— Прости, — тихо извинился я. Горло до сих пор саднило — неприятное, незнакомое ощущение.
Старый дракон неодобрительно качнул головой, вздохнул.
— Тебе не следовало сопротивляться Печати, малыш. Это было безрассудно.
— Прости, — повторил, больше жалея о доставленных дяде трудностях, чем о нелепой попытке противостоять силе Альтэссы, отбирающей у меня крылья.
Мышцы ныли, суставы тянуло, будто меня подвесили на дыбе и кто-то медленно проворачивает колесо. Пальцы временами не слушались. Собственное, изученное до последней реакции тело воспринималось чужой, неуклюжей оболочкой.
Лучше бы, и правда, убили. Честнее, чем то ущербное, постыдное существование, которое мы приговорены влачить.
— Кто это костерок жжет в нашем лесу без спроса? Разве господам не ведомо, что за все платить полагается? За дровишки, за дичь стрелянную.
Голос принадлежал курчавому бородатому мужику, высокому и массивному, точь-в-точь бурый медведь. Гигант, усмехаясь, держал ладонь на обухе заткнутого за пояс топора. Двое сопровождавших его плечистых дуболомов не снизошли даже до видимости мирных намерений, обнажив кривые серпы.
Стараясь не провоцировать бандитов, я слегка повернул голову, убеждаясь, нас окружили. Раньше приближение чужаков я почувствовал бы саженей за пятьдесят, сегодня их появление стало досадной неожиданностью.
— Разве это ваш лес?
Я быстро пробежался глазами по поляне в поисках того, что смогу использовать как оружие. Приметил сучковатую палку около костра.
— А как же? Пусть королевским указом того и не расписано, — мужик оскалил желтые зубы. — Токмо где король, а где мы? Местные все знают, что во владения Рунды-великана без даров лучше не соваться.
Гиены за его спиной залились безудержным лаем. Ситуация складывалась… неприятная. Девять человек — трое спереди, двое ненавязчиво расползлись по бокам, еще четверо приблизились сзади. В отличие от нас вооружены: кто топором, кто серпом, кто кольями. Висельники, привыкшие безнаказанно измываться над слабыми. Удастся ли мне одолеть этот сброд, не причинив существенного вреда? Справлюсь ли? Раньше я не задавался бы подобным вопросом.
— Ух ты! Какой взгляд нехороший. Неужто убить хочешь? – рыжий гигант, недобро щерясь, направился ко мне.
Марелон вскочил, преградил ему дорогу, угодливо согнулся в поклоне — я едва не заскрежетал зубами от унижения. Дядя, конечно, прав. Сражаться опасно: слишком легко преступить черту, за которой ждет гибель. И все равно мне было больно смотреть на Повелителя Небес, пресмыкающегося перед этими отбросами.
— Племянничка простите. Ученый он, вот и возгордился малость. Мы люди безобидные. Зла никому не желаем, да и взять с нас нечего. Так зачем господам хорошим грех на душу принимать?
— Люди ли? — насмешливый вопрос главаря оборвал разглагольствования Марелона, уничтожив последнюю, и без того робкую надежду на благополучный исход. Они знали, что мы драконы. Охотники?
— Ты, дядя, свободен. Вали, куда хочешь, к тебе претензий нет. А вот принцу, — великан кивнул на меня. — Принцу лучше прогуляться с нами по-доброму, — глумливо добавил. — Тут близко, Ваше Высочество.
Они не просто знали, кого поймали. Они охотились именно на меня. Глупец! Неужели смел надеться, что Совет отпустит на свободу опасного врага. Ради спокойствия Пределов Демону льда следует умереть, пусть это и идет вразрез с волей Древних, так? Альтэссы никогда не чурались загребать жар чужими руками — политика, не более. Впрочем, зря я возвожу хулу на Повелителей: те, если хотели, просто сгноили бы меня в казематах Ареопага. Скорее, следует благодарить многочисленных «доброжелателей»: кто-то настолько сильно ненавидит изгоя, что осмелился мстить вопреки приказу Дракона.
Я горько улыбнулся, оценив изящество расставленной ловушки. Дать себя схватить и бесславно погибнуть от рук людей? Сопротивляться? У врагов в отличие от меня есть одно неоспоримое преимущество — охотникам не нужно щадить мою жизнь. Если же я ошибусь и кого-нибудь случайно прикончу, неминуемо последует возмездие Совета.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Марелон виновато улыбнулся, пожал плечами, отходя в сторону: каждый сам за себя. Пускай. Я даже рад, что дядя вне опасности.
Двое громил приблизились, разматывая толстую веревку.
Я перекатился, подхватывая сук. Пнул котелок, плеская кипятком на курчавого. Бандит отпрыгнул, но увернуться до конца не успел — самодовольная ухмылка сменилась проклятиями и обещаниями расправы, из которых «конечности переломаю», пожалуй, считалось самым гуманным.
Не вслушиваясь, я бросился на одинокого вояку, сонного как тетеря во время токования: если удастся прорвать кольцо, возможно, сумею сбежать. Пускай бесславно, зато разумнее всего.
Споткнулся о корень, с трудом сохранил равновесие. Проклял заплетающиеся ноги: не хватает ловкости и скорости, нет привычной сноровки.
Серп жалобно звякнул, встретившись с дубиной, застрял. Я без труда вырвал оружие из рук человека, отправив в ближайшие кусты. Ударил, вложив в замах свою тщетную ярость на мир, на паршивку-судьбу… понял, что, словно неумелый птенец, не рассчитал силу и сейчас раскрою противнику башку. Убью.
Прекрасно! Если мне суждено сдохнуть, заберу с собой, по крайней мере, этих ублюдков.
Локоть пронзило болью: пальцы разжались, выпуская сук. Успевший попрощаться с жизнью бандит оглушено затряс головой, еще не осознав, насколько ему повезло. Кто? Какого Хаоса!
Свист рассеченного воздуха.
Следующий снаряд угодил в голову…
***
Разбудили меня неприятное чувство онемения в стянутых за спиной запястьях и острый сучок, упирающийся между лопаток. Пошевелившись, я обнаружил, что крепко примотан к дереву. Локоть противно ныл, в затылке пульсировала боль.
Над поляной плыл терпко-сладковатый запах, слишком приторный и густой, чтобы быть приятным. Марелон, беззаботно насвистывая, сыпал в бурлящую воду травы. На его лице, проглядывая сквозь успевшую отрасти бороду, на шее, тыльных сторонах ладоней неизбежным приговором проявлялись черные линии клейма.
— С добрым вечером, засоня! Очнулся наконец-то, — дракон с лукавой улыбкой отсчитывал листья. — Я уж испугался, что ты пропустишь приход гостей. Жалко было бы потерять отличный шанс преподать моему любимому ученику последний урок.
Как долго я провалялся без сознания? Посланцы Совета наверняка уже взяли след. Сколько у нас времени?
Я напрягся, пробуя ослабить веревки. Понял, что связан на совесть.
— Марелон, ты что творишь?! Освободи меня немедленно! Вдвоем мы сумеем отбиться!
Дядя смотрел на меня. И больше не улыбался.
— Не дури, Риккард! Куда подевалось твое благоразумие? Ты чист. Каратели тебя не тронут.
— К Хаосу такое благоразумие!
Я снова попробовал освободиться — с тем же нулевым результатом. Смирившись, расслабился. Хмуро спросил.
— Зачем?
Зачем без нужды вмешался в бой и уберег меня от моей же ошибки? Зачем пошел против Альтэссы, не позволив убить еще там, у Черной реки? Почему не сопротивляешься? Встречаешь вестников смерти с беспечной улыбкой на лице?
— Послушай, малыш, мне и так немного оставалось до путешествия в Небесную обитель, — дядя присел передо мной на корточки. — Печать и эта… неприятность слегка сдвинули крайний срок, вот и все. У тебя же еще целая жизнь впереди.
— Жизнь? Кому нужна такая жизнь?!
— Не перебивай! — оборвал Марелон. — Жизнь — величайшая драгоценность, впрочем, ты и сам это понимаешь, хоть и не признаешь. Да, сейчас наступили, мягко говоря, не лучшие времена. Но рано или поздно все образуется. Пока ты жив, есть надежда.
Он поднялся, обернулся, приветливо кивнул.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Добро пожаловать, господа. Проходите, не стесняйтесь, я ждал вас.
На поляну, настороженно озираясь, выбрались двое.
Смуглый южанин с непослушными вихрами цвета спелого каштана и изъеденной солнцем и солью кожей нервно поигрывал «звездочкой», в любой момент готовясь пустить ее в ход. Я не взялся бы сказать, сколько смертельно опасных пластин скрывали расклешенные рукава его накидки и напоминающие юбку штанины. Судя по одежде, «гость» нередко ходил в море на каперах Клибы. На меня корсар покосился с явным разочарованием.
