нос слабенький, — несправедливо отозвался о моем носе Петя. — Пальцем тронешь — кровь капает. Мой нос тверже. Бей не бей, а ему хоть бы хны. А у Зинки Синицыной кожа хуже, чем Мишкин нос. Тонкая. Чуть щелкнешь — неделю в пятнах ходит. Принцесса!
— Совсем от рук отбился! Морока с тобой, Петька. Придется нам с Александром Федоровичем всерьез тобой заняться.
Василий Арсеньевич махнул на Петьку рукой и хмурый ушел на кухню.
— Теперь сразу два фронта откроют, — шепнул мне Петя.
Отец пришел в школу, когда у нас кончились уроки.
— Пойдешь вместе со мной в учительскую, — строго приказал он Пете и потянул его за рукав.
Я решил не бросать товарища в беде. Вошел в учительскую вслед за ним.
Александр Федорович пригласил Петиного отца к столу.
— А сына-то зачем, Василий Арсеньевич?
— Пусть слушает да на ус наматывает, проказник. До чего докатился! Отметки в дневнике подделывает!
— Неужели? Что-то не замечал…
— Ворон на улице гоняет. Это вместо уроков-то!
— Не ворону, а галку. Разница, — поправил Петя.
— Ты уж помалкивай, герой! — одернул его отец. — Сведешь родителей в могилу прежде времени. Вон одноклассница от его щипков уже вся в синяках ходит…
— Ну и ну, — от удивления Александр Федорович даже привстал со стула. — Признаться, недоглядел.
— Так, может, вы и о потасовке с Мишей Воробьевым тоже ничего не слышали?
— Когда это было?
— Прошлый вторник. У нас под окном дрались. Как петухи! Стыдоба! Странно, что вы, Александр Федорович, этого не знаете. Зачем же тогда записку прислали? Не благодарить же за сынка!
— Конечно, благодарности он не заслуживает. Но я не думал, что дело зашло так далеко, как вы говорите. На Петю глаза мне открыли… А вызвал я вас вот по какому поводу. Школьный сад думаем развести. Саженцы раздобыли, участок определили. Решил посоветоваться с вами как с агрономом…
Александр Федорович порылся в бумажной стопе на столе и вынул дневник Пети. Раскрыл его.
— Да, отметка действительно подделана. Придется разговор о яблонях отложить. Поговорим, Василий Арсеньевич, о сынке…
Тут я понял, что делать мне в учительской нечего, и стал пробираться к двери.
Последнее, что я услышал, были слова Александра Федоровича:
— Нам с вами, Василий Арсеньевич, надо сообща, единым фронтом начать борьбу за Петю…
РАССКАЗЫ
Единоличник
Возле ног бабки Авдотьи примостились двое: беловолосый Гриша Стрельцов, очень солидный, молчаливый человек, лет десяти от роду, и рядом с ним бабушкин внучек Додик Тетерин, помоложе Гриши года на три, юркий и болтливый. Несмотря на свою несолидность, он испытывает здесь, на стадионе, явное превосходство перед своим старшим товарищем, потому что капитан колхозной футбольной команды — двоюродный брат Додика. Длинноногий, мускулистый, дочерна загорелый Сергей носится по зеленому полю легко и стремительно. Додик лишь одного его и видит на стадионе. Вся команда по сравнению с ним — пустое место, ноль без палочки!
Целый месяц, до сегодняшней встречи с футболистами из соседнего села Белозерки, Додик увивался около брата, как лохматый Лобзик вокруг ларя, куда бабка Авдотья прячет мясо. Льнул он к брату неспроста: во-первых, хотел, чтобы все мальчишки видели, как дружно живет он с лучшим футболистом, и раскрывали рты от зависти, а во-вторых, Додик питал тайную надежду попасть, когда подрастет, в Сережину команду.
Чего только не делал он, стремясь войти в доверие к старшему брату! Бегал в магазин, лазил в погреб за квасом, а однажды утром даже вычистил его ботинки. Но вместо благодарности получил увесистый подзатыльник, так как плохо растертая вакса на ботинках измазала низ белых Сережиных брюк. Во имя любви к футболу Додик мужественно снес подзатыльник, даже не пискнул. А за два дня до футбола на своей майке он старательно вывел кисточкой большую цифру девять, точно такую, как у брата. Мать долго ахала, бранилась, но отмыть чернила так и не смогла.
На стадион Додик пришел в своей любимой майке. После маминой стирки цифра девять на ней растеклась во всю спину.
Футболисты с самого начала игры взяли быстрый, энергичный темп. Мяч, не зная покоя, летал по лужайке туда-сюда, туда-сюда. На стадионе шум, гам, хлопки, свист. Зрители волнуются, болеют за свою команду.
Всякий раз, когда Сережа Тетерин ловко ударяет по мячу, к нему с разных мест несутся подбадривающие голоса.
— Покажи им, где раки зимуют! — басит бородатый кладовщик дядя Анисим и ласково подмигивает Додику: — Приятно поди такого братца иметь?
— А то как же! — отвечает за внука бабка Авдотья. — Сережа, он настоящий игрок, не чета этому озорнику. Этот только по окнам бить горазд.
Последние слова бабки Додик пропускает мимо ушей, словно они не к нему относятся. Он переводит взгляд на библиотекаршу. Пухленькая, с веселыми глазами и чуть вздернутым носиком, Нюся сидит нарядная, как в праздник. Когда Сережа ударяет по мячу, глаза ее становятся большими-пребольшими и смотрят так, словно ей самой хочется забить мяч в ворота. От волнения Нюся раскраснелась. Вот таким же румянцем залилась она вчера, когда ей Сережа через Додика передавал приглашение в кино.
«Тетя Нюся понимает толк в футболе», — решает Додик.
В наиболее острые моменты игры его шея неимоверно вытягивается, а когда первый гол забивают в ворота белозерцев, он что есть мочи хлопает в ладоши и показывает Грише язык.
— Видал? Наша берет! Это я Сереже сказал, чтобы он не мазал. Вот он и не мажет!
Додик ликует. На радостях он не может сидеть спокойно: вскакивает, размахивает руками.
— Да сиди ты смирно! — сердится бабка Авдотья и отодвигается в сторону.
Но Додик никак не может успокоиться. Он толкает в бок Гришу Стрельцова.
— Я Сереже сегодня свою банку отдам. С майскими жуками. Насовсем. У меня их пять штук, и все еще живые.
— Нужны ему твои жуки, — пренебрежительно пожимает плечами невозмутимый Гриша. — Да он еще может и проиграть.
— Ну да, проиграть! Скажешь тоже! Сережа никогда не проигрывает. У него пушечный удар!
— Расхвастался!
— Ничего не расхвастался. А если ты так о Сереже говорить будешь, я на тебя Лобзика натравлю. Он тебе штанину разорвет. Вот!
С поля слышится грозный окрик Сережи:
— На меня
