Заскрипели перья. Этому протоколу суждено навсегда упокоиться в секретных архивах Ареопага сразу после заседания.
— Именем Совета, что есть проводник воли Древних в подлунных королевствах, и в его присутствии Риккард тиа Исланд, эсса снежного клана, известный также как Демон льда…
Глашатай запнулся, посмотрел на своего Повелителя. Тот заговорил не сразу, оценивая вес слов, готовых сорваться с его выцветших губ.
— Как глава рода Исланд я отрекаюсь от Риккарда, недостойного сына семьи, клятвопреступника и кланоубийцы. Как Альтэсса Северного Предела я поддерживаю решение главы рода Исланд.
Слова лишь звук, что сотрясает воздух. Они не могут физически ранить, не могут резать и убивать, как острый клинок. Они вообще не способны причинить вред. Я еще вчера сумел бы повторить все, что произнесут на сегодняшнем суде — до мельчайших деталей. Но почему же мне сейчас так горько?!
Писарь оживленно водил пером, врезая в память листа слова, забравшие у меня семью.
— …Риккард, сын дома Льда, эсса северного клана, обвиняется в преступлениях против Небес и Земли, — озвучил Ис церемонную формулу, — как то злостное попрание Завета, что есть наследие Древних, их воля и закон, и дерзновенное неподчинение приказу Альтэссы, воплощению Дракона. Обвиняется в развязывании мировой войны, предательстве собственного народа, убийствах драконов и людей…
Катастрофа надвигалась медленно и неотвратимо.
— …напал на хранителей памяти в доме семьи Иньлэрт… возглавил штурм Южного Храма Целителей…
Минута за минутой, строка за строкой Исхард озвучивал содержание длинного свитка в его руках. Слова растворяли в висящей над ареной тишине бесконечный список моих прегрешений.
— …в битве у реки Вийска, также известной как Черная…
Казалось, глашатай никогда не прекратит говорить. Мне хотелось и одновременно не хотелось, чтобы он замолчал.
— Все вышеперечисленное освидетельствовано, задокументировано и подтверждено, а потому не вызывает сомнений в подлинности.
Исхард наконец-то закончил обвинительную речь, обернулся к Повелителю снегов. Отец ждал, позволяя стихнуть последним отголоскам эха. Невидимые зрители затаили дыхание.
Сердце сдавило в тисках дурного предчувствия.
— Северный клан изгоняет тебя и объявляет своим врагом, Риккард, сын дома Льда. Так говорю я, Альтэсса, и слово мое — закон.
Приговор обрушился на голову неподъемной могильной плитой.
— Южный клан объявляет тебя своим врагом, Риккард, сын дома Льда, — сухо повторила Харатэль.
Селена, последние минут десять едва удерживающаяся, чтобы не зевать, замерла, прислушиваясь к чему-то. Откинула за спину водопад черных волос, промурлыкала.
— Восточный клан присоединяется к выбору присутствующих Владык, — женщина выразительно кивнула на пустые скамьи западного сектора. — Полагаю, Альтэссу Кагероса можно не ждать?
— В соответствии со вторым пунктом Роксонского соглашения от девять тысяч девятьсот сорок первого года, — заметил Исхард, — закатный клан временно, до изменения политики и доказательства верности Завету, лишен права голоса.
Тонкости протоколов звенели где-то на краю сознания. Глаза застила пелена гнева.
Враг Пределов?!
Некто без имени и рода! Совет не мог придумать худшего унижения! Отказать в чести уйти за Порог как часть клана! Забрать жизнь не воина, нарушившего закон и должного искупить вину! Не эссы, дерзнувшего пойти против воли Повелителя, чтобы показать драконам возможность другого пути.
Меня собирались изничтожить, как уничтожают опасную безумную тварь! Как тлетворную болезнь! Как плесень!
— Именем эссы северного клана я прошу Совет дать мне…
Я рванулся, собираясь встать. Алые держались настороже: на плечи надавили, пригибая к земле, скулы онемели, обрывая сопротивление еще до начала. Сволочи! У меня есть право на последнее слово!
Заклятие сковывания поползло дальше, охватило не только лицо, но и грудь, руки, ноги. Я повис безвольной куклой, способный только слушать.
— За совершенные преступления обвиняемый приговаривается к смертной казни. Приговор будет исполнен в течение недели, — Исхард вопросительно обернулся к Аратаю за подтверждением. Тот рассеянно кивнул — мысли Альтэссы витали далеко от зала суда: меня для отца уже не существовало.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Южный клан поддерживает решение Севера.
— У Повелителя гор нет возражений, — прощебетала Селена, увлеченно полируя ногти.
Исхард медленно скатал свиток, приказал.
— Увести!
***
Ожидание казни само по себе кара.
Каждый рассвет ты встречаешь с благодарностью за дарованную отсрочку, каждый вечер провожаешь проклятиями, потому как отмеренная тебе нить жизни становится все короче, и ее разлохмаченный шелковый кончик так и норовит выскользнуть из неуклюжих пальцев. Ты цепляешься за него из последних сил: мир — скучный привычный мир, который ты принимал как данность — теперь, когда пора уходить, неожиданно заиграл яркими красками, зовя неисследованными горизонтами, лишая покоя незавершенными делами и воскрешая в памяти все хорошее, что уносится прочь бурлящим потоком времени. А впереди ждет тьма, пугающая неопределенностью: есть ли что-нибудь там, где обрывается земной путь? Ты держишь истончающуюся нить, словно драгоценные бусины нанизывая на нее ускользающие мгновения: сияющее ярче обычного солнце, манящее невероятной голубизной небо, кружащихся вдалеке беркутов, за чьим полетом хочется наблюдать вечность… Это все иллюзия. Ты еще ешь, дышишь, чувствуешь, мыслишь, надеешься. Но ты уже мертв. Мертв в глядящих на тебя глазах.
Я не знал, как и когда меня убьют. Будет ли конец моего пути быстрым и безболезненным, или самого злостного преступника Пределов ждут долгие пытки, после которых приход Серой Госпожи покажется желанным? Сгину ли я в неизвестности, или Совет выберет публичную казнь в назидание прочим — тем, кто решит забыть о собственном предназначении? Я не притрагивался к пище, опасаясь яда, не спал, прислушиваясь к шагам убийц в ночи. Я понимал, что только продлеваю агонию и следовало закончить все после визита отца, но… Никто никогда не торопится на встречу с собственной смертью. Любое существо в силу заложенных природой инстинктов желает жить, и логика пасует перед этим исконным, вечным стремлением.
Конвой явился в ночь на пятые сутки. Шестеро алых в полном доспехе с закрытыми лицами — мрачный и торжественный эскорт, должный сыграть роль моих провожатых в Небесную обитель.
Драконы молча и терпеливо ждали у порога, позволяя мне вознести последнюю молитву Древним и собраться с мужеством самому встретить предначертанную судьбу. Я был благодарен алым за эту видимость уважения: могли ведь вытащить из камеры силком, враг Пределов — никто и не заслуживает особого отношения.
В окно скалилась луна. Тишина давила, неожиданно захотелось услышать звук человеческого голоса, пусть даже собственного.
— Пора? — не вопрос, невнятный хрип, руки дрогнули — встать удалось только со второй попытки.
Один из стражей кивнул, пропуская.
Коридоры, неожиданно пустынные, хранили сонное уютное молчание, нарушаемое тяжелыми шагами рыцарей серебра. Стук набоек, точно щелчки гигантского метронома, отсчитывал последние мгновения. Каждая деталь остро врезалась в память: шершавый ворс вытертых половиков и холод векового камня под босыми ступнями, мягкий желтый свет ночных ламп, запах розового масла, вечерняя свежесть, ворвавшаяся в приоткрытое окно, болезненная белизна небесной странницы, капля пота, щекочущая спину.
Привычная тяжесть оков.
Двери зала собраний раскрылись как голодная пасть. Я невольно замер на пороге, смотря на центральную арену, ярко освещенную факелами… на два столба в центре. Что мне готовят?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Кресла Совета пустовали. Зрительские ряды скрывались во мраке. Тяжелое выжидающее молчание висело в воздухе, давило глухой ненавистью, смеялось затаенным торжеством. Пугающая атмосфера, словно встречный поток ветра, требовала повернуть обратно, понуждала сгорбиться, опустить лицо.
