел крейсер. Большие корабли мы выпускали только в охранении, как минимум одного эсминца. В море налетел свежий ветер, развело волну, выполнять намеченные задачи стало невозможно, и командующий эскадрой контр-адмирал А.И. Гурин запросил разрешения вернуться в базу. Начальник штаба флота контрадмирал В.И. Сурабеков не только не утвердил просьбу флагмана, но и от имени командующего флотом приказал ему идти в Кильдинскую салму и там, стоя на якоре, ждать улучшения погоды. Если бы начальник штаба флота, прежде чем принимать столь ответственное решение, проконсультировался с синоптиками, посоветовался бы с кем-нибудь из своих помощников, знающих Север, то узнал бы, что нордовый ветер дует, как минимум, трое суток и еще столько же времени после этого будет бушевать волна и что в такую погоду Кильдинская салма становится чем-то вроде аэродинамической трубы. Стоящие там корабли срывает с якорей, не исключен обрыв якорной цепи, корабль может потащить на камни, поэтому приходится держать машины прогретыми, а вахты нести походные. Такая стоянка выматывает людей больше, чем на ходу в море. Да и зачем новому на флоте человеку понадобилось вступать в спор с командующим эскадрой, как мог он не удовлетворить просьбу опытнейшего североморца Героя Советского Союза контрадмирала А.И. Гурина? Уж если тот попросил вернуть корабли в базу, значит, у него имелись на то веские основания. Выполняя приказ начальника штаба флота, корабли стали на якорь в Кильдинской салме.
Всю ночь не стихал ветер, крейсер и эсминец водило туда-сюда, пока не оборвалась якорная цепь на крейсере. Тогда командующий эскадрой принял решение идти в базу, никого не спрашивая. Настало утро, в море продолжал бушевать шторм. Выйдя из узкости, не спавший всю ночь А.И. Гурин посчитал, что все трудности позади, и спустился с мостика вниз. Он не отдал никаких распоряжений, полагая, что дальше командиры кораблей сами знают, что им следует делать. Не отпустив охранение в базу, и устранившись от управления кораблями в сложной метеорологической обстановке, он, тем самым, нарушил святое правило управления соединением. Уже на повороте в Кольский залив корабли накрыл снежный заряд. Командир эсминца вел корабль впереди крейсера. После поворота, не имея информации о местоположении и действиях охраняемого корабля, он начал менять позицию относительно крейсера, не учитывая, что тот снизил скорость. В результате неграмотного маневрирования эсминец ударил форштевнем крейсер в корму. На крейсере погибли два старшины, а оба корабля на длительный срок вышли из строя, встав на аварийный ремонт.
О случившемся военно-морской министр Н.Г. Кузнецов доложил правительству. Глубокой ночью меня вызвал к себе И.В. Сталин. В огромном, залитом светом невидимых ламп кабинете находились все члены Президиума ЦК КПСС. Отдельно, в самом конце большого стола, сидели вице-адмирал Н.Г. Кузнецов и адмирал А.Г. Головко. Когда я вошел, И.В. Сталин, стоя посреди кабинета, пристально посмотрел на меня. На приветствие ответил тихо, спокойно.
- Как же это у вас получилось? - спросил он.
Раньше я видел Сталина и в гневе, сейчас же его тон не предвещал бури. Казалось, что он сочувствует мне. Не говоря о своем отсутствии, не упоминая имени начальника штаба флота, я в деталях доложил ему о причинах аварии. По моему докладу главным виновником был командующий эскадрой контр-адмирал Гурин, по заготовленному Н.Г. Кузнецовым проекту решения Совета Министров, командир крейсера капитан 1 ранга Подруцкий.
- Значит, вы плохо воспитали Гурина, если он не оправдал вашего доверия? - спросил Сталин.
- Да, - согласился я. - Больше того, мы избаловали его неограниченным доверием и обильными похвалами.
Меня внимательно слушали. Никто в наш разговор не вмешивался.
- А что, командир крейсера уж такой потерянный человек, что вы отдаете его под суд? - спросил он, видимо имея в виду доклад военноморского министра.
- Нет, он допустил большую ошибку, которая повлекла за собой тяжелые последствия, но, без сомнения, искупит ее дальнейшей честной службой. Он неплохой командир корабля и до аварии служил безупречно. Его крейсер - один из лучших кораблей в соединении. В принципе этот офицер повинен лишь в том, что не взял на себя инициативу выполнить то, что недоделал его начальник - командующий эскадрой, присутствовавший на корабле: не отослал вовремя эсминец в базу и не запретил ему производить маневры, когда видимость резко ухудшилась.
- Так, может, нам его не судить? - обратился Сталин к членам Президиума ЦК КПСС.
Воцарилось минутное молчание. И вдруг встал вице-адмирал Н.Г. Кузнецов и твердо заявил, что он просит отдать командира крейсера под суд, так как на флотах низкая дисциплина, высокая аварийность и что на этом примере надо учить людей.
Сталин помолчал, медленно подошел к столу, с досадой бросил коробок спичек и недовольный тоном сказал:
- Ну, ладно. Что еще?
Н.А. Булганин попросил его подписать решение....
Интересно отметить, что я, будучи отстраненным от командования флотом, продолжал оставаться членом Главного военного совета ВМС и принимал участие в его очередном заседании, на котором Н.Г. Кузнецов делал доклад о дисциплине и аварийности на флотах.
Летом 1952 г. мне пытались подобрать должность, но безуспешно. То не соглашался Н.А. Булганин, то не нравилось Н.Г. Кузнецову. Пост командующего Дунайской военной флотилией, казалось, устраивал всех, но это предложение отверг Сталин. «Не надо его туда засылать», коротко резюмировал он. Осенью меня направили учиться в Академию Генерального штаба».
Впоследствии В.И. Платонов занимал ряд второстепенных должностей, после чего был уволен в отставку. Любопытно, что в своих воспоминаниях он недоумевает о том, что А.Г. Головко не простил ему старую интригу с эсминцами проекта 30-бис и дистанцировался от былой дружбы.
Думается, что свой особый смысл имела и заключительная фраза И.В. Сталина относительно судьбы мемуариста: «Не надо его туда засылать». Почему же в 1952 году Сталин поставил жирный крест на принципиальном и честном адмирале, каким тот казался ему всего год назад? Думаю, что к 1952 году Сталин полностью разобрался в ситуации вокруг эсминца 30-бис (о которой мы уже писали), поняв, кто был там прав и кто неправ. Понял он, судя по всему, и былую интригу Платонова, а потом и задвинул его навсегда.
* * *
В октябре 1950 года на 5-м ВМФ произошла тяжелая катастрофа -взорвался минный заградитель «Ворошиловск».
В связи с началом войны в Корее и резко
