в саге Болеславом, утратив в образе Бурислейфа свое самостоятельное существование. Его отличительные признаки обратились в добавочные атрибуты Бурислейфа, который стал сыном Владимира, братом Ярислейфа, и вступил с последним в ожесточенную, но неудачную благодаря Эймунду борьбу»[454].
Н.Н. Ильин обратил внимание на то, что обстоятельства гибели Бориса в «Анонимном сказании» частично совпадают с обстоятельствами гибели Бурислейфа в саге, и предположил, что сага рассказывала не о смерти Святополка, а о смерти Бориса, тайно убитого накануне польско-русской войны 1018 г. по приказанию Ярослава, который в 1030-х годах при содействии церкви осуществил мистификацию его убийства, отразившуюся в памятниках Борисоглебского цикла, где гибель двух братьев была соединена в одно целое[455]. Главные выводы Н.Н. Ильина сводились к тому, что сага верно передает обстоятельства, вызвавшие гибель Бориса, что подтверждается последующими событиями, завершившимися канонизацией обоих братьев, в то время как отрывочные и противоречивые русские предания, не зная этих обстоятельств, дают им искусственное объяснение, приписывая организацию убийства Святополку, а его выполнение – вышегородцам.
Между тем Н.Н. Ильин нигде не говорит, что в образе Бурислейфа отразились какие-либо черты Бориса, так как подобно своим предшественникам, рассматривает его как собирательный образ Святополка и Болеслава. Его конечный вывод основан только на аналогиях. Следствием этого является кардинальная переоценка политической ситуации 1015–1019 гг., когда инициатором междоусобной войны между сыновьями Владимира оказывается Ярослав – амбициозный правитель Новгорода, который сначала организовал тайное убийство соперников в борьбе за власть, а в 30-х г. XI в. при содействии церкви осуществил мистификацию, возложив ответственность за свои действия на Святополка. Характерной чертой концепции Н.Н. Ильина и его последователей стала тенденция к преодолению летописной хронологии, которая открыла путь для многочисленных историографических комбинаций.
Один из первых критиков концепции Ильина В.Д. Королюк путем сопоставления ПВЛ с хроникой Титмара Мерзебургского пришел к выводу, что Святополк не мог быть в 1015 г. убийцей Бориса и Глеба. Но, подчеркнул исследователь: «Это не значит, конечно, что следует принять малоубедительную и основанную на интерпретации такого сложного памятника, как “Эймундова сага”, гипотезу Н.Н. Ильина, полагавшего, что убийцей Бориса и Глеба был Ярослав Владимирович. Следует иметь в виду, что скандинавские саги – это очень сложный источник, складывавшийся на протяжении длительного времени, и поэтому опираться на их сведения при реконструкции событий политической истории слишком рискованно. Если связывать гибель этих сыновей Владимира с именем Святополка, то следует думать, что убийство их произошло гораздо позже, когда Святополк мог укрепиться с помощью Болеслава Храброго на киевском столе, т. е. в 1018–1019 гг.».
В.Д. Королюк допускал, что «появление двух летописных статей о столкновениях Ярослава и Святополка следует считать результатом сознательного редактирования летописного текста, предпринятого для согласования летописных известий с данными “Жития” Бориса и Глеба, изображавших Святополка убийцей своих братьев. Не случайно местом битвы 1019 г. оказалась река Альта, где, согласно “Житию”, погиб Борис. Именно на месте гибели мученика должен был отомстить Ярослав за его смерть. Поэтому же рассказ о действительно имевшем место сражении между Ярославом и Святополком оказался помещенным под 1016 г., так как только таким образом летописец мог наиболее убедительно доказать, что в 1015 г., когда погибли Борис и Глеб, киевским князем и их убийцей был Святополк». Таким образом, по В.Д. Королюку, в битве у Любеча «решалась судьба не Ярослава и Святополка, а Ярослава и какого-то иного его соперника на Руси»[456]. Хотя столь абстрактная аргументация делает подобную точку зрения уязвимой, она также получила развитие в историографии.
В.Л. Янин попытался решить проблему путем применения принципа криминалистики – «отыскивая виновника, ищи того, кому преступление выгодно». А политическая ситуация 1015–1019 гг., по мнению исследователя, сложилась благополучно только для одного участника событий – князя Ярослава Владимировича, ставшего «самовластцем» Русской земли: «Его назвали Мудрым, и поколения читателей летописи поражались его благочестию. Больше всего он лелеял память о своих невинно загубленных братьях. Именно Ярославу приписывают инициативу причисления их к лику святых в 1021 году. Первые русские святые стали необычайно популярны на Руси. В их честь нарекали княжичей. Им строили белокаменные церкви. Рукой Глеба благословляли князей. Оплакивая братьев, люди воздавали хвалу мудрому Ярославу». Поэтому, задаваясь вопросом, выгодно ли было устранение Бориса Ярославу, историк полагал, что на него ответила вся судьба «самовластца XI века». Вместе с тем он подчеркивал, что «свидетельские показания» источников дают возможность предположить, что не только Ярослав, но и Святополк замарал свои руки в крови: «Если один виноват в смерти Глеба, то за смерть Бориса как будто должен ответить другой. Но гибель Святополка открыла для Ярослава блестящую возможность: свалить все на фактического “соучастника”, ставшего навсегда “Окаянным”»[457].
М.Х. Алешковский, акцентировавший внимание на таких моментах, как отсутствие летописных известий о развитии Борисоглебского культа при Ярославе и зафиксированное составителем «Тверского сборника» предание о том, что киевляне отказались похоронить в городе тело убитого Бориса и поэтому его пришлось захоронить в Вышгороде[458], склонялся к выводу, что под именем Бурислейфа, с которым боролся Эймунд, скрывался именно Борис, однако от окончательного суждения по этому вопросу исследователь воздержался[459].
А.С. Хорошев представил события 1015 г. как следствие борьбы междукняжеских коалиций, в которой Святополк и Борис противостояли Глебу и Ярославу. «Стремление изолировать Святополка от дружины Бориса и ослабить Киев могло толкнуть Ярослава, находившегося с дружиной в августе 1015 г. вблизи столицы, на убийство Бориса. Выбор исполнителей не представлял труда. Варягам и до того поручались дела, сомнительные с точки зрения морали. Так, например, они убили брата Владимира, Ярополка. Сага рисует Ярослава хитрецом, способным в душе на братоубийство и склонным сложить ответственность за него на других. Характеристика эта противоречит традиционному образу благочестивого и просвещенного правдолюбца, но сближается с насмешливой пренебрежительностью к князю со стороны киевской дружины. Ярослав устраняет ростовского князя и добивается победы над Святополком»[460].
Согласно гипотезе А.Б. Головко, основанной на буквальной интерпретации сообщения Титмара о бегстве Святополка в Польшу после смерти Владимира, в 1015–1017 гг. за власть в Киеве боролись его вероятный преемник Борис и Ярослав. При содействии Болеслава Храброго Борис заручился поддержкой печенегов и «навел» их на Киев. После того как в 1017 г. он был убит варягами, польский князь выдвинул запасного кандидата на киевский стол – своего зятя Святополка, которого поддержали приверженцы Бориса в Киеве, вследствие чего стало возможным его утверждение на киевском столе в 1018 г.[461]
Сходную реконструкцию событий создал И.Н. Данилевский, по мнению которого после смерти Владимира Святославича летом 1015 г. киевский престол занял Борис, «которого отец любил, по свидетельству летописца, более других сыновей и всегда держал рядом с собой. Ярослав, нанявший к тому времени
