– А моя огненная шевелюра уже украшала бы вигвам сахэма, ни дна ему, ни покрышки! – Майкл даже сплюнул от негодования.
– Ты бы лучше вовремя следил за своим пистолетом и уж тем более не прятал бы его от своих товарищей, – упрекнул его Уильямс.
– Выходит, Уильямс, вы тоже не знали о наличии у Майкла пистолета?! – удивился Алексей Михайлович.
– Выходит, что так, Алекс, – угрюмо посмотрел тот на приятеля, и граф удивился еще раз, впервые увидев отразившееся на лице Майкла смущение. – Оказывается, не все просто в наших с ним отношениях: вот так годами бродишь бок о бок по прериям и знать не знаешь, что он держит у себя за пазухой.
– Черт бы побрал этих мерзких гуронов! – воскликнул вдруг в сердцах Майкл. – Нет, ну разве можно вести подобные разговоры, когда ни в одном глазу?! Ведь хотел же прихватить с собой хотя бы толику виски! На всякий случай, для профилактики, так сказать… Да побоялся, что Алекс не одобрит моей самодеятельности.
– Сейчас, пожалуй, и одобрил бы, – невольно улыбнулся Воронцов.
– Так в чем же дело?! – обрадованно воскликнул Майкл и, резво вскочив с травы, помчался искать свою лошадь.
Уильямс усмехнулся:
– Надо же, оказывается, даже у Майкла иногда пробуждается совесть.
– Просто он понял, что опасность уже миновала, – заключил Алексей Михайлович.
* * *
Вернувшись, Майкл под завороженным взглядом Чучанги зубами вытащил пробку из горлышка плоской бутылки и с сожалением сказал:
– Тут, конечно, всего по наперсточку на брата наберется…
– А наперсточек-то, похоже, с копыто твоей лошади, – с сомнением покачал Уильямс головой.
Не обратив на его реплику внимания, Майкл шустро разлил виски по заранее извлеченным из сумок кружкам и торжественно провозгласил:
– За успешное отражение атаки индейцев, друзья! За то, что остались живы, здоровы и невредимы! За мужскую дружбу и взаимовыручку!
Осушив кружки стоя, снова опустились на траву и принялись за мясо.
– Молодец, Чучанга! – похвалил Майкл. – Отличную приготовил закуску!
– Если бы ты принес еще одну бутылочку «воды белых», я прямо сейчас, ночью, подстрелил бы и вторую косулю. И не промахнулся бы, уверяю!
– Да я в твоей меткости нисколько и не сомневаюсь, Чучанга, только лишней бутылочки, увы, у меня все равно нет, – грустно вздохнул Майкл.
Дожевав сочный кусок мяса и раскурив затем трубку, Воронцов спросил:
– Майкл, а что за странное слово вы произнесли, когда со стороны первой засады гуронов раздался какой-то непонятный зловещий звук?
– Иккискот? – Граф утвердительно кивнул. – О, иккискот – это особый свисток, – с готовностью пустился Майкл в объяснения, радуясь смене тяготившей его темы разговора, – который индейцы используют для передачи сигналов на дальние расстояния. Как, например, в нашем случае, когда сахэм решил предупредить дальнюю засаду о начале атаки. Но чаще индейцы пускают иккискот в ход в самый разгар боя! И тогда над полем сражения несутся ни с чем не сравнимые пронзительные свист и трели, напоминающие одновременно и шипение гремучей змеи, и свист летящей стрелы, и какие-то совершенно невообразимые вопли… Одним словом, иккискот – это своего рода шумовое психологическое оружие. Причем при звуках иккискота даже закаленных в боях солдат буквально парализует порой от ужаса… – Он судорожно передернул плечами, пережив, видимо, не самые приятные воспоминания, связанные с применением индейцами иккискотов, и продолжил: – Когда я служил в отряде генерала Рикорда, наш отряд попал однажды под атаку индейцев. Причем не какой-то там жалкой кучки гуронов, как мы сегодня, а нескольких сотен отборных воинов бесстрашных арапахо. С бешено горящими глазами они неслись на резвых мустангах прямо на нас, сопровождая свой натиск непрерывным и душераздирающим воем иккискотов. Пренеприятнейшее, должен вам сказать, ощущение… – Рассказчика снова передернуло, и он замолчал.
– Майкл, а что этот иккискот собой представляет, как выглядит? – вернул его граф к разговору очередным вопросом.
– О, происхождение иккискота ужасно! – поморщился собеседник. – Убив своего врага или запытав его до смерти на «столбе пыток», индеец сначала скальпирует труп, а потом отсекает у него ноги. Из берцовой кости, предварительно дав обглодать ее дочиста красным муравьям, он делает своеобразную трубу наподобие огромного свистка. Это и есть иккискот, который индеец берет с собой в дорогу, если существует вероятность встречи с врагами. Когда же этот индеец умирает, его личный иккискот кладут, как правило, вместе с ним в могилу. Но если наследник этого индейца еще мал, он будет пользоваться отцовским иккискотом до тех пор, пока не обзаведется своим. И лишь после этого зароет старый иккискот в могилу отца.
– Действительно ужасные нравы и обычаи у индейцев, – задумчиво проговорил Алексей Михайлович, посасывая трубку. – Но тем не менее спасибо вам, Майкл, за столь ценные, хотя и не совсем приятные сведения.
– К сожалению, Алекс, изменить что-либо не в наших силах, – философски изрек Уильямс. – Нам остается лишь принять жестокие индейские обычаи и ритуалы как данность.
– Вынужден согласиться с вами, хотя обычаи некоторых так называемых «цивилизованных» народов я считаю не менее дикими и варварскими. Взять хотя бы, к примеру, сжигание заживо «ведьм» на кострах испанской инквизицией или сажание людей на кол польскими шляхтичами…
– Сей печальный перечень можно, увы, продолжать бесконечно, Алекс. Однако предлагаю не терзать более наши души примерами несправедливого мироустройства.
– Принимается, Уильямс, – охотно согласился Воронцов и достал из кармашка куртки часы. – К тому же и спать уже пора, друзья. Договорим лучше через сутки-другие… Уже на месте, в селении Яндоги…
Глава 11
Возвращение
В селении тлинкитов царило возбуждение. Чучанга, окруженный плотным кольцом соплеменников, подробно рассказывал им обо всех перипетиях вооруженного столкновения с гуронами. А заодно и о степном пожаре, и о паническом бегстве от огня стада бизонов, и об атаке степных кочевников во главе с сахэмом на быстроногом скакуне… Когда же он поведал о бесстрашном броске Кучума навстречу воину с длинным копьем и его отчаянном нападении на мустанга этого грозного воина, воздух огласился восторженными криками: «Хуг! Хуг!» А уж упоминание о том, что за этот подвиг янки Майкл назвал Кучума Четвероногим Воином, было встречено и вовсе оглушительным гулом одобрения. Виновник же всеобщего восторга сидел рядом с хозяином и, задрав морду, преданно взирал на него снизу вверх.
