— Сейчас ведьм поведут в церковь, — пояснил племянник боцмана. — Очистить заблудшие души — ведь уже завтра казнь.
— Завтра? — переспросил молодой человек. — И что с ними сделают? Повесят или утопят?
— Ни то, ни другое, — Фогерти горделиво расправил плечи. — Что мы, хуже других, что ли? Колдуний сожгут на костре на площади перед церковью Святого Майкла.
— Крутовато у вас… — покачал головой Громов.
Стражник покривился и зло сплюнул под ноги:
— А нечего колдовать да наводить порчу! Прав отец Джозеф — этих сожгут, и остальным станет неповадно. Знаете, сколько тут у нас колдуний?
— И сколько же?
— Да почти все бабы, дьявол их разрази!
— Однако… отцу Джозефу работы! — съязвив, Андрей расправил трубу и оглянулся. — А куда смотреть-то?
— Во-он на ту дверь, за кустами. Сейчас их вызовут, слышишь — звонят уже!
Со стороны церкви и впрямь донесся звон. Не малиновый благовест, конечно, а так — пару раз надтреснуто звякнул колокол.
Тут же послышалось громкое звяканье засова и скрип дверных петель…
Первым шел солдат с алебардой, и точно такой же его собрат замыкал шествие… солдат Громов очень хорошо разглядел, что же касаемо всего прочего… Увы! Три женские фигуры оказались закутаны в длинные серые плащи с накинутыми на головы капюшонами, так что разглядеть лица было весьма проблематично.
— Ну… ну повернитесь же… ну хоть чуть-чуть… пожалуйста… — приложив к правому глазу окуляр, умоляюще шептал про себя молодой человек. — Ну… что ж вы…
Идущая позади остальных женщина неожиданно споткнулась, едва не упав, и подскочивший страж грубо подтолкнул ее в спину. Несчастная обернулась… И Громов чуть было не выпустил из рук трубу: милое знакомое лицо, ныне бледное и осунувшееся, синие, как бездонные глубины океана, глаза, каштановая прядь, выбившаяся из-под капюшона… И этот знакомый жест — ущипнуть пальцами мочку уха… вот так…
Сомнений больше не оставалось — Бьянка!!!
Андрей едва сдержался, чтобы не закричать от радости: та, которую он считал погибшей и за кого, без всяких сомнений, отдал бы жизнь, жива! Жива! Жива!! Жива!!! И именно это являлось сейчас главным, все же остальное… все остальное можно было решить… нужно было решить… обязательно!
— Все, парень… давай сюда трубу, хватит! Я и так сильно рискую.
Ведьмы и сопровождавшие их стражи вошли в часовню.
— Спасибо, Стен, — вернув молодому Фогерти подзорную трубу, Громов следом за ним вышел на улицу, еще раз поблагодарив стражника.
— Поблагодаришь лучше дядюшку Джона, — буркнул в ответ тот.
Однако от парочки серебряных монет вовсе не отказался.
Вечером Громов уже был на старом кладбище у дуплистого дуба, дожидаясь Саланко. Как и предполагал лейтенант, сын вождя явился в город не один, а с верными воинами, количество которых пока оставалось тайной — темно, и самого-то Саланко Андрей еле узнал — в длинном, наглухо застегнутом кафтане и шляпе, парень вовсе не напоминал индейца.
— Ну ты и вырядился, — услыхав за спиной шорох, молодой человек резко обернулся.
— Так ходят все бледнолицые, — на лице юного индейца мелькнула улыбка, словно отражение призрачного света луны. — Ты пришел к дубу… Зачем?
— Мне нужна твоя помощь, дружище, — прямо, без обиняков, пояснил Андрей. — Твоя и твоих воинов. Нужно выручить кое-кого… вытащить из здания суда.
Саланко исчез, словно растворился в черном воздухе ночи, теплой и звездной, и Громов уже было подумал, что у этого парня наверняка есть какие-то свои дела — за тем он и явился в Чарльстон, — дела куда более важные, нежели спасение какой-то там ведьмы. Что ж…
— Мы поможем тебе, — молодой воин возник столь же внезапно, как и исчез. — Я и мои воины. Идем!
— Что? Прямо сейчас уже? — удивился Громов.
— Именно сейчас, мой белый брат, — Саланко снова покривил губы той самой призрачно-странной улыбкою. — Чего тянуть? Завтра будут приготовления к казни… мы можем не успеть. Тем более, у нас есть еще кое-кто, с кем нужно бы поквитаться.
— Отец Джозеф?
Сын вождя не ответил, лишь обернулся и, махнув рукой в темноту, тихо спросил Громова:
— Так ты идешь?
Неслышными ночными тенями, скользящими призраками бескрайних прерий маскоги проникли в здание суда с черного хода — просто отжали томагавком дверь, ничуть не потревожив шумно играющих в карты караульных. Впрочем, один из них — бледный тщедушный солдатик с наивным лицом — вдруг прислушался:
— Кажется, сквозняком повеяло.
Услышав эти слова, Саланко остановился у лестницы, подняв руку… Его воины — дюжина или даже полторы, Андрей не считал точно — проворно вскинули луки: понятно, все должно быть сделано тихо, ружей с собой не брали. Сам сын вождя поднял томагавк… Еще пара секунд — и караульных не будет: бледный заморыш упадет с пробитой головой, остальных поразят стрелы…
— Вечно ты за здоровьишко свое переживаешь, Том, — смачно сдавая карты, хохотнул один из солдат. — Лучше бы вина налил, вон фляжка-то…
— Но… на посту же нельзя пьянствовать! — нерешительно возразил тщедушный.
— А мы и не пьянствовать, а просто… погреться. Сам же говоришь — сквозняк!
Послышался громкий хохот, впрочем, индейцы и Громов уже поднялись на третий этаж и вышли на галерею.
— Вон, то здание, напротив часовни, — молодой человек показал рукой.
Саланко кивнул, и в тот же миг призрачно-черные тени, зацепив за стены ременные арканы — лассо, неслышно спустились во двор, залитый лунным светом. И сразу же укрылись в тени, за кустами — возле заветной двери, которую нужно еще было как-то вскрыть — и томагавк здесь не подошел, слишком уж крепким оказались запоры. Откуда-то сверху, с крыши, протяжно крикнула какая-то ночная птица, забила крылами, словно хотела что-то сказать.
— Здесь надежный замок, — тихо промолвил Саланко. — Как ты и говорил, друг.
Громов повернул голову:
— Что будем делать? Искать ключи?
— Зачем искать? Подбирать. У нас ключи с собой… много.
— Я смотрю, вы неплохо подготовились.
— Отец Джозеф хитер и коварен… Но от нас ему не уйти, — в тихом голосе юного воина явственно прозвучала угроза. — Он ответит за мою мать… и за многих. Да, я понимаю — я поступаю не как христианин, но… Я замолю грех в храме Святой Девы Гваделупской.
Что-то звякнуло. Стукнуло. Заскрипело.
Все эти звуки показались Андрею слишком громкими, молодой человек напрягся, в любую секунду ожидая появления часовых. Однако нет, ничего подобного не случилось — увлеченные карточной игрой стражники даже не выглянули во двор. Да и зачем? Что б кто-то из жителей Чарльстона вдруг решил освободить ведьм? Да быть такого не может. Никогда.
Волнуясь, Громов протиснулся в приоткрытую дверь и, оказавшись в темном глухом помещении, тихо позвал:
— Женщины! Эй!
Ответом было молчание, гнетущая тюремная тишина… впрочем, не такая уж и гнетущая. Кто-то тяжело дышал, а вот кто-то вскрикнул — казалось, совсем рядом.
— Да проснитесь же!!!
— Господи… — послышался, наконец, тонкий женский голос, усталый и безнадежный. — Что, уже утро? Уже пора?
— Идите за мной, милые девушки, но только — тсс!!! Ни звука!
— Но… мы еще не молились…
— Так нас в церковь и ведут, Ганта. Помолимся, а уж потом…
— Ой, скорей бы уж все случилось. Говорят, это быстро…
— Ага, быстро… когда тебя поджаривают!
— А, может, нас еще и помилуют? Ведь мы же ни в чем…
— Хватит болтать, дамы! — обернувшись, строго прикрикнул Андрей. — Давайте-ка к стене… Лезьте!
— Что… по этим веревочкам? Я не смогу.
— Тогда вас сожгут. Это больно.
— Делай, как тебе говорят, Элис!
— Но…
— Я вам помогу, дамы… Только держитесь покрепче.
С помощью Громова и маскогов все три колдуньи благополучно взобрались на галерею и зашагали вниз… шедший впереди всех Саланко остановился, прислушиваясь к голосам стражников, затем обернулся и махнул рукой:
— Пошли.
И вот уже улица! Слева — высокое, с фронтоном, крыльцо, справа — деревья. И ветер шумел листвой, и мигали звезды, а полная луна висела над головами беглецов, словно бы усмехаясь — бегите, бегите… а вдруг?
Позади, в коридоре, вдруг послышались шаги:
— Ну я же говорил — сквозняк! О! Так и знал, что дверь закрыть забыли.
Они перевели дух лишь на старом кладбище, среди могильных плит и колючих зарослей боярышника, чертополоха и крапивы.
— Спасибо, друг! — Громов обнял Саланко и похлопал его по плечу. — Если вдруг понадобится моя помощь…
— Не понадобится, — хладнокровно ответил молодой вождь. — Я сделаю свое дело сам. Не сомневайся, друг.
Одна из ведьм вдруг откинула капюшон — красивая, лет тридцати, женщина с черными как смоль волосами — и, подойдя к юному вожаку, взяла его за руку:
