Догадаться, что «они» – это Робин Тернер и Миллисент Суит, Елене предоставлялось самостоятельно. Айзенменгер же продолжал:
– Каждая клетка в человеческом теле, за редкими исключениями, имеет тридцать тысяч генов. Каждый из них несет информацию о белке, некоторые белки являются структурными и создают форму клетки или, если угодно, ее «скелет», но большинство белков – это энзимы, или, попросту говоря, ферменты. Многие думают, что энзимы – это вещества в моющих средствах, которые растворяют грязь, но на самом деле они катализаторы. Они запускают химические реакции, которые иначе просто не работали бы. Энзимы являются стимуляторами биохимических процессов, создающих жизнь. Они функционируют в сложных сетях и имеют строгую иерархию. Один включает реакцию, которая, в свою очередь, включает еще восемь, а те не только включают новые пятнадцать, но и выключают шесть из первых восьми и в дополнение еще одиннадцать. Науке пока удалось расшифровать не больше одного процента их деятельности. Но даже из этого ясно, что определенная часть энзимов составляет группу основных, и эти энзимы осуществляют контроль за функционированием всех систем организма. Они запускают и контролируют все главные процессы, вроде деления клетки, ее умирания и тому подобное. Если с ними что-нибудь случается, то внутри клеток возникают проблемы – они перестают делать то, что должны делать. Такие клетки превращаются в гадких утят. Ты, хотя и ощущаешь себя единым целым, являешься многоклеточным организмом, а это значит, что фактически ты – это мириады слаженно работающих клеток. Но для того, чтобы взаимодействовать, клетки должны общаться друг с другом, отдавать и, самое главное, выполнять приказы. А теперь представь: один из важнейших генов – онкоген – в одной из клеток выходит из строя. Это может случиться в результате воздействия облучения, алкоголя, курения, употребления недостаточного количества помидоров – не важно. Если это нарушение функций создает благоприятные условия для роста клеток, если оно запускает процесс деления, когда этого не следовало бы делать, или если клетка в положенный срок не умирает, тогда все дочерние клетки повторяют то же самое. Этот сбой работы организма ведет к росту популяции больных клеток. Наиболее уязвимыми клетки становятся в момент деления. Вследствие этого упомянутая популяция гарантированно приобретает еще больше генетических отклонений. Когда ошибки благоприятствуют росту, они устойчиво повторяются, это закон биологии. Отсюда положительный обратный цикл ошибок, которые ведут к раку.
Айзенменгер говорил с таким увлечением, что Елене пришлось помахать перед носом доктора вилкой, чтобы тот не забывал об остывавшем ужине. Не глядя в тарелку, Айзенменгер ткнул в нее вилкой, подцепил первый попавшийся кусок, отправил его в рот и, не жуя, проглотил. Затем он закончил:
– Шестнадцать генов в этом вирусе – это шестнадцать самых главных, а потому самых опасных онкогенов.
– Так, значит, они создали вирус, вызывающий рак? Внеси шестнадцать генов в клетку – и сиди, жди рака?
– Они пошли дальше. Половины этого я не понимаю и, боюсь, не пойму никогда, но им таким образом удалось получить ответы на многие научные вопросы. Начать с того, что если ввести в клетку шестнадцать онкогенов – даже если вносить их непосредственно в генетический материал клетки, как это делает ретровирус, – их проявление будет слабым и непостоянным. Каким-то образом им удалось сделать этот процесс фантастически эффективным. Можно лишь предположить – потому что наверняка этого не знает никто, – что множество неизвестных науке последовательных биохимических реакций запускаются промоторами и стимуляторами, которые одновременно являются ускорителями процесса развития генов. В результате им пришлось задуматься, что делать с антионкогенами.
– А что это такое?
– Рак – это не только процесс разлаживания нормального функционирования клеток. Природа позаботилась о том, чтобы защитить нас, – в клетках присутствуют механизмы, которые исправляют сбои. Существуют гены, которые несут информационные коды для белков, ремонтирующих пораженные гены. Кроме того, существуют гены, которые выступают в роли «клеточных полицейских». Если клетка сбивается с пути истинного, они принуждают ее к суициду. Но ты только представь! Если по какой-то причине эти гены отказываются выполнять свои обязанности, уже одно это ведет к раку. Вот эти гены и называются антионкогенами. Соответственно, если ты создаешь канцерогенный вирус, тебе необходимо избавиться от антионкогенов.
– Ты думаешь, им удалось?…
– У них перед глазами был живой пример – вирусы человеческой папилломы. ВЧП причиняют людям массу неприятностей, вызывая появление бородавок или раковых опухолей. ВЧП вызывают рак, отсасывая антионкогены собственной протеиновой «губкой». Подозреваю, что у выведенных на Роуне вирусов именно такой механизм действия.
Елене казалось, что она приготовила весьма недурной ужин, но, по мере того как Айзенменгер говорил, еда постепенно утрачивала все вкусовые ощущения. Даже вино теряло свой аромат.
– Зачем? – спросила она. – Зачем это делать?
– Не знаю, – честно признался доктор. – Могу только догадываться, и, пока мы не найдем кого-нибудь из лаборатории, мои предположения так и останутся предположениями. – Он отложил вилку и нож. – «Проектирование моделей» – очень странное название, но модель в медицинском смысле слова – это система, имитирующая процесс заболевания. Можно взять зародыш мыши, извлечь из него обе копии, скажем гена ретинобластомы, и пусть мышка растет себе дальше. Тем самым мы получим организм, который, как науке уже известно, будет иметь злокачественную опухоль глаза. Вот это и есть модель. Ею можно пользоваться для изучения болезни, искать методы ее профилактики и пути лечения. Не знаю, было ли целью их работы создание раковой модели. Возможно, их цель состояла в трансфекции, то есть заражении клеток вирусными нуклеиновыми кислотами. По-видимому, Миллисент Суит работала над целенаправленным мутагенезом. Не удивлюсь, если в ее задачу входил поиск способов регулирования этого процесса. Наука пока не научилась направлять их в нужное русло.
– Тебе придется объяснить, что такое направленный мутагенез.
– Это такая замысловатая процедура, с помощью которой меняют кодирование цепей ДНК так, как это потребуется. С помощью компьютерного моделирования можно рассчитать, какие изменения необходимо внести, чтобы получить желаемый эффект. Теоретически, управляя этим процессом, можно воспроизводить собственные гены и таким образом получать собственные белки. Так что бедная Милли сама изготовила орудие своей казни.
– Значит, эта штуковина каким-то образом высвободилась во время пожара… И что? Как ты думаешь, что там произошло?
Доктор, погруженный в размышления, вернулся к еде, все еще ничего не замечая вокруг себя.
– Это был вирус. Как я говорил, вирусы проникают в клетки. Иными способами внести ДНК в клетки практически невозможно. Поэтому они воспользовались вирусом, правда добавив в него хитроумно измененную информацию. Шестнадцать генов, гарантировавших превращение клетки в раковую. Когда это высвободилось – скорее всего, разбилась колба или порвался зараженный защитный костюм, – эта штука распылилась по всей лаборатории, словно аэрозоль, и ею нетрудно было надышаться.
– Вот Милли Суит и надышалась.
– Милли Суит и, возможно, Робин Тернер. После его смерти у него обнаружили рак на начальной стадии.
– Но они надышались этим почти два года назад. Не понимаю, почему рак у них не проявился раньше.
– Я и сам думал об этом. Ответ, вероятно, кроется в короткой цепочке ДНК, которую нашла Белинда. Спусковой крючок. Если угодно, выключатель онкогенов. Пока выключатель не щелкнет – вирус спит. Он просто ждет своего часа в каждой клетке тела.
– А выключатель? Что приводит его в действие?
– Температура сорок градусов по Цельсию.
– Почему именно сорок?
– Все очень просто. Это позволяет отследить начало эксперимента. В данном случае, однако, на спусковой крючок никто специально не нажимал. Милли заболела гриппом, у нее поднялась температура, и через неделю она умерла, превратившись в самую настоящую биологическую модель рака. Ирония судьбы.
– Так, значит, кашу заварили, чтобы скрыть этот вирус?
Доктор молча кивнул, меланхолично доел все, что оставалось на тарелке, и затем с удивленным видом посмотрел в нее, словно изумившись тому, что больше ничего не осталось.
– Очень и очень вкусно, просто замечательно! – произнес он таким тоном, словно вовсе не понял, что же он все-таки съел.
«Вечерняя смена» Люка закончилась, и он отправился домой, к семье, оставив Беверли в одиночестве. Она ненавидела такие моменты, когда все преимущества свободной жизни превращались в ничто и она оставалась наедине со своим стыдом и своими страхами. Страхами одинокой женщины. Темная комната, еще хранившая запах мужского тела, пробуждала в ней слишком много воспоминаний и оставляла слишком мало надежд. Ночь становилась для нее временем, когда желания ничего не стоят, а сожалений – полная чаша. Бессонница, словно старуха-смерть, ухватила ее своей костлявой лапой за самое сердце, и не было даже необходимости сжимать его, ибо оно и без того окоченело от холода, темноты и одиночества.
