отдалении яхте, на белоснежном боку которой было выведено английскими буквами «Анна-Мария».
— Вытягивайте его из машины, берите под белы рученьки и тащите на корабль, — распорядился капитан.
Через минуту они с Аллой шагали по причалу. Мы с Васей шли следом, закинув руки Генриха на плечи. «Кассир» еле волочил ноги, бекал, окал и мекал, не отдавая себе отчёта, где он находится.
Джузеппе уже подошёл к яхте и что-то крикнул. Ему сразу же ответили. На борту появился седой загорелый бородач в синей куртке. Он нагнулся, подхватил широкую деревянную доску-сходни и выставил её мостиком между яхтой и землей. Капитан передал толстяку ключи от «астон-мартина» и первым взбежал по планкам-ступенькам. Вторым пошёл Василий, подхвативший Шалмановича под колени и забросивший себе на плечо.
«Силён», — отметил я, наблюдая за оперативником, шустро поднимающимся на яхту с тяжелым грузом. Затем я галантно пропустил Аллу вперед, сделав приглашающий жест ладонью, но оперативница подхватила меня за локоть и подтолкнула к сходням.
— Не выпендривайся. Я — последняя.
Пришлось подчиниться. Алла появилась на палубе через десяток секунд после меня. Бородач поднял сходни на яхту. Шалманович сидел возле Сергея Ивановича и Василия, уставившись в пол бессмысленным взглядом.
Толстяк завозился со швартовочным канатом, распутал его и бросил концы в море. «Анна-Мария» начала медленно отплывать от берега. Куда-то исчезнувший бородач, появился на лестнице, ведущей в технические помещения, и стал за штурвал. Заработал мотор, и яхта прибавила ходу.
— Buona fortuna! Arrivederci![13] — крикнул нам вслед Джузеппе, помахав ладонью!
— Addio amico mio![14] — откликнулся капитан.
— Бай! — я вскинул ладонь в ответном жесте.
А Вася просто помахал толстяку.
— Василий, берем его, — капитан подхватил Шалмановича подмышку, старлей взялся с другой стороны и они потащили его вниз, в сторону жилых помещений. Мы с Аллой остались на палубе.
Яхта лавировала, обходя пришвартованные суда и пирс. Темная фигурка Джузеппе, стоящего на причале, стала еле видна, а потом исчезла совсем, слившись с темным маревом ночи. Огни порта ещё светились маленькими тусклыми огоньками. Через минуту пропали и они. Мы вышли в открытое море.
* * *
Когда мы зашли в небольшую каюту для экипажа, куда поместили пленника, Шалманович явно пришёл в себя. Он сидел на топчане, сгорбившись, и думал о чём-то своем. Поднятая правая рука прикована к железному стержню, торчащему из стены и поддерживающему верхнюю полку.
В мятом смокинге, красными глазами с полопавшимися капиллярами, растерянный и поникший, Генрих уже не напоминал того холеного и самоуверенного бизнесмена в казино. Даже не сразу поднял голову, когда клацнул замок и в комнате появились мы.
— Кто вы такие, и что вам от меня надо? — глухо спросил он, глянув на нас и сразу отведя взгляд. — Денег?
— Не совсем, — улыбнулся капитан. — Хотя и от денег не откажемся. Нам нужны показания.
В глазах Генриха зажегся огонёк беспокойства.
— Ничего не понимаю, — буркнул он. — Какие показания? О чём?
— О планируемом государственном перевороте в Союзе и смене конституционного строя, — любезно подсказал капитан. — Вы один из самых крупных агентов Комитета, управляющих денежными потоками, полученными от продажи нефти и других экспортных товаров Советского Союза, контактируете с заговорщиками и в курсе их дел.
— Вы меня с кем-то путаете, — пробормотал Шалманович. — Учтите, я гражданин Израиля. Моё похищение вам с рук не сойдёт.
— Во-первых, то, что ваше похищение организовано именно нами надо ещё доказать, — презрительно ухмыльнулся Сергей Иванович. — Во-вторых, на кону стоит судьба моей Родины. Поэтому на возможные скандалы и последствия, мне, и тем, кто стоит за мной, абсолютно наплевать. Повопят на Западе и утрутся. Переживем, не в первый раз. А если Моссад будет возникать, так мы через западную прессу опубликуем кое-какие документы. Например, выдержки из вашего личного дела, заведенного в разведшколе КГБ, которую вы закончили после института и ещё несколько любопытных документов. Они докажут, что в Израиле вы работали на КГБ. Это не очень хорошо и этично, согласен. Но вам и другим заговорщикам надо было думать о том, куда ввязываетесь, заранее. С такими как вы, все средства хороши.
— А у вас есть эти документы? — пробормотал побледневший Генрих.
— Конечно, есть, — улыбнулся капитан. — Приедем в Союз, я вам их лично предъявлю.
— Что вы от меня хотите?
— Показаний. Честных и правдивых. Как финансовые потоки перекачивались на Запад, вашу роль в перевороте и скупке советских активов, когда он пройдет. Кто задействован, как всё это будет осуществляться, с перечислением каждого этапа и самых мельчайших деталей.
— Кто вы такие? — прямо спросил Шалманович.
— Те, кто не позволит вам уничтожить страну, — туманно ответил Сергей Иванович. — Думаете, все решено, все предатели? Ошибаетесь, есть много людей, которые не позволят вам разрушить страну. В том числе на самом верху.
— Товарищ, — Генрих сделал ещё одну попытку. — Не знаю, о каких заговорщиках вы говорите, и кто вам вообще рассказал эту ересь. Да, я имею отношение к КГБ. Своими идиотскими действиями вы срываете важную операцию, инициированную лично председателем КГБ — товарищем Андроповым, и будете за это отвечать по всей строгости закона. Рассказывать подробности я не имею права. Свяжитесь с Евгением Питоврановым, заместителем Главы Торговой Палаты, или с Георгием Карловичем Циневым, надеюсь, знаете кто он такой. Он должен быть в курсе. Можете хоть до самого Юрия Владимировича дойти, чтобы вопросов не оставалось. Надеюсь, вы же не будете утверждать, что председатель КГБ участвует в этом, как вы говорите «заговоре». Вы вообще представляете последствия того, что сделали?
— Представляем, — хищно улыбнулся капитан. — И это нас абсолютно не пугает. Скажу больше, да, я считаю, что Андропов не только участвует в заговоре, он его возглавляет. Ещё вопросы будут?
— Вы меня убьете? — глаза у Шалмановича потускнели, лицо обессилено обмякло. — Такие вещи живым не говорят.
— Пока не собираемся. Все будет зависеть от вашего поведения, — пояснил капитан. — Если дадите показания, перебежать обратно уже не сможете.
— Что в лоб, что по лбу, — пробормотал Генрих. — Вы же понимаете, что, если даже вы не убьете, то после того, как я начну говорить, мне не жить?
— Наоборот. Только показания спасут вашу жизнь. Вы станете ценным
