— Товарищи, веселее! Теперь у нас есть опыт!
И — двинулись дальше.
Линия фронта передвигается так стремительно, что армейские тылы отстают. Но с нашим Христофорчиком не пропадешь. Он ухитряется найти выход из любого положения, пользуясь для этого любыми доступными ему средствами.
«Почти родня Колумбу!» — без улыбки, но с неподражаемым комизмом любит он повторять про себя, подразумевая сходство своей фамилии с именем знаменитого мореплавателя, открывшего Америку (я подозреваю, что это льстит ему), желая, очевидно, сказать тем самым, что и он не лыком шит, — и в этом, мне кажется, весь Христофорчик с его достоинствами и слабостями.
Но недавно нашему Колумбу пришлось по милости капитана пережить несколько неприятных минут.
По вине снабженцев задержался подвоз продуктов питания для людей и собак. Сутки был перебой, а на следующие сутки капитан с удивлением обнаружил, что все бойцы накормлены, сыты и собаки. У некоторых в бачках оказались даже несъеденные остатки пищи.
— Откуда все это? — спросил капитан у старшего лейтенанта.
— Это? — делая невинное лицо, переспросил тот, точь-в-точь как поступают маленькие ребята, когда чувствуют за собой какую-нибудь провинность. — От благодарного населения, товарищ капитан!
— От какого населения?
— От местного.
И прежде за Христофорчиком водились грешки. Какими-то таинственными путями в подразделении нередко оказывались свежие яйца, мясо в такое время, когда в соседних частях этого не было и в помине. Однако на этот раз он побил все рекорды. От капитана он получил строжайшее предупреждение, чтобы не было повторения подобных случаев.
Потом, когда они остались одни (меня они не стесняются), Христофорчик, желая, очевидно, оправдаться, заявил:
— А о собаках надо заботиться? Я спрашиваю, надо?
— Надо, — хладнокровно согласился капитан, бросая взгляд в мою сторону, говоривший: «Ну, теперь он не успокоится долго!»
— Ну вот! У человека есть энзэ, а у собаки — что?
«Энзэ» — это неприкосновенный запас: сухари, консервы. Его имеет при себе каждый боец.
— Что же, прикажете ей голодной сидеть, да? — не унимался Христофорчик. — А кто будет мины искать? Я? Да? Да я был бы последним человеком, если бы допустил это! Собаку надо любить! Об этом даже Лев Толстой сказал!
— Что сказал Лев Толстой? — поинтересовалась я.
— Он сказал про одного гражданина, что тот был бы отъявленным мерзавцем, если бы не питал страсти к собакам!
— Стало быть, ты хочешь сказать, что для тебя еще не все потеряно? — с тонкой иронией заметил капитан, улыбаясь одними глазами.
Обиженный Христофорчик замолчал.
Не в оправдание Христофорчика, а справедливости ради надо заметить, что для благодарности у населения есть все причины: на минах подрываются не только военные. Не щадят они и гражданских лиц.
12
Чрезвычайное происшествие — ЧП. Так в армии принято обозначать что-либо выходящее из уставных норм, непредвиденное: кто-нибудь нечаянно поранил сам себя и т. п. — вообще говоря, несчастный случай. Но у нас и ЧП особого рода. Виновник — Харш.
Мы стояли близко от переднего края, очищая от мин пути подхода наших войск, на территории, где недавно прошли бои. Вечером капитан заметил, что Харш часто убегает куда-то (я уже говорила, что он пользуется свободой) и возвращается, облизываясь. Капитан решил выследить его и, когда Харш опять убежал, пошел за ним следом.
Было уже довольно поздно, но светила полная луна. Мазорин сделал десятка два шагов в сторону от лагеря и увидел, что за пригорком то покажутся, то спрячутся собачьи уши. Он направился на этот знак, поднялся на пригорок и отпрянул.
Две собаки рвали с двух сторон труп в голубовато-зеленой гитлеровской шинели, рядом валялась каска. В одном из этих людоедов капитан сразу узнал Харша; вторым оказался Зай, отвязавшийся и последовавший за Харшем. Время от времени то один, то другой поднимали головы, прислушиваясь, а затем продолжали свое занятие.
«Как я не застрелил, их тут же, не знаю», — говорил потом капитан. Он выхватил из кобуры пистолет, но собаки, мгновенно поняв его жест, бросили добычу и опрометью кинулись наутек, к лагерю. Александр Павлович вернулся, дрожа от ярости и отвращения; я еще никогда не видела его таким. Собаки, смирные, как овечки, сидели на своих местах, поджав хвосты. Он ничего не сделал им, но приказал вожатым, привязав собак получше следить за ними.
Этот случай никак не изгладится из моей памяти, и я не могу теперь заставить себя прикоснуться к Харшу. Мне все время кажется, что я вижу, как он пожирает труп немца, эта омерзительная картина стоит у меня перед глазами.
Виной всему, конечно, прежде всего необыкновенная прожорливость Харша. Но когда я начинаю думать об его падении, то у меня невольно рождаются и другие мысли.
На войне навидаешься всякого. Война калечит и убивает людей. И она же превращает в людоеда животное, которое издавна призвано служить человеку. Это еще одна из страшных гримас войны.
13
Убило Затейку-московскую. Она нашла около семисот мин, а потом осмелела чрезмерно, понюхала одну из своих находок — ей оторвало голову. Так иногда и люди теряют чувство осторожности.
Интересно подвести некоторые итоги.
Динка-черная нашла шестьсот тридцать пять мин и различных «сюрпризов». Динка-серая — четыреста пять-десять. Альф — семьсот семьдесят. Дозор — без малого девятьсот. Чингиз — почти тысячу. «Доктор минных наук» Желтый — тысячу триста семьдесят четыре и т. д. Всего на счету нашего подразделения десятки тысяч найденных и обезвреженных мин, фугасов и прочей прелести.
После этого как не скажешь про наших мохнатых фронтовых помощников: герои!
Но собака работает успешно тогда, когда ею хорошо руководит человек. Не случайно все наши вожатые и инструкторы службы собак отмечены правительственными наградами. Вся рота минеров — орденоносцы. Среди них есть немало «тысячников», то есть имеющих на своем лицевом счету по тысяче и более мин.
Затейка не первая наша потеря. Мы потеряли Динку-штопаную (тоже подорвалась на мине). Очень глупо погибла Динка-тощая. На наших глазах была разорвана в клочки дикая козуля, которую нелегкая занесла на минное поле. Динка-тощая, не выдержав вида дичи, бросилась за нею, оставив конец оборванного поводка в руках вожатого. Не смогла совладать с ловчим инстинктом, который мы все время стараемся подавить дрессировкой, и была жестоко наказана за это.
Словно что-то оборвется в сердце, когда слышишь взрыв на минном поле. Взрыв — значит, кто-то погиб. Кто: человек или животное? А может быть, оба сразу. Хоть я и писала, что с применением собаки специальность минера перестала быть такой гибельной, какой мы ее знали раньше, но мина есть мина, доля риска всегда остается. Вот почему так суров капитан со всякими нарушителями порядка, установленного для минного поля, даже если отступление от этого порядка самое ничтожное.
