Это были трупы его людей, которых он оставил наблюдателями у поляны и которые после ухода с нее отряда Боброка пошли следом за московитами. Все трое были поражены из луков. Из двух тел стрелы были вытащены, и лишь из одного обломок стрелы торчал между ребер. С холодком, невольно пробежавшим по коже, Казимир отметил про себя меткость неизвестных стрелков и их хозяйственность опытных воинов, хорошо знающих в походе цену каждой стреле и не желающих напрасно терять ни одной из них. Встреча с такими сулила мало приятного, и, не будь рядом боярина, он предпочел бы находиться подальше от головы колонны.
Выпрямившись, Казимир хотел подойти к Адомасу, однако тот, недовольно скривив губы, махнул рукой. Боярину все было ясно и без чужих объяснений. На этом месте охотники, шедшие по следу, сами превратились в дичь. То ли они позволили московитам почувствовать погоню, то ли те попросту решили проверить свой «хвост», но результат был налицо: несколько стрел, пущенных чуть ли не в упор, избавили отряд Боброка от нежелательного сопровождения.
Приказав выслать вперед разведку, боярин пропустил мимо себя полтора десятка всадников и лишь потом тронул кобылу с места.
Борозды от колес привели преследователей к широкой, спокойно несущей свои воды лесной речушке. Ее низкие, слегка заболоченные берега густо поросли осокой и тальником, к чистой воде вела узенькая, прорубленная в кустарнике тропинка. В ее начале, посреди небольшой поляны, стояли два пустых распряженных воза и пузырилась гора брошенной холстины. Следы лошадиных копыт вели по тропинке к воде, на противоположном берегу, чуть ниже по течению, они начинались снова, исчезая затем в береговом кустарнике.
Приподнявшись на стременах, боярин зорко всматривался в пустынный берег, как вдруг неясный шум сбоку привлек его внимание. Обернувшись, он увидел, что возле одного из оставленных московитами возов стоят на четвереньках двое его дружинников. Один, вцепившись другому в горло, стремился дотянуться до его руки, сжатой в кулак и отведенной за спину. Казимир, перехватив взгляд Адомаса, поднял коня на дыбы и очутился возле дружинников. Разрезала воздух плеть, опускаясь на их плечи, свистнула еще раз, обвиваясь вокруг сжатой в кулак руки. Кулак разжался, и на землю упало несколько тускло блеснувших кружочков. Казимир соскочил с коня, быстро нагнулся над ними. Подобрав их, он опустился на четвереньки и начал ползать под возами.
Встав с земли, Казимир подошел к наблюдавшему за ним боярину, молча протянул ему ладонь, на которой лежало несколько золотых монет. Адомас взял одну, поднес к глазам и довольно прищурился. Именно то, что он и предполагал, только услышав об этих возах. Вот почему они были так тщательно перевязаны и охранялись даже от своих людей. А Казимир уже протягивал боярину другую руку с зажатой в пальцах короткой толстой веткой. Между мелкими чешуйками ее коры застрял обрывок грубой серой нити.
— Торопились московиты, боярин, видно, погони нашей опасались. Брод искать недосуг было, а река в этом месте для переправы тяжелых возов никак не годится. И глубина в два человечьих роста, и дно неподходящее: ил засосет колеса возов по ступицы. Вот и пришлось московитам перегружать поклажу на седла, в спешке кто-то зацепил мешком за ветку. Монеты, что в дыру просыпались и на виду оказались, московиты подобрали, а которые в траву далеко укатились, времени искать не было.
Адомас бросил монету в ладонь Казимира, брезгливо вытер о лошадиную гриву пальцы.
— Обоих в железо, а вернемся в замок — в погреб, — отрывисто бросил он, даже не взглянув на провинившихся дружинников. — Или нет, постой, — с усмешкой остановил он бросившегося выполнять его приказание Казимира. — Отправь их первыми на тот берег. Пусть не я, а бог станет им судьей.
Адомасу вовсе не было жалко тех золотых кружочков, которые пытались утаить от него воины. Что значили они для него? Ровным счетом ничего. Разве можно было обменять их на здоровье или откупиться от постоянно сидевшей в нем боли? Все золото мира было бессильно помочь боярину в его беде, а потому ни вид драгоценного металла, ни обладание любым его количеством Адомаса нисколько не волновали. Наказывал же он дружинников за то, что, утаи они монеты и не стань ему известно о находке, кто знает, какой дальнейший ход о цели приезда Боброка получили бы его мысли.
Адомас с интересом наблюдал, как оба дружинника медленно, опасливо, один за другим спустились по тропинке к реке и заставили коней войти в воду. За ними цепочкой двинулись остальные всадники.
Что толкнуло боярина ударить кобылу в бока шпорами и нырнуть с ней в обступившие поляну кусты, он точно объяснить не мог. То ли расслышал звон летящей стрелы, то ли в нужный миг безошибочно сработал инстинкт самосохранения, так сильно развитый в нем с детства. Как бы то ни было, прежде чем посланные первыми через реку дружинники, пронзенные стрелами, стали падать с лошадей, он уже оказался в кустах и выглядывал из-за ствола толстого дерева. Оставив мертвых товарищей в мелкой прибрежной воде, великокняжеские стражники разворачивали коней обратно. Но тут снова просвистели в воздухе стрелы, и двое из них, взмахнув руками и выпустив поводья, повалились из седел. Пока уцелевшие из находившихся в реке воинов сумели достичь спасительного берегового кустарника и исчезнуть в нем, еще двое из них свалилась с лошадей.
Адомас непроизвольно передернул плечами, вытер со лба холодный пот. Шесть стрел и столько же неподвижно лежащих тел. Да, Боброк знал, кого брать в попутчики, на кого можно смело положиться в своем рискованном путешествии по Литве.
— Боярин, я знаю эти места, — прозвучал у него над ухом голос Казимира. — Верстой ниже на реке будет брод. Если позволишь, я незаметно переправлю там одну нашу сотню и ударю московитов сбоку. Мы зажмем их с двух сторон, и золото московского Дмитрия станет нашим. Добро, господин?
Золото, опять золото! Проклятый металл! Оно слепит людям глаза и отбирает у них последние крохи разума. Разве не ясно, что на противоположном берегу — обыкновенное прикрытие, какой-нибудь десяток стрелков, которые должны как можно дольше задержать погоню и дать возможность остальным московитам уйти от преследователей. Если на том берегу все такие лучники, что сейчас сорвали переправу его латников, они изрядно проредят отряд Адомаса еще до того, как дело дойдет до рукопашной.
И самое главное: из-за чего он должен рисковать? Особенно теперь, когда солнце прячется за вершины деревьев и в лесу вот-вот наступит темнота. Тем более что он уже узнал все, из-за чего пустился в это сопряженное с риском для жизни преследование.
— В замок! — выкрикнул он в лицо Казимиру. — Как можно скорее, пока не село солнце!
3
Разговор Адомаса с великим литовским князем состоялся на следующее утро после возвращения в замок. Ягайло внимательно выслушал рассказ боярина, ни разу не перебив и не задав ни одного вопроса. Нахмурив лоб, он некоторое время смотрел на замолчавшего Адомаса, затем отвел глаза в сторону.
— Ты брал с собой три сотни воинов. Кто мешал взять их десять, пятнадцать, двадцать? Кто мешал окружить весь лес, чтобы навсегда забыть о Боброке и его золоте?
— Великий князь, я хорошо знаю боярина Боброка… возможно, так же, как самого себя. Уверен, что в его отряде был проводник из местных русичей и он ушел бы от любого числа наших воинов. Таких врагов, как Боброк, берут не числом, а хитростью.
— Тогда для чего у меня ты? — с иронией произнес Ягайло. — Чтобы не мешать Боброку разгуливать по Литве, как по своей Москве?
Адомас позволял себе терпеть подобный тон только от одного человека во всей Литве — от великого князя. Поэтому он тотчас погасил готовый вспыхнуть в груди приступ ярости.
— Великий князь, покуда Боброк бегает от нас по лесным чащобам, он не страшен. Нам опасны его встречи с единомышленниками, письма к ним, доставленное из Москвы золото. Я окружу урочище, где он прячется, засадами и секретами, направлю в лес лучших своих лазутчиков. Я каждый день буду стягивать вокруг него свою смертельную петлю все туже. Настанет час, когда Боброк, живой или мертвый, окажется в моих руках.
Ягайло пренебрежительно хмыкнул.
— Можешь не стараться. Я завершил приготовления на Русь и не сегодня-завтра двинусь с войсками на московского Дмитрия. Что тогда для Литвы какой-то скитающийся по ее лесам и болотам московит, будь он даже самим Боброком?
Адомас нервно провел рукой по подбородку, щипнул бороденку.
—Великий князь, о предстоящем походе на Москву я и пришел говорить с тобой.
— О походе? — удивился Ягайло. — Что смыслишь ты в воинском деле, боярин? О чем нам говорить? У меня сейчас пятьдесят тысяч воинов, с которыми Литва не раз била поляков и громила крестоносцев. Я сам поведу их на Москву. А когда мой меч нависнет над Русью с запада, с юга двинется Мамай, в результате князь Дмитрий окажется между молотом и наковальней.
