— Чего-то я уже о другом… Вообще-то у меня все. Если завтра с Плотниковым соберемся больного смотреть… э-э… огород копать — я тогда заранее еще позвоню. Вот теперь совсем все. Через пару часов я сам в хирургию сбегаю, посмотрю, как там что. Теперь точно все… Вопросы есть?
— Благодарю за службу, — машинально сказала Ася, спохватилась и серьезно добавила: — Вопросов нет. Есть сообщение. Володь, я тебя страшно люблю. Я тебе еще не говорила? Нет? Забыла, наверное. Ну, счастливо. Спасибо тебе. До завтра?
— До завтра, — ответил Алексеев. — Всегда ты самое главное сказать забываешь… Если еще что — так я эсэмэской, да? Ладно, пока.
Наверное, у нее было выражение лица типа «слава богу, диагноз не подтвердился», потому что Гонсалес, до этого смирно лежавший носом вверх, опять стал подниматься, недовольно ворча:
— Любит она его, во как… То тряслась, что глаз из-за мотоцикла испортится, и звонить сама боялась, и вообще что с майором… А как про любовь — так и забыла, что спросить хотела! Ну, командир, не ожидал.
— Больной, вы бы лучше заткнулись, — ласково посоветовала Ася и замахнулась на него телефонной трубкой. — Лежите и не трепыхайтесь, больной. Завтра утром приедет Плотников, а что мы ему предъявим? Нарушение режима мы ему предъявим? Это после того, как он полночи!.. Настоящее чудо!.. А вы тут!.. Да я лучше собственными руками вас задушу и в землю закопаю. И надпись напишу: «Тут никакого Гонсалеса нет, потому что его увезли и спрятали люди майора Тугарина!»
Тетя Фаина вынула телефонную трубку из Асиной руки и понесла ее из комнаты, укоризненно бормоча на ходу:
— Зачем же трубкой-то? Пригодится еще… Может, кто полезный позвонит. Ты его лучше стулом, все равно стулья новые покупать пора…
Гонсалес проводил тетю Фаину задумчивым взглядом, так же задумчиво посмотрел на Асю, опять улегся на спину и не очень уверенно сказал:
— Дался вам всем этот режим… Тут вон дела какие, прямо хоть правда под землю прячься, а она — режим! И Плотников ваш тоже сумасшедший. Нельзя ему сюда ехать, опасно. В лучшем случае — пособничество пришьют. Организацию побега, укрывательство… А то и вовсе чего похуже сделают… при сопротивлении органам. Черт с ним, с глазом, ничего с ним не будет. Не надо ему сюда… Постой, а чего это ты про людей майора? Куда это они меня увезли?
— Откуда я знаю? — весело удивилась Ася, села на диван, потому что ноги уже не держали, и с блаженством прислушивалась, как в солнечном сплетении исчезает тугой комок холода. — Больной, вас увезли и спрятали люди майора. Еще до приезда местных ментов. Так сами при всех и сказали. Вот и все. Вас никто не ищет. И не будет искать. А Тугарина уже прооперировали. И рыжего тоже. Они вне опасности.
Гонсалес долго лежал молча, задумчиво смотрел в потолок, вздыхал, наконец серьезно спросил:
— Командир, можно я тебя поцелую?
— А почему меня? — Ася уже успокоилась, совсем развеселилась, сделала выражение лица типа «мне чужие лавры ни к чему». — Больной, меня настораживает ваша неадекватная реакция. При чем тут я вообще? Глаз вам спас сам Плотников, вот его и целуйте. Или майора — он же вас защищал. Или всю его команду, потому что они все правильно сделали. Еще Светку можно, ведь это она вам телефон в палату таскала, чтобы вы своим звонили. И всех честных ментов, тем более что они пострадали. И бабу Женю — она вас кормила. Да! И тетю Олю, конечно! Она ту лестницу, по которой мы удирали, еще до прихода местных ментов вымыла. И как догадалась? Тем более что я дверь на этаж закрыла, ключ в двери на первом этаже остался. Тетю Олю обязательно поцеловать надо. Я ее тоже поцелую. Неоднократно.
Гонсалес лежал, заложив руки за голову, следил за Асей веселым зеленым глазом и смеялся. Отсмеялся, с удовольствием заметил:
— В норму пришла… Командир, я понял, у тебя мужа нет.
— Почему? — с любопытством спросила Ася. — Никто не понимает, а вы поняли! Это интересно.
— Потому что за слепоглухонемого ты ведь не пойдешь, — рассудительно сказал Гонсалес. — А нормального на первой минуте знакомства до инфаркта доведешь.
Ася тщательно обдумала его заявление и одобрительно согласилась:
— Оригинальная гипотеза. Даже где-то креативная, не будем скрывать… Хотя однажды я уже выходила замуж. И именно — за слепоглухонемого. Правда, это сначала как-то не очень заметно было… А потом смотрю — а за него мама разговаривает! А он сидит, молчит и кивает. Незабываемое впечатление.
Гонсалес опять засмеялся, хотел, кажется, что-то спросить, даже уже начал: «И что ты?…» — но тут в комнату вошла тетя Фаина и строго заявила:
— Хватит режим нарушать. Больному пора ужинать — и отбой. Детей я уже уложила, так что в кухне поедим. Аська, можно больному до кухни дойти? Или уж лучше сюда все принести? Чтоб лишний раз не колыхался. Во избежание.
— Я не буду колыхаться, — пообещал Гонсалес. — Я буду очень медленно и осторожно, потому что уже проникся… Командир, разрешишь до кухни дойти? Ведь Пашка еще не спит, нет? То есть Митька…
Ася и тетя Фаина быстро переглянулись. Генерал ничего не сказал им о поразительном сходстве Митьки с его погибшим сыном, и первая реакция Гонсалеса-младшего при встрече с Митькой их даже встревожила. Всего неделя после операции… Да еще гонка на мотоцикле… Мало ли? Стресс. Или температура поднялась. Или и то и другое. Вот и результат — глюки. Правда, Гонсалес-младший довольно быстро очухался от потрясения и вполне внятно, даже спокойно объяснил, что Митька — вылитый его брат. Одно лицо, одна фигура, одна походка… Когда заговорил — выяснилось, что и голос тот же. Кто угодно обалдел бы. Спасибо, что в обморок не хлопнулся, хотя был к этому очень близко. Гонсалес говорил об этом серьезно и откровенно, ничуть не стесняясь своей минутной слабости. Впрочем, кажется, он это и слабостью не считал. Очень жалел отца, которому пришлось пережить то же самое. Узнав, что отец никому ничего не сказал, не удивился:
— Да, это на него похоже. Он очень сильный человек. Наверное, не хотел своими переживаниями вас грузить. Или опасался, что как-нибудь до меня дойдет… Или до мамы. Неизвестно, как бы она… За нее он очень боится. И Пашка… то есть Митька — он чей?
«Наш, — сказала при встрече тетя Фаина, уводя Гонсалеса в дом. — Иди уж, не отсвечивай тут. Потом все расскажем». Потом была суета с устройством, Асина бурная деятельность, телефонные разговоры с Москвой и со Светкой, тревога, звонок Алексеева — и оглушающее облегчение. Гонсалес ни разу не заговорил о Митьке. Казалось, что даже забыл. Как будто мало ему переживаний на сегодня. Неудачно получилось…
Гонсалес заметил, как Ася и тетя Фаина переглянулись, с досадой вздохнул, но объяснил опять очень серьезно и откровенно:
