— Под охраной, — тихо поправила Ася. — Это ведь разные вещи. Сторожат чужие, охраняют свои.
— Ладно, — помолчав, сказал Гонсалес. — Чего ты, в самом деле?.. Жив твой майор. Уже хорошо.
— Хорошо, — согласилась Ася. — Только он не мой майор. Он ваш майор. Он же вас охранял… Не понимаю, почему без оружия. Все с оружием, а он — нет… Как так можно?! В него стреляют, а он — голыми руками! Вот и ранили… Если бы у него был пистолет, он бы успел первым, он бы этих убийц всех сам перестрелял, они бы даже пискнуть не успели, не то что в него попасть!..
— Ой, перестань! — Гонсалес, кажется, даже развеселился почему-то. — Был у него пистолет, все у него было… Да это и не важно, подумаешь — пистолет! Он сам по себе оружие. Покруче любого пистолета. Только ему не надо было их убивать, ему они живые нужны были. Потому тебя и попросил меня спрятать. Чтобы руки себе развязать. Знал, что сам стрелять не будет, а они — будут. Пуля — дура, мало ли в кого попадет… Вот меня и прогнал. За себя не боялся — он правда… умеет. К тому же он одного ждал. И не сегодня. Просто как-то все быстро завертелось… Похоже, тех кто-то предупредил.
— Каких — тех?
— Чужих, — хмуро сказал Гонсалес. — Каких же еще… Слушай, да позвони ты в больницу. Хватит уже силу воли тренировать… Хоть что-нибудь узнаем наконец.
— Или чужие наконец узнают, где мы… Нет, нельзя звонить. Надо ждать.
И тут же в соседней комнате тихо тренькнул телефон. Тетя Фаина ответила, заговорила спокойным голосом. О чем — слышно не было, но голос был совсем спокойный. Ася осторожно перевела дыхание.
— Ну, ты, слабая женщина… — Гонсалес коротко рассмеялся, а потом вздохнул. — Руку-то выпусти. Пальцы мне чуть не сломала.
Ася только сейчас заметила, что действительно вцепилась в руку Гонсалесу мертвой хваткой. Впрочем, еще неизвестно, кто кому пальцы мог сломать — Гонсалес тоже сжимал ее ладонь железными пальцами изо всех сил. Ну, даже если в четверть силы — и то больше чем достаточно для членовредительства. Она потянула свою руку из его ладони и, напряженно прислушиваясь к голосу тети Фаины за стенкой, машинально пробормотала:
— Простите, больной, придется немножко потерпеть…
Гонсалес опять коротко рассмеялся, но ответил серьезно, даже несколько мрачно:
— Да это я потерплю. Не такое терпел.
А у нее терпение, похоже, уже кончилось. Совсем не слышно, о чем там с кем-то говорит тетя Фаина. Конечно, может быть, просто кто-нибудь из соседей позвонил, чтобы спросить, нельзя ли привести ребенка вот в такой день и вот на такое время… Но тетя Фаина могла бы уж, наконец, догадаться, что они тут… волнуются. Кой черт — волнуются! Лично Ася просто сходит с ума от страха. Боится дышать и шевелиться. И думать ни о чем не может, кроме мутного холода…
Стараясь не думать о мутном холоде в солнечном сплетении, она поднялась и шагнула к двери. И тут же в эту дверь вошла тетя Фаина с телефонной трубкой возле уха, договаривая спокойным голосом:
— А вот завтра огород будем копать, так что помощники нам очень даже нужны. Ты огород копал когда-нибудь?.. Во, наверное, и шеф твой забыл когда… Пусть приезжает со Светкой с утречка. Да нет никакой необходимости, только если сам захочет… А репортаж с операционного стола ты прямо сейчас коллеге изложи. Передаю трубку.
— Ты откуда? — тревожно спросила Ася.
— Да не беспокойся, от лаборантов я, — ответил Атексеев. — Тут ни единой души. А дверь от лоров открыта. Вот я и это… на всякий случай. Майор предупредил, чтобы со своих тебе не по делу не трезвонили.
— Ну, тогда давай по делу, — поторопила она. — Что так долго молчали все? И майор не звонит. Или первыми приехали… не те?
— Погоди, я так быстро не могу… — Алексеев виновато повздыхал и объяснил: — Пять минут назад только уперлись. Кто бы тебе откуда позвонил? Тем более что майор предупредил… Нет, давай я лучше все по порядку, а то забуду что-нибудь.
Алексеев стал рассказывать. В любом другом случае Ася уже пять раз перебила бы его: «Только по существу». Алексеевские рассказы всегда изобиловали мельчайшими деталями, подробнейшими описаниями, неожиданными ассоциациями и попутными комментариями, и, не перебивая, его мог слушать только Плотников. Сейчас Ася тоже слушала не перебивая и тихо радовалась, что Алексеев такой внимательный, такой наблюдательный и такой объективный. Только говорит очень медленно. Зануда. Зато картина в его изложении получалась такой четкой, будто Ася сама была свидетелем происходящего. И даже — участником…
Происходящее выглядело так. Первыми, через минуту после Асиного звонка, появились хирурги. Сразу занялись майором и тем рыжим ментом, который был на лестничной площадке. Похвалили тетю Олю за грамотное оказание первой помощи. Тетя Оля пошепталась с майором и пошла мыть запасную лестницу, а то пациенты лоров опять там курили. Просто безобразие, надо бы эту лестницу закрыть раз и навсегда… Потом хирурги вызвали травматологов для пятнистого, прикованного за ногу к кровати. Травматологи появились практически одновременно с двумя… в общем, они оба в штатском были, так что кто их знает… Но оба — люди майора, это точно. О чем-то коротко поговорили с майором, он остался доволен. Тут Плотников закончил операцию — кстати, незачем этого охотника в офтальмологию было везти, глаза совсем не повреждены, просто оба века слегка обожжены, а одно — рассечено, но не опасно… Так вот, Плотников вызвал из лицевой хирургии дежурных, чтобы лоб больному они чинили, а сам поднялся в отделение. И тут же наехал на майора и на этих двоих, в штатском: куда дели больного Гонсалеса? Прямо при хирургах и травматологах. Майор и эти двое сказали, что Гонсалеса они увезли и спрятали, раз в больнице ему находиться опасно. Плотников потребовал показать больного немедленно. Ему пообещали, что покажут завтра. Тут понаехали менты — много, человек двадцать, наверное. Наверное, с начальством, потому что среди милицейских машин был и «мерседес» с мигалкой. Скорее всего — уголовный розыск. Хотя черт их знает, в жизни менты какие-то не такие, как в кино. И медэксперты у них какие-то не такие… Но суету развели точно такую же, как в кино. Маразм. Стали шарахаться по всему отделению, прямо настоящий обыск… Кстати, кладовку за раздвижной дверью в кабинете Плотникова так и не обнаружили. В перевязочной обнаружили тетю Олю, которая мыла пол. Тетя Оля разоралась на них лучше, чем Светлана Алексеевна. Заставила всех надеть бахилы. И предположительного ментовского начальника, и двух предположительных следователей… Или как их там, которые вопросы задают? В общем, на киношных тоже не похожи. И вопросов у них мало было, только «кто где был, когда стреляли» и «что увидели, когда пришли на выстрелы». Тетя Оля сказала, что работала, лестницу мыла, а то курят там всякие… Это вам больница, а не овощной магазин. Еще долго рассказывала, как лежачие старушки испугались шума, пришлось им соврать, что это кто-то телевизор так громко включил. Теперь на ней грех — соврала. Завтра пойдет на исповедь, покается, помолится — Бог простит, потому что всемилостивый… Но на душе все равно нехорошо. Она ведь и не помнит, когда врала. Кажется, в пятом классе. Чего-то не выучила, а сказала, что горло болит. И вот нынче опять соврала. Грех, грех, замаливать надо… Тетю Олю менты дослушали с заметным трудом, отпустили с богом. Она тут же опять принялась за работу. Ее спросили, сколько раз в день в отделении проводят уборку. Тетя Оля ответила, что уборку проводят все время, и в день, и в ночь. Без перерывов, потому что Светлана Алексеевна проверяет качество работы белой салфеткой со спиртиком. Менты, которые искали в отделении какие-то следы и отпечатки, переглянулись, сделали выражение лиц типа «висяк», после чего следы и отпечатки искать перестали… А Плотникова до конца вообще не дослушали, потому что он сначала сказал, что во время вооруженного конфликта находился в операционной на первом этаже, а потом немножко увлекся и стал рассказывать о методах лечения ожогов склеры, а потом, когда его спросили про Гонсалеса, начал подробно описывать ход операции… В общем, менты не выдержали, не дослушали. И его, Алексеева, тоже до конца не дослушали, хотя он говорил исключительно по существу. Правда, не об операции, а о возможных осложнениях в случае нарушения правил поведения после операции. Ей-богу, не хуже Плотникова говорил. Примеры приводил. Даже взял у следователя — или кто он там — ручку и листочек бумаги, нарисовал глаз в разрезе и попытался с помощью иллюстрации объяснить, как разъезжаются швы при неблагоприятных внешних воздействиях. Этого слушать не захотели. Странные люди. А майора и рыжего мента хирурги забрали почти сразу. Перед этим майор велел Алексееву передать Асе, что если сам завтра не позвонит, то с его телефона позвонит человек, которого она видела на лестнице. Скажет: «Тугарин тоже любит импортные апельсины». И все. После этого Ася должна перезвонить, и если тот же голос ей ответит, что абонент находится вне зоны досягаемости, но очень близко, то с собеседником можно говорить, как с самим майором. Импортные апельсины! Вне зоны, но очень близко! Во маразм, да? Даже в кино такого не бывает. Но ему-то, Алексееву, что, его дело попугайское — дословно передать все, что велели. Вот он и передает. А лично от себя может добавить, что майор, скорее всего, завтра утром позвонит сам, потому что операцию ему уже сделали, из плеча пулю извлекли, а в ноге и пули никакой не было, ногу пуля навылет прошла. Никакой опасности нет. И рыжий мент с лестницы уже вне опасности, хоть у того все сложнее было — ранение в живот. А того мента, который с лестницы пропал, и поэтому майор поставил вместо него рыжего, — так вот, того пропавшего мента нашли в подсобке под лестницей на первом этаже, без сознания — оглушили его ударом по голове. Верное сотрясение мозга, а что дальше будет — это выяснится, когда очнется. Черт, вот что за работу люди выбирают, а? Ну ладно, допустим, это порода такая, им вообще ничего не страшно, для них это правда просто работа. Так хоть бы подумали, каково родным! Матери-то у каждого есть, правильно? И жены у них есть, и дети, и наверное… Вряд ли они такую работу одобряют… Алексеев помолчал, вздохнул и виновато сказал:
