— Возможно, — ответил Бэлл.
— Продолжайте, — сказал Гаттерас.
Вскоре они обнаружили кое-какие остатки продуктов и четверть ящика пеммикана.
— Если это кладовая, — сказал Гаттерас, — то до нас в нее наверняка наведались медведи. Как видно, этой провизией уже пользовались!
— Да, — ответил доктор, — и можно опасаться, что…
Он не докончил фразы; его прервал крик Бэлла. Отбросив довольно большую глыбу, тот указал на окоченелую человеческую ногу, торчавшую из-подо льдин.
— Труп! — воскликнул доктор.
— Это не тайник, а могила, — заметил Гаттерас.
То был труп матроса лет тридцати; он прекрасно сохранился. На нем была одежда, какую носят мореплаватели в полярных странах. Доктор не мог определить, давно ли он умер.
Вслед за этим трупом Бэлл нашел второй, человека лет пятидесяти, на лице которого еще видны были следы убивших его страданий.
— Эти трупы не были похоронены! — воскликнул доктор. — Несчастные были застигнуты смертью в том виде, в каком мы их нашли.
— Вы правы, доктор, — ответил Бэлл.
— Продолжайте, продолжайте! — сказал Гаттерас.
Но Бэлл колебался. Кто мог сказать, сколько еще трупов находится под этим ледяным холмиком?
— Эти люди погибли от несчастного случая, который едва не погубил нас самих, — сказал доктор, — на них рухнул снежный домик. Посмотрим, не остался ли в живых кто-нибудь из них.
Быстро расчистили место, и Бэлл нашел еще тело человека лет сорока. Он еще не успел окоченеть, как остальные, и не походил на мертвеца. Доктор наклонился над незнакомцем, и ему показалось, что тот еще подает признаки жизни.
— Он жив! он жив! — воскликнул Клоубонни.
Бэлл и доктор перенесли тело в снежный домик, между тем как неподвижно стоявший Гаттерас смотрел на обломки рухнувшего жилья.
Доктор раздел донага выкопанного из-подо льда человека. На его теле не было ни малейших признаков ушибов. С помощью Бэлла Клоубонни стал растирать несчастного пропитанной спиртом ватой и вскоре заметил, что жизнь начала к нему возвращаться. Он находился в полном изнеможении и не мог говорить; его язык пристал, точно примерз, к небу.
Доктор обыскал его карманы. Они были пусты. Никаких документов! Он попросил Бэлла продолжать растирание, а сам вернулся к Гаттерасу.
Капитан уже успел исследовать развалины домика, тщательно осмотрев его пол, и шел навстречу Клоубонни, держа в руке обгорелый клочок конверта, на котором можно было прочесть следующие слова.
«…тамонт,
…орпойз,
…ью-Йорк».
— Альтамонт! — воскликнул доктор. — С корабля «Порпойз»! Из Нью-Йорка!
Гаттерас невольно вздрогнул:
— Американец!
— Я спасу его! — заявил доктор. — Ручаюсь вам! И мы добудем ключ к этой ужасной загадке.
Он вернулся к неподвижно лежавшему Альтамонту, а Гаттерас, погруженный в раздумье, остался на развалинах снежного домика. Благодаря заботам доктора к злополучному американцу вернулась жизнь, но не сознание; он ничего не видел, ничего не слышал и не говорил, но, во всяком случае, был жив.
На следующий день утром Гаттерас сказал доктору:
— Однако пора в путь!
— Я готов, Гаттерас. В санях много свободного места, мы положим на них этого беднягу и повезем его на бриг.
— Можете это делать, — отвечал Гаттерас. — Но давайте сперва похороним мертвых.
Трупы двух неизвестных матросов положили под развалинами снежного домика; труп Симпсона занял место, на котором нашли Альтамонта. Все трое в краткой молитве помянули своего товарища и в семь часов утра тронулись в путь.
Так как две упряжные собаки околели, то Дэк добровольно впрягся в сани и исполнял новые обязанности с усердием и выносливостью гренландской собаки.
В течение двадцати дней, с 31 января до 19 февраля, обратный путь сопровождался такими же трудностями и препятствиями, как и продвижение вперед. Путешественники невероятно страдали от стужи, но, на счастье, не было ни метелей, ни ветров.
Солнце выглянуло в первый раз 31 января и с каждым днем все дольше задерживалось над горизонтом. Бэлл и доктор окончательно выбились из сил; они почти ослепли-и к тому же охромели; плотник не мог идти без костылей.
Хотя Альтамонт был жив, но по-прежнему без сознания. Приходилось опасаться за его жизнь. Однако разумный уход и крепкая натура одержали победу над смертью. Достойный доктор и сам нуждался в лечении, так как здоровье его пострадало от непомерных трудов.
Гаттерас все думал о «Форварде», о своем бриге. В каком состоянии он его найдет? Что произошло за это время на судне? Справился ли Джонсон с Шандоном и его единомышленниками? Стояли жестокие холода. Неужели уже сожгли злополучное судно? Хоть бы пощадили его корпус и мачты.
Размышляя об этом, Гаттерас шел во главе отряда, словно желая еще издали первым увидеть свой «Форвард».
24 февраля, утром, он вдруг остановился. В трехстах шагах пред ним показался красноватый отблеск, над которым колыхался громадный столб черного дыма, растекавшегося в сером туманном небе.
— Дым! — воскликнул Гаттерас.
Сердце у него забилось с такой силой, что, казалось, готово было разорваться.
— Посмотрите! Вон там! Дым! — сказал он подошедшим товарищам. — Мой корабль горит!
— Но мы находимся еще в трех милях от брига, — ответил Бэлл. — Это горит не «Форвард».
— Нет, «Форвард», — возразил доктор. — Скрадывая расстояния, рефракция приближает к нам судно.
— Бежим! — крикнул Гаттерас, обгоняя своих товарищей.
Его спутники, оставив сани под охраной Дэка, бросились вслед за ним.
Через час они были в виду брига. Ужасное зрелище! Горящий бриг плавал среди растаявших вокруг него льдов. Пламя охватило весь корпус; южный ветер доносил до слуха Гаттераса зловещий треск.
В пятистах шагах от пылавшего судна какой-то человек с отчаянием поднимал к небу руки; он стоял беспомощный перед пожаром, в пламени которого погибал «Форвард».
Этот одинокий человек был старый боцман. Гаттерас подбежал к нему.
— Мой бриг! Мой бриг! — не своим голосом кричал он.
— Это вы, капитан! — отозвался Джонсон. — Остановитесь! Ни шагу дальше!
— Что такое? — спросил Гаттерас с угрозой в голосе.
— Ах, эти мерзавцы! — воскликнул Джонсон. — Они подожгли бриг и ушли два дня назад.
— Проклятье! — вскричал Гаттерас.
Вдруг раздался страшный взрыв; земля содрогнулась; айсберги осели на ледяных полях; столб дыма взвился под облака, и «Форвард», разлетевшись на куски от взрыва пороховых запасов, исчез в огненной пучине.
