В общем, подземелье это оказалось всего лишь подвалом – обширным, пыльным, неосвещенным – но лишенным всякой таинственности. Герр Боргхардт, обустраивая во дворце хранилища для собрания хедива, выговорил себе право устроить в подвалах помещение для разного рода хлама, не удостоенного высокой чести быть внесенным в основную коллекцию.
О том, что здесь находится, не знала ни одна живая душа кроме самого герра Боргхардта; да никто этим и не интересовался. Сам же Тауфик-паша не имел даже самого приблизительного понятия о том, что хранится даже в основной коллекции, делая исключение, разве что для немногих, особо ценных экспонатов. Так что герр Боргхардт обустроил подземные владения по своему вкусу, а запутанный лабиринт коридоров и жуткие слухи, старательно питаемые дворцовыми слугами, давал известную защиту от незваных гостей.
Старик-историк остановился перед низкой, обитой железным листом дверью.
— Здесь, — сказал он, не глядя, сунул лампу Семенову и принялся рыться в карманах. Покопавшись, немец извлек на свет внушительную связку ключей. Дверь отворилась, впуская посетителей в личный тайник герра Боргхардта.
* * *
— Итак, молодые люди, — Олег Иванович иронически переглянулся с сыном – надо же, попали в одну возрастную категорию! — я буду вам крайне признателен, если вы прекратите рассказывать сказки и признаетесь, кто вы на самом деле? Уж во всяком случае, не американцы; я, конечно, не был за океаном, но даже моих скромных знаний достаточно, чтобы понять – ваш говор не имеет ничего общего с говором выходцев из Канады и САСШ. Я мог бы предположить, что вы учили английский в России, причем у весьма посредственного педагога – но ведь и русский ваш ни на что не похож!
Олег Иванович усмехнулся. Насчет «скромных знаний» герр Боргхардт впал в самоуничижение – сухонький немец в совершенстве знал восемь европейских языков, не считая десятка наречий. Он после первых двух фраз, по выговору и прочим нюансам речи, безошибочно определял выходца из любого уголка Европы. Русским Боргхардт он владел достаточно хорошо – несмотря на то, что с точки зрения его любимой египтологии Россия не представляла ни малейшего интереса.
Известный как один из лучших в Европе, (а значит, и в мире) лингвистов и лексикографов[89], Боргхардт обладал чудовищной памятью и отличался редкой даже для немецкого ученого, въедливостью. Это его качество гости оценили с первых минут беседы; и тем более удивило их то, с какой готовностью старик не только рассказал о египетском ученом, раскопавшем в Маалюле некий артефакт, но и согласился показать его гостям. Знать бы еще, что это был оказался сыр в мышеловке! И теперь хитрый дед припер гостей к стене – рассчитывая, видимо на то, что гнетущая обстановка древнего подземелья сделает их посговорчивее.
Уверенность немца даже забавляла Олега Ивановича. Разумеется, тот не собирается причинять своим «пленникам» вред. И откажись они отвечать, герр Боргхардт огорченно вздохнет и выставит визитёров вон. Но пока что он уверен, что, оказавшись в «настоящем египетском подземелье», гости потеряют самообладание, и, конечно, не посмеют ничего скрывать. Точный психологический ход – если только гости не знакомы с ужастиками и триллерами которым еще только предстоит появиться на свет. Для них это шоу тянет разве что на экскурсию с элементами ролевой игры…
Боргхардт пропустил посетителей вперед и прикрыл дверь, пронзительно скрипнув несмазанными петлями. Олег Иванович ожидал увидеть массивные колонны и сводчатые потолки. На самом деле за дверью оказалось просторное помещение, не менее полусотни метров в поперечнике, часто уставленное тонкими, восьмигранными колоннами. Семёнов затруднялся определить архитектурный стиль, однако угадываемый на основаниях каменных столбов орнамент, указывал на арабское происхождение.
Пространство между колоннами было загромождено разнообразными ящиками, сундуками, плетеными корзинами и ларями. Кое-где стояли стеллажи, заваленные экспонатами. Сосуды, свитки, листы пергамента, обтянутые потрескавшейся кожей древние тома, осколки статуй, бронзовые и каменные статуэтки, посуда оружие… И все – покрыто толстым слоем пыли.
В глубине, между двумя стеллажами, экспонаты на которых были запылены несколько меньше, приткнулся самый обычный канцелярский стол; за ним угадывался другой, лабораторный, заваленный каким-то археологическим хламом. Посредине, на подставке красовался потемневший череп, увенчанный высоким конусообразным пупырчатым шлемом. Замыкали выгородку еще два стеллажа с рядами книг и подшивками журналов по истории и археологии. Отдельную полку занимал двенадцатитомный труд «Памятники Египта и Эфиопии»; рядом с ним, на почетном месте красовался иероглифическо-демотический[90] словарь Бругша. Пыли на этих книгах почти не было – видимо, обращались к ним чаще, чем к остальным.
Дав гостям оглядеться, герр Боргхардт пододвинул им два плетеных кресла, которым самое место было бы на зеленой лужайке перед каким-нибудь колониальным особняком; сам же уселся за письменный стол, сразу превратившись из ученого-экскурсовода в хитрого гнома. Впечатление это до чрезвычайности усиливала бронзовая, относящаяся еще к древнеегипетскому периоду, секира непривычной формы, и лежащая рядом с ней на стеллаже самая обычная кирка.
Гном в пенсне поерзал, устраиваясь поудобнее, и с ожиданием уставился на своих, то ли гостей, то ли пленников. Во взгляде читался вопрос: «Кто вы такие, несчастные, и зачем явились в мою заветную пещеру?»
Олег Иванович откашлялся, пытаясь скрыть некоторую неловкость.
— Я, право же, не понимаю, герр Боргхард, чем вызвана столь резкая реакция. Право же, даже если мы и были не вполне… откровенны с вами, то, поверьте, мы и в мыслях не имели нанести вред вам лично, или вашему собранию.
Старик ехидно усмехнулся.
— Не думаете ли вы, герр Семенофф, что я бы пригласил сюда человека, которого хоть на секунду заподозрил бы в дурных намерениях? Хоть в Александрии и хозяйничают англичане, но слово хедива здесь что-нибудь да значит! И потом, насколько я понимаю, вы не англичанин?
Олег Иванович кивнул.
— А раз так, — продолжал старый зануда, — уж поверьте, я сумею при нужде создать вам немалые сложности – хотя бы и обратившись к британским властям. Они не любят мошенников – как, впрочем, и власти любой другой страны. Нет, я отнюдь не подозреваю вас в чем-то недобром…
— Ну а раз не подозреваете – что это за фокусы? — встрял Ваня. — Мы что, в подвалах гест… то есть, на допросе?
— Юноше ваших лет, — назидательно произнес Боргхардт, уничтожающе глядя на Ивана, — следует молчать, слушая тех, кто старше – и ожидая, когда его спросят. Это верно даже в Америке… впрочем, вы ведь там никогда не были, не так ли?
Иван подавился чуть было не вырвавшейся резкостью и, умолк, нахохлившись от обиды. Герр Боргхард довольно кивнул.
— Теперь – о том, зачем я вас сюда привел. Как я понимаю, вы явились в Александрию для того, чтобы познакомиться… с некоторыми предметами вверенного мне собрания, не так ли?
Олег Иванович не ответил – в конце концов, он не скрывал своих намерений и сам попросил Вентцеля познакомить его со стариком-археологом. Так что пусть продолжает, послушаем, разберемся… В кармане у Семёнова лежал «бульдог», да и Ваня, как подозревал отец, явился сюда отнюдь не с одним фотоаппаратом. Вон как рубашка топорщится…
Впрочем, несмотря на всю безапелляционность заявления немца, никакой угрозы гости не ощущали. Олегу было скорее забавно и любопытно – хоти и сидели они в паре десятков футов под землей, в загадочном лабиринте, посреди города, в котором полно турок в красных фесках, диких арабов и вежливых, но непреклонных английских офицеров.
Боргхардт, тем временем, продолжал:
— Видите ли, коллеги… это ничего, что я так к вам обращаюсь? В конце концов, раз вы интересуетесь египетскими древностями, мы с вами в определенном смысле коллеги… Так вот, должен сказать – коллекция хедива куда обширнее, чем полагает он сам. И многие из экспонатов таковы, что их истинную ценность осознаю лишь я один – а порой, она не известна даже мне. И это в полной мере относится к тому предмету, ради которого вы сюда и явились. Вы ведь это ищете, не так ли? — И он обернулся к лабораторному столу, стоящему у него за спиной и потянул за край ткани, прикрывавшей какой-то прямоугольный предмет.
Ткань соскользнула, открыв взорам гостей ларец. Олег Иванович понял, что перед ними – тот самый предмет, о котором еще в Маалюде говорила мать Апраксия. То описание не слишком изобиловало деталями, однако же, сомнений не было никаких – это и есть ковчег, ради которого им пришлось проделать такой долгий путь.
— Я угадал? — не унимался Боргхардт. — Вы ведь ради этого сюда приехали?
