Я тереблю ту, что стоит передо мной, за плечо. Она поворачивается. Она (ц. 35 000) блондинка, а вокруг глаз у нее синее. Примерно двадцать пять зим. Дошла где-то до семнадцати. Женщины — подержанные машины. Сколько лет на тебе ездили? Мне захотелось высосать у нее сопли. Но вместо этого я ограничиваюсь вопросом:
— Эй! У тебя ремень есть?
— Есть, — говорит она.
— Дай посмотреть, — говорю я.
Она задирает кофту. Виднеется пупок. Кожа коричневая. Blue Moon. I saw you standin’ alone.[296]
— Он у тебя пристегнут как следует? — спрашиваю я и просовываю руку за ремень и вниз по животу.
Я едва успел нащупать волосы кончиками пальцев, как она выдергивает мою руку из штанов с криком: «Ну ты, жопа!»
— На бесптичье и жопа — соловей, — отвечаю я.
Фиолетовый вечер в баре. Я туда. Dr Hook and the Medicine Show.[297] Жду, пока меня обслужат. На полках бутылки как фотографии из выпускного класса. «Голый мужчина лег на женщину». Какая-то основа в этом есть. Как будто лиса набросилась на ягненка. Рядом со мной какой-то бухой фил. С другой стороны — какой-то философский треп. Кажется, обсуждают барабанщика из R.E.M.
— А я думал, он в аварию попал.
— Нет, просто опухоль. В мозгу.
— Постой, как же его зовут? Какой-то Билл…
— Вроде да.
— Опухоль в мозгу, прикинь, это, наверно, жуть полная, им из-за этого гастроли пришлось отменить. Я на них ходил несколько лет назад в Гётеборге. Концерт вообще офигительный. Суперский концерт был.
— R.E.M-то? Ага. Они с каждым годом крепчают.
— Как хорошее вино.
— Ага, точно, как вино.
Надо будет посмотреть, кто там такой умный. «Как хорошее вино». Такие умные разговоры не каждый день услышишь. Я поворачиваю голову, как желтый дом на экскаваторе. Они моложе меня. Они в пальто. У одного из них очки. На лицах у них — как бы печать того, что последние полмесяца сквозь их мозг пробиралась пуля, от затылка ко лбу: скоро она проступит из него и упадет им в стакан. Они настолько boring,[298] что даже пуля, попав в них, теряет желание лететь. Они продолжают:
— А что вообще значит R.Е.М? Я над этим долго думал… Может, ты знаешь?
— Я не уверен, но я где-то слышал, что это вроде бы означает «Real English Men».[299]
— Real English Men?
— Ага.
— Они же вроде из Америки?
— Вроде да. Они из Афин в штате Джорджия, то есть они группу основали там, а сами они, по-моему, из Калифорнии. А название… ну, это просто им так пришло в голову.
— Ага. Ну, на них, конечно, повлиял английский нью-вейв… В свое время.
— Во-во. Television там, и Wire, и все эти группы… Патти Смит…
— Но она же из Америки?
— Патти-то? Ага, вроде из Америки… По-моему.
— Родилась в Чикаго тридцать первого декабря, — вставляю я. — В тысяча девятьсот сорок шестом году.
Они смотрят на меня. Рассматривают. Я продолжаю:
— И Television тоже, если на то пошло. Нехилая группа. Том Верлен…
— Какая группа? Милая?
— Нет, одна из этих сиби-джибишных групп.
— Правда? — спрашивают две пары неврубающихся глаз.
— «CBGB», их главная точка в Нью-Йорке.
— Правда?
— А R.E.M означает «rapid eyes movement»,[300] это такая стадия сна, на которой человеку снятся сны.
— Да, да…
— И что? А ты чего-нибудь знаешь про эту опухоль в мозгу у барабанщика?
— Да. У барабанщиков в рок-группах это обычное явление. Они же там отбивают один и тот же ритм двадцать лет подряд, ну, естественно, у них иод конец мозги заклинивает… Мне, пожалуйста, один большой стакан. «Туборг».
— И что? И он больше не сможет выступать? Если не сможет, это для команды будет полный аут.
— Почему же не сможет? Уильям Томас Берри. Вообще-то он вполне может поправиться, только им тогда придется ритм поменять, — говорю я.
Bachman Turner Overdrive.[301] Я отворачиваюсь и думаю над фразой (вот о ней, думаю о пиве, вот об этой, у которой я нащупал волосы, ее могли бы звать Шампунь, она отпивает глоток, «Билли кристал», она на меня не смотрит, Шам Пунь Дрёвн, а Тимур на своем месте, аборт, давно я Хофи не видел, она во время совокупления закрывает глаза, помню: наволочка с бурыми подпалинами, что бы это ни значило, вон эта симпатичная (ц. 75 000), которая проводит розыгрыш лотереи, Пьетюр Ормслев[302] в середине был хорош, у него отец саксофонист, ему было что сказать), — и этой фразы хватает на весь путь до столика, где сидят Трёс и Map. Они сегодня какие-то притухшие.
— Что такое?
— Ты слышал, что с Херой?
— С Хертой Берлин?
— Ага. Она в реанимации. Ее в прошлые выходные избили. На улице, — говорит Трёст. — Она при смерти.
Короткая пауза. Смотрю на Марри. Он с ней спал. Лицо у него такое, будто он решает, стоит ли ему печалиться. Спал с той, которая сейчас неподвижна. Ага.
Печаль здесь кстати. При смерти. Это такой момент невесомости. Сейчас Херта Берлин парит над белой койкой в Центральной больнице, и еще не ясно, воспарит ли она вверх, чтобы вылететь в космос, или упадет обратно — в текущий момент. Я нарушаю молчание:
— Вы «DV» читали? Там такая статья была — «Голый мужчина лег на женщину».
Я и сам удивился, каким радостным тоном это сказал.
— «Голый мужчина лег на женщину». — Это Марри. Для него это типично. Марри — такой тип, которому для того, чтоб быть самим собой, нужно быть под наркотиками.
— Ага. А если бы наоборот: «Голая женщина легла на мужчину»? — спрашивает Трёст.
— Ты хочешь сказать: «Хофи охренела», — говорю я.
Трёст смеется странным смешком, а Марри деланно гогочет и смотрит на него. У них тут явно какой-то общий бизнес. Типа Ингвар и Гильви.[303] А я больше не хочу покрывать беременный живот и говорю:
— О’кей. Она беременна.
Содержимое их стаканов убывает. Трест глотает, но потом отрыгивает из-под кадыка несколько слов:
— Ты про это знал?
— Да.
— Это она тебе сказала?
— Да.
— Надо же. А мне не сказала, — говорит Трёст.
— А почему она должна была тебе это сказать? — спрашиваю я.
— Ну, просто… Хотя нет, я все понял. Вы же с ней были вместе. Или как?
— Да так, была кой-какая серия.
— Ага. А сейчас все кончилось?
— Да, господи, там ничего, собственно, и не было.
— Но вот беременность… Она больше не беременна.
— Правда? — спрашиваю я. Я ваще.
— Да. А ты не знал? — спрашивает Трёст и теребит нервные окончания, торчащие из подбородка.
— Нет. То есть по ней было особенно не заметно. Но ведь в этом деле постоянно изобретают что-то новенькое, как и везде. Она что, аборт сделала?
— Наверно. Не знаю. Тебе чего-нибудь принести? Еще один стакан того же самого? — спрашивает Трёст, встает и показывает на мой почти пустой стакан.
Я мотаю головой и провожаю его взглядом до стойки. Тимур там. И другие завсегдатаи бейбоманы. Сотая серия «Babewatch».[304] Но сегодня возникли какие-то перебои из-за проигрывателя у стола. Blur или Oasis. Вокруг них очень плотная пиздоволосая толпа. И все же на уровне моих глаз одна женская задница. Джинсовая. Отчего по ним все с ума сходят? По задницам. Всего лишь какие-то две толстые щеки. Всего лишь два мячика из плоти. Всего лишь два килограмма белой муки. Которую ветры сдувают с костей. И все же… Я бы за такую задницу милю на карачках прополз. Солнце восходит между ягодиц и заходит между грудей. Вот так. Нет ничего прекраснее, чем пышная женская задница, легонько трясущаяся в ритме любовного акта, — как желе на шатающейся тарелке, — в аккуратной съемке сзади. В замедленной.
Осклизлые комки плоти выходят из женщин. Мертвые, умерщвленные. Густые, как смола, капли, капающие на землю. Отходы. Несостоявшиеся жизни. Засохшая не-долепленная глина. Или будущие сверхчеловеки, которые возжелали слишком многого, слишком рано рвались наружу, чтобы убивать направо-налево? Скольких Эйнш тейнов отправили в газовые камеры? Скольких Каспаровых исторгли из чрева вчера? Ответ: двоих. Одному я крестный отец, а другому просто отец. Похороны были вчера, а мусор вынесут завтра. Мечта о тройняшках растаяла. «Волки» выиграли у «Суиндона». Вся надежда на Лоллу. She will deliver.[305]
Тридцать человек перед «К-баром» белой июньской ночью, плюс я: за домом, мочусь желтым в чужой зеленый сад. Перед тем как опять выйти к людям, засовываю в рот сигарету, будто она — такой фильтр для человеческих взаимоотношений. Human League.[306] Меня вдруг охватывает желание сделать ребенка всем стоящим тут девушкам. Только вот с кого начать? Марри протягивает бутылку шикарному личику (ц. 60 000). Как будто это верный способ. Рядом какой-то бомж. На шее у него запертый велосипедный замок. Case Closed.[307] Я поправляю очки. И — оп-ля! Вот и Хофи. Облегченная.
