Шестеро матросов, повиснув на вантах фок-мачты, ждали команды…
Ждали…
И вот темно-синее небо расколола яркая молния, грянул гром, и порыв ветра взметнул волны в корму!
— Фок-брамсель! — шкипер махнул рукой, и на самом верху фок-мачты упал, сразу же наполнившись ветром, парус.
Мачта накренилась, но выдержала, и судно, дернувшись, резко подалось к берегу, подгоняемое ударами волн.
— Фок-брамсель — спустить! Якорь!!!
Снова гром. Брызги. Упал, зацепился за дно тяжелый якорь, судно встало у берега, очень даже вовремя укрывшись от поднявшихся волн.
Упали на палубу крупные капли дождя, начался ливень, и, повинуясь командам, матросы забегали по всему кораблю, укрывая парусиной то, что нужно было укрыть.
— Принимайте, сеньор! — Рамон Кареда и Гонсало Деревенщина втащили в каюту капитана завернутые в парусину мушкеты. — Сейчас еще принесем.
— Отлично, — Громов потер руки. — Впрочем, может, они и не понадобятся.
— Так не тащить?
— Тащить обязательно! На всякий случай — пусть будут.
Следующим рейсом в капитанскую каюту вместе с мушкетами доставили и Аньезу — мокрую и похожую на нахохлившегося воробышка. Громов бросил ей найденную среди вещей прежнего капитана рубаху:
— Переодевайся. Я отвернусь.
Пока девчонка одевалась, Андрей смотрел в кормовое окно. До берега оставалось метров двести или чуть более…
— Аньеза, ты плавать умеешь?
— Не очень хорошо, сеньор.
— Это плохо, что не очень… Впрочем, Каменщик, верно, такой же пловец, как и ты… Ладно! Поглядим еще, как все будет.
Буря стихла так же внезапно, как и началась. Сначала перестал дуть ветер, следом за ним успокоились, улеглись волны, раскаты грома слышались уже где-то вдали, и лишь дождь все еще поливал как из ведра… но и он к вечеру кончился, на радость всей команде брига.
Уже ближе к ночи, после приборки судна, в каюту Громова постучал какой-то незнакомый парень из вновь прибывших:
— Вас желают видеть, сэр. Тут, у кормы, все собрались, и…
— Желают видеть — приду. Ждите!
Предчувствуя недоброе, молодой человек на всякий случай поднял оконные рамы, впуская в каюту свежий морской воздух, напоенный озоном и йодом. Где-то далеко на горизонте пылали зарницы, золотисто-палевое, с рваной просинью, небо быстро темнело, возвещая наступление ночи.
— Не замерзнешь? — уходя, Громов обернулся на возившуюся с мушкетом Аньезу и хмыкнул. — Смотри не застрелись, девочка!
— Не застрелюсь, — улыбнулась девчонка. — И не замерзну — я же переоделась.
В широкой, заправленной в короткие кюлоты рубахе смотрелась она довольно забавно — этаким златовласым принцем.
Поднявшись на корму по узкому деревянному трапу, Андрей кивком приветствовал собравшихся — ему ответили лишь свои: Каменщик Рамон, Деревенщина, Мартин… Даже Головешка и тот смотрел будто бы вдаль, не говоря уже о всех прочих. Шкипер Хименес деловито возился с сектантом, словно бы все происходящее вокруг его не касалось — скорее всего, так оно и было, — а уж боцман-то ходил гоголем! Еще бы, ведь как раз сейчас наступал его звездный час.
Собственно, боцман первым и начал:
— Мы тут посовещались с народом, лейтенант. И решили переизбрать капитана, как среди вольных людей и принято. Новая команда, новый капитан — все по неписаному закону братства.
Молодой человек хмыкнул:
— Скорей — по понятиям. И кого же выбрали?
— А меня! — гнусно ухмыльнулся Гильермо. — Тебя же, лейтенант, я объявляю пленником! Уж больно подозрительный ты тип, верно, парни?
Собравшиеся одобрительно зашумели, точнее, попытались зашуметь, да Громов не дал, прервав начавшийся шум громким начальственным рыком:
— А ну молчать, сволочь, дьявол вас разрази!
Все разом заткнулись, даже самонадеянный боцман попятился.
— Первого, кто еще вякнет — проткну насквозь! — лейтенант выхватил шпагу, в этот момент было в его холодных серо-стальных глазах что-то такое, что заставило прислушаться весь корабельный сброд.
— Вот-вот, — скривив губы, промолвил Андрей уже гораздо тише. — Теперь внимательно выслушаете меня… Я сказал — внимательно!!! Кому не понятно? Кто-то в ад захотел? Сейчас отправлю!
Добившись гробовой тишины, сеньор лейтенант продолжил, не выпуская из руки шпагу:
— Вам, верно, забыли сказать, что мне не нужен этот корабль, я… и кое-кто еще вовсе не собираемся становиться душегубами. А потому мне плевать, кого вы там выбрали своим капитаном — идиота боцмана или кого еще… Да хоть самого черта! Мы покинем бриг, высадившись недалеко от Чарльстона, вы туда нас и доставите, а дальше — делайте, что хотите. И еще…
— А вот врешь! — побагровев, неожиданно заверещал боцман. — Чего это ты тут раскомандовался? Не слушайте его, ребята! Теперь я — ваш капитан, а своих обещаний я не забываю. Обещал ром — пожалуйста, обещал девку — берите… Она сейчас как раз в каюте этого типа, — с гнусной ухмылкой Гильермо кивнул на Громова. — Он с ней один забавляется, а мне… мне ничего для вас не жалко, такой уж я человек! Идите, берите девку, а этого… этого я лично выброшу за борт! А ну прыгай, тварь! Не хочешь? Тогда умри!
С этими словами боцман выхватил из-за пояса тесак и, грозно размахивая им, подскочил к низложенному капитану, имея явное намерение проткнуть тому грудь… Однако не на того нарвался — уроки месье Кавузака прошли вовсе не зря. Да, они обошлись недешево… но и дорогого стоили.
Чуть уклонившись в сторону, Громов насадил разъяренного боцмана на острие шпаги, легко и изящно, как ботаник — на иголку жука.
Хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба, несостоявшийся пиратский вожак мешком повалился на палубу, Андрей едва успел выдернуть из толстого брюха клинок — жалко было ломать, шпага добрая.
Вытащил, взмахнул — полетели вокруг мелкие брызги крови:
— Ну кто еще?
Матросы опасливо попятились, лишь хитрый шкипер Хименес все так же возился с сектантом, ни во что особо не ввязываясь.
Снова наступила гнетущая тишина, лишь слышно было, как поскрипывают снасти. И в этот момент из капитанской каюты донесся выстрел!
Потом — почти сразу — еще… и еще…
— За мной!
Обернувшись, Громов махнул шпагой своим и со всех ног бросился к каюте, едва не споткнувшись о валявшиеся перед распахнутой дверью трупы. Одному снесло полбашки, разметав по коридору мозги, другому разворотило грудь, из страшной кровавой раны торчали белые ребра, третий… на третьего лейтенант не взглянул, услыхав тоненький напряженный голос:
— А ну не входить! Выстрелю!
— Спокойно, Аньеза, свои.
Вбежав в каюту, Громов едва не расхохотался, увидев рядком уложенные на столе мушкеты — иначе б как же девчоночка смогла их удержать?
— Я смотрю, ты тут даром времени не теряла. Отдачей не ушибло?
— Ушибло, — кивнула девушка. — Плечо очень болит, вон…
Она приспустила рубашку, и Громов ахнул, увидев огромный синяк, расплывавшийся на правом плечике Аньезы синей бесформенной кляксой.
— Ничего, девочка, главное — сама жива. Ага! Вот и наши!
В каюту, один за другим, вбежали оставшиеся соратники Андрея — Каменщик, Деревенщина, Мартин… Не хватало лишь Головешки Сильвио — но он сделал свой выбор.
— Быстро заряжайте мушкеты, — распорядился Громов, подходя к распахнутому окну. — Чуток негодяев подержим и уйдем без проблем. Слава богу, они забыли поднять на борт шлюпку.
— Они не забыли, — оторвался от мушкета Мартин. — Это шкипер приказал оставить шлюпку на привязи, я сам слышал. А боцман-то был против!
— Значит, шкипер… — Андрей ухмыльнулся. — Я всегда знал, что сеньор Хименес очень умный и расчетливый человек. Добился всего, чего хотел — получил и корабль, и команду, убрав сразу двух опасных конкурентов — боцмана и меня… Или у вас есть сомнения, кто будет здесь капитаном? Что ж, тем лучше! Скорее в шлюпку, друзья! Думаю, преследовать нас никто не станет.
Громов как в воду глядел — никаких действий против беглецов не предприняли: дали спокойно перебраться по канату в шлюпку, даже пару мушкетов с собой прихватить никто не препятствовал. А зачем? Капитан Альфонсо Хименес и так получал все, что хотел.
Дружно навалившись на весла, беглецы направили лодку к берегу, время от времени оглядываясь на казавшуюся непомерно высокой корму «Святой Эсмеральды». Серебряная луна, отражаясь в черной спокойной воде, безразлично взирала на бриг и плывущую к берегу шлюпку. Светало.
До наступления темноты путники успели пройти на север километров пятнадцать, больше просто не вышло — по пути отдыхали, охотились, даже как-то выкупались в ручье, и у подобного же ручья заночевали.
А утром обнаружили выставленного часового — Мартина, ему выпала очередь — лежащим связанным у догорающего костра! Мало того, рядом с ним, на корточках, сидел плечистый индеец в кожаных леггинсах, мокасинах и в украшенной бахромой оленьей куртке. Прическу его украшали перья какой-то птицы, а бесстрастная физиономия напоминала лицо югославского актера Гойко Митича — ну кого же еще-то?
