Зах устроил поудобнее голову на сгибе локтя Тревора. Тревор почувствовал, как на их телах холодеет пот, как комнату заполняет сырой утренний холодок, и натянул на обоих одеяло. Под одеялом Зах придвинулся к нему еще ближе. И одеяло стало все равно что теплый кокон, затерянный в пространстве, как тихая гавань, как чрево.
– Прости, что я тебя ударил, – произнес Тревор. Время извинений давно прошло, но он все равно должен был это сказать.
– А мне не жаль. Это нас сюда завело. – Зевнув, Зах вжался лицом в грудь Тревора. – Я раньше боялся к тебе приставать.
– Почему?
– Ну… – Переменив позу, Зах закинул руку Тревору на живот, погладил острый холмик тазовой кости. – Я обычно не занимаюсь сексом с теми, кого уважаю.
– А почему нет?
– Наверное, потому, что я придурок. Не знаю.
Тревор только смотрел, на него.
Зах начал говорить – приблизительно так же, как говорил вчера Тревор: выплескивая гадкую историю своей жизни, открывая, наверное, даже больше причиненного ему вреда, чем он сам осознавал: презервативы, в которые он мастурбировал, пустые перепихоны Французского квартала, одержимая потребность чувствовать рядом чужую плоть, но не думать об этом. Под конец он снова плакал, всего несколько медленных слез стыда.
Взяв в ладони лицо Заха, Тревор слизал слезы. Его язык проскользнул в солоноватый уголок Захова глаза, прошелся по изгибу скулы, скользнул в рот. Зах благодарно прижался к нему, и Тревор почувствовал, что хочет, чтобы все произошедшее повторилось снова. Он не знал, что это возможно так скоро. Но Зах, похоже, показывал ему, что возможно все что угодно.
На этот раз все длилось гораздо дольше. Руки Заха трудились над ним, искусно поглаживая, сжимая, выстраивая ритм столь восхитительный, что Тревору казалось, он сейчас кончит меж теплых ловких ладоней Заха. Это было бы неплохо, но Зах снова двинулся вниз, целуя его везде, выводя мокрые блестящие лабиринты слюны по его телу, потом принялся сосать его глубоко и медленно, мучительно, до безумия медленно. Это было почти болезненно, и все же Тревору хотелось, чтобы так длилось часами.
Зах раскинулся между ног Тревора, левой рукой обнимая его за талию, а правой творя что-то несусветное: Тревор почувствовал, как настойчиво твердеет у его бедра пенис Заха. Он придвинул к нему ноги и, протянув руку, смог лишь едва коснуться его кончиками пальцев. Ему хотелось сделать что-то, чтобы и Заху было хорошо.
– Я смогу… как нам обоим…
Не сбивая ритма, Зах переместился, так что его бедра оказались у головы Тревора, а его вставший пенис – в пределах досягаемости его рта. Позиция казалась чудом физики, но Тревор тут же уловил ее преимущества; она позволяла перенести друг на друга вес, тесно прижать друг к другу тела и широко распахнуть горла. Казалось, так они и впрямь способны продолжать часами. Так они и сделали, пока их усталые тела почти связала влажная сеть слюны, пота и спермы.
Потом они снова заснули, и это был легкий сон удовлетворения, затянувшийся до полудня. Дом вокруг них молчал. Их сны двигались в такт лишь мягкому шороху дождя по крыше, в такт ровному дыханию друг друга.
14
Тело убитой туристки из Атланты было обнаружено на складе, где обычно хранились плоты для парада на Марди Гра. По заявлению полиции, Элизабет Линхард, тридцати шести лет от роду, была изувечена, и неизвестный или неизвестные предприняли попытку сжечь ее труп. Как сообщили нам из анонимного источника, наполовину съеденную голову жертвы нашли во рту десятифутового бюста Бахуса…
Тревис Риго из прихода Сент-Тэммани, чистя свою коллекцию легкого огнестрельного оружия, произвел несколько случайных выстрелов в себя – пять раз из пяти различных стволов: дважды в левую ногу, один раз в правую голень и по одному разу в каждую руку, отстрелив себе при этом два пальца. “Я наконец продал пистолеты, – сообщил Риго, – но винтовки еще при мне, и этакая незадача не помешает мне выйти на поле в ближайший же охотничий сезон. Пропущенный сезон – что потерянная миля. Не Сумневайсъ. Красотка…”
Дорожный патруль задержал возле Чолмета автомашину со 149 ядовитыми змеями в багажнике…
Дав газете соскользнуть на пол, Эдди прикрыла усталые глаза локтем. На ней были только черные трусики-бикини. Подмышки были опушены тонкими черными волосками, которым она дала отрасти, бросив “Розовый алмаз”. Она пока еще оставила серебряные колечки в сосках, но отстегнула тонкую цепочку, которая обычно их соединяла. Она ощущала запах пота на своей коже с легким привкусом лимонов и мускуса и думала о том, что вскоре, наверное, заставит себя встать и принять душ.
После ухода копов она пошла прямо в банк, а потом собрала утренние и вечерние выпуски “Таймс-Пикайюн” за вторник. Теперь, лежа на запрятанных в матрас семи тысячах долларов, она читала одну за другой все статьи, заметки и даже подписи к фотографиям в поисках каких-нибудь следов Заха. Особое внимание следовало уделять дурацким новостям, но в середине лета в Новом Орлеане всегда случалось множество всамделишных, а не выдуманных диковинных происшествий.
Но можно ли взаправду выстрелить в себя пять раз из пяти различных стволов? Эдди нахмурилась. Такое казалось ну просто невероятным.
Подобрав с пола газету, она перечитала статью – и тут ее осенило. Девичье имя матери Заха было какое-то кажун. Эдди была почти уверена, что это Риго. Прошлая псевдозаметка была подписана Джозеф кто-то там. Джозефом звали отца Заха.
Эти загадочные упоминания людей, которые четырнадцать лет непрерывно мучили и оскорбляли его, показались Эдди странными, печальными и слегка извращенными, но вот они, ничего не поделаешь. В этой невероятной заметке – весь Зах, от колкостей в адрес всегда готовых схватиться за пушку работяг до избитого слащавого патуа. “Пропущенный сезон – что потерянная миля. Не Сумневайсь. Красотка…”? Черт побери, но это-то что значит? И ошибка в последней строчке – прописная буква не к месту…
Не Сумневайсь. Красотка… Н… С… К… С… К…
Встав, она принялась перебирать книги, оставленные Захом и спецслужбами, но, разумеется, никакого дорожного атласа среди них не было. Или у Заха вообще никогда его не было, или он забрал его с собой, или Они его конфисковали, быть может, надеясь, что он отметил в нем желтым маркером маршрут своего побега. Надо было еще вчера, когда в газете появилась первая заметка Заха, раздобыть карту Северной Каролины.
Натянув обрезанные джинсы, Эдди выкопала из кучи оставленной Захом одежды черную футболку. Искусно рваный прикид с похожим на баухаусовский логотип “Полуночного солнца”, ужасного готского секстета, игравшего в прошлом году по клубам квартала, а потом исчезнувшего в какой-то пустоте, предназначенной для действительно плохих групп. Эдди даже представить себе не могла, откуда у Заха взялась такая футболка, разве что он трахнул кого-то из музыкантов группы. Скорее всего так оно и было: все как один они были красивые и глупые.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
