Сергей взял рекомендованные ему Павлом «Губернские очерки» Щедрина, молча улегся на кушетку.
Никонов оделся и, хлопнув дверью, вышел из комнаты. Это была их первая серьезная размолвка за два месяца совместной жизни.
«Наставник! Ушел и дверью хлопнул!» — с горечью думал Сергей, машинально скользя глазами по строчкам и не понимая того, что он читает.
Конечно, неприятно и тяжело жить в одной комнате, не разговаривая друг с другом, но не может же он, в угоду Ивану, думать только о своем благополучии и не видеть всей страшной несправедливости, что творится кругом. И дружить с Павлом он тоже не перестанет! Это единственный его друг и настоящий советчик!
Сергей встал с кушетки и подошел к окну. За окном, в наступающих зимних сумерках, хлопьями валил снег. Двое мальчишек из соседней квартиры сгребали во дворе снег в кучу, собираясь делать гору. Постояв в раздумье у окна, Сергей решил пойти погулять и немножко подышать свежим воздухом. Чего, действительно, сидеть в душной и жарко натопленной комнате, когда на улице такая благодать! Надев пальто и зимнюю шапку, он взял с этажерки свои, домашней вязки, рукавицы и, взглянув еще раз на мальчишек, сгребавших во дворе снег, пошел помогать им.
Примирение состоялось в тот же вечер. Вернувшись из библиотеки, Иван, как ни в чем не бывало, сказал своим обычным спокойным тоном:
— Замечательная погода! Подморозило, и полная луна! — А потом, помолчав, добавил. — Самостоятельность — дело хорошее, но как бы только она тебе не повредила!. А в общем у тебя у самого голова на плечах.
У КОНОНОВЫХ
Наконец Сергею удалось поступить на общеобразовательные курсы. Здесь он познакомился, а вскоре и крепко подружился с одним молодым наборщиком.
Иосиф Кононов, как звали нового друга Сергея, жил на Тверской улице, в маленьком зеленом домике в три окошка, со своей старушкой матерью, Аксиньей Веденеевной, и старшим братом Егором, который тоже работал в типографии Макушина.
Иосиф был смышленым, начитанным, но очень застенчивым парнем. Малейший пустяк заставлял его краснеть; стоило, например, рабочим наборщикам подшутить над ним, сказав, что у ворот типографии его поджидает какая-то девушка, как Иосиф смущался и густо краснел:
— Будет зря языки-то чесать!
— Ишь! Весь зарделся, — смеялись рабочие. — А почему девушке тебя не ждать? Парень ты красивый!
Действительно, высокий, стройный и кудрявый, Иосиф был недурен.
Особенно хороши были у него глаза — спокойные, серые, вдумчивые, а белокурые вьющиеся волосы были такой густоты, что Егор говорил:
— Тебе, Осип, с эдакой копной можно и зимой без шапки ходить.
Братья Кононовы жили дружно, несмотря на разницу в десять лет.
Соседки завидовали старухе Веденеевне:
— Оба сына, как на подбор, не пьянчужки, не озорники.
Хвалила Веденеевна обоих, но больше любила Иосифа. Оттого ли, что Иосиф был ласковее молчаливого и грубоватого Егора, или потому, что был красив и застенчив, как девушка, — мать сама хорошенько не знала. Любила — да и только. Любовь эту она особенно не выказывала, была с обоими сыновьями строга и одинаково заботилась о том и о другом. Разве только изредка делала поблажки младшему, как это было четыре года тому назад.
Зимним морозным вечером Иосиф притащил домой щенка. Веденеевна терпеть не могла собак.
— На кой леший пса домой принес? — рассердилась она на сына.
— Его, мамань, подкинули. Выхожу из бани, а он у забора скулит, — озяб, видно. Гляди, как трясется!
— И смотреть не хочу, — сказала, отворачиваясь, мать. — Собак я, что ли, не видала? Жалельщик какой нашелся! Самим есть нечего.
— Маленький он, немного съест.
— Не век маленький будет — вырастет, — уже сдаваясь, сказала Веденеевна, искоса поглядев на сына.
Он стоял перед ней — длинноногий четырнадцатилетний парень, держа подмышкой сверток с мокрым бельем и прижимая другой рукой к себе щенка.
Щенок чуть-чуть поскуливал и дрожал.
— Ну ладно уж, оставляй, — буркнула мать. — В сенях пускай спит, чтоб дома псиной не воняло!
Вернувшись из типографии и увидя щенка, Егор подшутил:
— Видать, вы, мамаша, добро наживать собираетесь, раз сторожа взяли!
Иосиф назвал щенка Шариком. Шарик стал провожать и встречать Иосифа с работы. Только тот входил во двор, как Шарик вылетал из сеней навстречу, заливаясь радостным лаем.
Иосиф выучил Шарика разным штукам: он умел стоять на задних лапах, приносил Иосифу по его приказанию из кухни сапоги и при слове «умри» падал на пол и, закрыв глаза, лежал так не шевелясь. За четыре года Шарик вырос в большого кудлатого рыжего пса.
Когда Сергей впервые пришел к Кононовым, Шарик, яростно залаяв, бросился навстречу. Но в следующие приходы Шарик встречал Сергея уже как доброго знакомого. С радостным визгом кидался к нему на грудь, порываясь лизнуть Сергея в лицо.
Сергей снимал с своей груди лапы Шарика и, потрепав его мохнатый загривок, говорил:
— Ну, хватит нежностей, хватит. Поздоровались — и ладно.
— Скоро он к вам привык, — удивлялась Веденеевна. — А вот на Варюшку нет-нет, да заворчит.
— Это он любя, — сказал Иосиф. — Когда разыграется, так и на меня ворчит.
— Ну уж ладно, заступайся, — улыбнулась Веденеевна, лукаво поглядев на сына.
Иосиф вспыхнул, но ничего не ответил.
— А кто это такая — Варя? — спросил Сергей.
— Наша дальняя родственница. Хорошая девушка. Я ее дочкой зову, — ответила Веденеевна.
И Сергей узнал от нее, что Варя Таганкова работает на табачной фабрике и живет с отцом, старым наборщиком, на Воскресенской горе.
Мать умерла, когда Варе было десять лет, и с тех пор она стала хозяйкой в доме. Правда, хозяйство было, по словам Веденеевны, «немудреное», но у Вари дел хватало — постирать на себя и на отца, поштопать, помыть пол, сварить обед.
— Она к нам частенько забегает; вот познакомитесь, сами увидите, какая девушка, — закончила Веденеевна.
Но познакомился Сергей с Варей не сразу. Как-то так получалось, что Варя приходила раньше или позже его, и когда являлся Сергей, то Веденеевна обычно говорила:
— А у нас опять Варюшка была.
И только спустя месяц, как-то в воскресенье вечером, Веденеевна, открыв Сергею дверь, смеясь сказала:
— Ну вот, наконец-то встретились! Варюшка здесь. Чай пить собираемся. Проходите.
Из темных холодных сеней Сергей вошел следом за Веденеевой в кухню и увидел темноволосую девушку в голубой кофточке, хлопотавшую у самовара. С первого же взгляда ему понравилась эта маленькая краснощекая сибирячка. Всё в ней было просто и как-то особенно мило: причесанные на прямой пробор и заплетенные в толстую косу волосы, голубая сатиновая кофточка с баской, открытая приветливая улыбка.
Сергей поздоровался с Варей и тут только заметил, что Иосифа нет дома.
— А где же Иосиф? — спросил он.
— В читальню пошел книжки менять, а оттуда на Апполинарьевскую собирался к крестному пройти, навестить. Что-то болеет старик…
Веденеевна не договорила.
— Ой, батюшки, самовар убежал!
Сняв с самовара трубу и подтерев около него лужу, Веденеевна поставила самовар на стол. Но и на столе он продолжал сердито фыркать и плеваться горячим белым паром.
— Ну, садитесь чай пить, — сказала Веденеевна.
Сергей и Варя сели за стол.
— Берите пироги, угощайтесь. Жалко только, — простыли: утром пекла.
— А с чем они, тетя Веденеевна, с картошкой? — спросила Варя.
— И с картошкой, и твои любимые, с капустой, есть. Вон сверху бери, у которых краешки гребешком, — улыбнулась Веденеевна, видя, как Варя, протянув руку к большой глиняной миске с ржаными пирогами, не знает, какой пирог взять.
Налив всем вровень чашки и наколов маленькими кусочками сахар, Веденеевна принялась за чаепитие. Молча, словно священнодействуя, она не спеша пила чашку за чашкой, изредка шумно вздыхая и вытирая раскрасневшееся, потное лицо.
После чая Варя стала убирать со стола посуду.
«До чего же похожа на сестренку Лизу — и такая же бойкая, хозяйственная!» — подумал Сергей, наблюдая, как быстро и ловко Варя моет и вытирает чашки, а затем выметает из-под стола крошки.
— Ты бы, Варюшка, спела, — сказала Веденеевна, когда Варя убрала всё со стола.
— Ладно, тетя Веденеевна, спою, — согласилась Варя.
Это тоже понравилось Сергею.
Другая на ее месте начала бы отказываться и нашла бы не одну отговорку: и не в голосе она, и что спеть ей, не знает, и при посторонних петь стесняется…
Сергей с любопытством поглядывал на Варю. Он сам пел не плохо и любил слушать хороших певцов. «Что же она будет петь? И какой у нее голос?»
— Давай-ка мою любимую, дочка, — попросила Веденеевна.
