— А как твоя жена Маша? Пишешь ли ты ей стихи?
— Маша на тридцать лет моложе меня. Конечно, я пишу ей стихи. Вот, могу почитать. Оцените полёт духа. Но рядом напечатайте и стихи, посвященные первой жене — Ахмадулиной, которая на тридцать лет старше Маши…
Он читает, а газета потом печатает то и другое:
Я люблю тебя больше природы,Ибо ты…
Дардыкина уже ликует: настоящая поэзия не может без «иба-ты»?! Женя, ты гений фаллической поэзии!
Ибо ты как природа сама…
Ну, это несколько странно для гения. Когда Николай Тихонов писал
Ты мне нравишься больше собаки,Но собаку я больше люблю.Разделять ты привыкла со всякимСвоё время и душу свою…
Тут всё обоснованно и понятно. А у нашего гения? Он считает нужным обосновать и доказать свою любовь логично — «ибо» (хотя прав был Горький: «Любовь, как солнце на небе, — неизвестно на чём держится»), но логики-то нет. Всем известно, что любая женщина, любой мужчина это часть природы, даже, если угодно, её венец. Вот и надо бы написать примерно так:
Пусть узнают все в мире народы —Я и в 75 — жеребец.Я люблю тебя больше природы,Ибо ты — её перл и венец!
А он закончил так:
Я люблю тебя больше свободы.Без тебя и свобода — тюрьма.
Это лицемерно: чего ж, спрашивается, ты так часто и добровольно оставляешь жену и мчишься за океан — прямо в российскую тюрягу. Дардыкиной эти строки без «иботы» едва ли понравились, но она тотчас нашла другой повод для восторга.
Матвиенко — Тимошенко — Евтушенко
— Как любишь ты, Женя, предстать перед публикой в рубашке неимоверно цвета!
О да, страсть к рубашечкам, брючкам, кепочкам и вообще к переодеваниям у него невероятная. Тут сразу всплывают в памяти только три всем известных великих имени: губернатор Матвиенко, бывший украинский премьер Тимошенко и вот между ними оклахомский поэт Евтушенко. Но он всё же кое в чем отличен от дам-соперниц. Те, согласитесь, одеваются и несколько раз на дню переодеваются, вероятно, и раздеваются со вкусом, а этот каждый раз — как петрушка, а уж раздевается на публике так, что не приведи Господи видеть. Вот его цветная фотография в «Комсомолке» три года тому назад, когда он, как обычно, примчался в Москву на свой день рождения. Стоит в костюме с букетом в руке: весь в полосочку, в клеточку, в крапинку, одна пола пиджака белая, другая голубая, о^на штанина розовая, другая… И ведь так с юных лет! Уже тогда Твардовский ему однажды сказал: «Ты не поэт, а циркач!». Проморгал.
И потом. Морально-политическое переодевание дамы совершили только один раз: были комсомолками — стали антисоветчицами. А он, кроме этого, сколько?.. Считать вам не пересчитать.
— У тебя в Переделкино, продолжает изливать восторг Дардыкина, — совершенно великолепная пристройка к дому (уж о самом доме она и не говорит) из светлых брёвен — роскошная кухня, где сотворяется не еда, а, кажется, какой-то особенный образ жизнелюбия.
Да, он пылко, но застенчиво любит эту новую жизнь в новой России. Вот издал роскошную, как кухня на даче, книгу, на красной обложке которой золотом — «Ев-гений». Разве это можно было при проклятой советской власти.
Юлия Немцова, увидев эту книгу, призналась в «Новых Известиях»: «Сразу вспомнились строки
Ты — Евгений, я — Евгений.Ты — не гений, я — не гений…
И дальше». А дальше не так роскошно, как кухня. И мы не будем цитировать. А дадим свой вариант окончания:
Ты — поэт и я — поэт.Но тебе подобных нет.
И в самом деле нет, с какого конца ни подойти. Даже если с такого, вроде бы пустячного, как помянутая страсть к переодеваниям.
Любимец Кремля
А премий-то всяких у него, как по осени в урожайный год солёных огурцов в бочке, но уж очень хотелось ему получить ещё и от новой власти из рук президента Медведева. Четыре года тому назад тоже в день рождения поговорил он об этом с корреспондентом МК, на сей раз это не Дардыкина:
— Евгений Александрович, в этом году на вас обрушилось сразу несколько премий…
— Да. Но все они из-за границы, не из России. При всём их обилии я даже не выдвигался ни на одну…
Слышите, какая обида в словах великого поэта? А ведь Советская власть дала ему немало орденов и премий — Трудового Красного знамени, Знак почёта, Дружбы народов, Государственную премию… И уж как его пестовали наши самые высокие руководители! Он рассказывает, что запросто звонил Брежневу, тот — ему, захаживал и к Андропову, тот дал свой личный телефон… Уж не говорю о том, что поэт писал доносительского колоритца письма членам Политбюро, секретарям ЦК, министрам — Суслову, Ильичеву, Мелентьеву… И вот при всём этом жаждет он получить еще что-нибудь и антисоветское.
Правда, некоторые его звоночки и письмишки «на верх» более чем удивительны. Вот однажды было назначено его выступление в Мэдисон-Сквер-Гарден, «собрались 15 тысяч» любителей его поэзии, говорит. Но — «меня заставили подписать письмо, в котором я отказываюсь от этого вечера, потому что болен». Да кто ж тебя, такого знаменитого и беспартийного, мог заставить? Вот, допустим, члена партии Николая Губенко фракция КПРФ в Думе во главе с тов. Зюгановым хотела заставить за здорово живешь уйти с поста председателя Комитета по культуре, столь трудно завоеванного, а он, естественно, отказался, сочтя это решение, мягко выражаясь, антипартийной дурью, и ему за это даже не выговор влепили, а исключили из партии, т. е. приговорили к высшей мере, расстреляли как коммуниста. А тут? И кто заставлял-то? Кто руки ломал или раскалённый шомпол загонял в задний проход? Неужели старик Федин? Неизвестно. А уж прошло с тех пор лет тридцать-сорок. Можно бы и назвать.
Ну, хорошо, допустим, с помощью солженицынского раскалённого шомпола всё-таки заставили. Кто устоит против шомпола! Но что дальше? А дальше поэт, видимо, сразу после подписания рескрипта об отречении прямо из ресторана ЦДЛ звякнул Брежневу и пожаловался и припугнул: «Если вечер сорвётся, это подорвёт престиж страны». Через полчаса Брежнев звонит в ресторан ЦДЛ: «Нельзя ли к телефону беспартийного большевика Женю Евтушенко?». Тот поднимается из-за столика подходит и слышит: «Всё в порядке. Мы устранили бюрократические недоразумения. Счастливого пути!». А кто бюрократ? Какие недоразумения — рескрипт? Странно. Подписал же…
И тут самое интересное. Неужели Брежнев не спросил: «А зачем же вы, твердокаменный, подписывали бумагу с отказом?». Нет, Евтушенко сам его спросил: «А вы ничего не хотите мне пожелать?». Ему, видите ли, хочется пожелание генсека. Но тот ведь уже пожелал счастливого пути. Поэту одного пожелания мало, хочет ещё. И вот он уверяет, что Брежнев сказал: «Оставайтесь самим собой». То есть каким «собой» — подписал отказ на уровне СП, а потом жалуешься на уровне ЦК самому генсеку? Увы, это пожелание Брежнева сбылось: таким Евтушенко и был, и остался на всю жизнь. Да, на всю!
Кто циник?
Ещё до эпизода с Брежневым, в 1963 году поэт опубликовал во французском журнале «Экспресс» сочинение в прозе — «Автобиография рано созревшего человека». Заметьте: созревшего. А было ему тридцать годков.
Собратьям по Союзу писателей это сочинение чего-то не понравилось, более того, на своём пленуме они, живодёры, осудили его. И что рано созревший автор? А он тут же поднимается на трибуну и бьёт челом: «Я ещё раз убедился, к чему приводит меня моё позорное легкомыслие… Я совершил непоправимую ошибку… Тяжелую вину я ощущаю на своих плечах… Это для меня урок на всю жизнь… Я заверяю писательский коллектив, что полностью понимаю и осознаю свою ошибку…»
На всю жизнь! Полностью! И ни слова о своей зрелости. Но вот жизнь-то ещё не кончилась, а едва повеяло духом, столь благоприятным для расцвета клятвопреступников и казнокрадов, для педофилов и гомосексуалистов, как в 1989 году, спустя четверт века, давно созревший и перезревший автор печатает свою «Автобиографию» уже не во Франции, а в России. Ну? И он ещё говорит сейчас, что Виктор Ерофеев — «страшный циник».
Как стучал кулаком на Хрущёва
А с какой гордостью пишет ныне, что во время известной встречи руководства страны с художественной интеллигенцией в декабре 1962 года он, Евтушенко «стучал кулаком на Хрущёва»: дескать, не позволю! Руки прочь! Подумать только, совершенно как сам генсек стучал ботинком в ООН.
И вот вам первый удар Евтушенко кулаком по столу на Хрущёва: «Меня глубоко тронули, заставили задуматься слова Никиты Сергеевича о том, что не может быть никакого мирного сосуществования в идеологии… Мы должны неустанно, каждодневно бороться за победу идей ленинизма…». Какая истинно коммунистическая готовность сражаться за эти идеи! А ведь в беседе с журналистом МК уверял: «Я никогда не был коммунистом, как и антикоммунистом». Нет, батенька, был ты и коммунистом в смысле воспевания и его идей, и персонально как Ленина, так и Сталина («Мой лучший друг живёт в Кремле»). Ведь не обязательно иметь билет.
