— Не может быть! — воскликнула я. — Ты?! Не совсем откровенен?! Не могу поверить! И какую же крохотную, незначительную деталь ты от меня утаил? Нет, не говори, дай я сама догадаюсь. Нет никакого ночного поезда в Мемфис? Да?
— Вообще нет никакого поезда в Мемфис, будь он проклят! Точка. Конец предложения! — закричал он и оборвал себя на полуслове. В наступившей тишине слышалось его прерывистое дыхание. — Это я тебе уже сказал, — продолжал он, понизив голос на несколько децибелов. — Чего не сказал, так это то, что есть несколько ночных поездов в Каир. Хочешь выслушать мои соображения относительно того, на который из них скорее всего сел Шмидт, или предпочитаешь продолжать этот бессмысленный обмен оскорблениями?
— Ненавижу, когда ты так разговариваешь, — тихо сказала я. — Продолжай.
— В Египте существует несколько типов поездов, — начал Джон, еще больше растягивая слова и произнося их с еще большей нарочитой четкостью, что еще больше меня бесило. — Во-первых, два ночных экспресса со спальными вагонами, которые следуют от Луксора до Каира. Начальный пункт их маршрута, правда, Асуан, но это нам не важно. Один уходит из Луксора в семь тридцать, другой — в десять тридцать. Едва ли нужно уточнять, что время отбытия приблизительное.
— Едва ли. Откуда ты знаешь расписание?
— Если не ошибаюсь, я уже имел честь говорить, что внимание к разного рода распорядкам и расписаниям — непременное условие для того, кто хочет преуспеть в моей профессии. Это правило особенно важно, когда речь идет о транспорте. Нет, правда, — задумчиво перебил себя Джон, — когда-нибудь мне нужно будет написать небольшое руководство. Правило номер один: прибыв на место, выясни, как можно покинуть его в случае срочной необходимости.
— Перестань, Джон, — ласково-угрожающе попросила я.
— А ты перестань отвлекать меня дурацкими вопросами. Итак, большинство состоятельных туристов, путешествующих по железной дороге, предпочитают именно эти поезда. А это, моя дорогая, достаточное основание для того, чтобы Шмидт, если я правильно понимаю ход его мыслей, не сел ни в один из них. Дополнительное неудобство состоит в том, что эти поезда не имеют остановок между Луксором и Гизой, а это уже пригород Каира. Сесть в такой поезд — значит не иметь возможности сойти с него в течение десяти или одиннадцати часов. Если ожидаешь погони, лучше иметь больше возможностей для маневра.
— Разумно, — признала я. — Какова же альтернатива?
— Я рад, что ты спросила. Другие ночные поезда делают несколько остановок, но только в одном из них есть вагоны первого класса. Первый класс здесь весьма комфортабелен, даже по вашим чрезмерным американским запросам. Второй и третий классы — отнюдь, и даже если Шмидт готов смириться с неудобствами — теснотой и духотой, у него вряд ли есть шанс сойти за студента-иностранца или египтянина.
— Значит...
— Значит, он, полагаю, сядет на одиннадцатичасовой поезд, который останавливается в Сохе, Асьюте и Эль-Минье. Если он хочет запутать следы, то возьмет билет до Каира, но сойдет на одной из этих станций.
— Это последний поезд?
— После полуночи есть и другие, но, надо думать, он имел в виду не просто «ночной» поезд, но поезд, отправляющийся сегодня ночью. На записке стояла сегодняшняя дата.
— Логично, но уж больно неопределенно, — сказала я. Центр города остался позади, и теперь единственным освещением служил свет фар встречных машин. Джон отодвинулся в противоположный угол сиденья. Он не ответил на мое замечание, но я слышала, как прерывисто он дышит, и это мне совсем не понравилось.
— С тобой все в порядке? — спросила я.
— Абсолютно.
— Может быть, тебе принять еще одну из твоих...
— Только что принял. — Он колебался несколько мгновений, потом сказал: — Если я засну, разбуди меня, когда подъедем к Нагхаммади. Там нужно будет уточнить нашу стратегию.
— Какую стратегию? — спросила я. — Если у тебя есть план, я хочу, чтобы ты меня в него посвятил. Мы собираемся перехватить Шмидта в одном из тех мест, которые ты упомянул, или ты хочешь ехать прямо в Каир, если допустить, что этот металлолом может проделать столь длинный путь, или...
Фейсал прервал меня темпераментным пассажем, произнесенным по-арабски. Я перегнулась через спинку переднего сиденья:
— Что вы сказали?
— Лучше я не буду переводить буквально, но у англичан тоже существуют пословицы насчет женщин, которые любят командовать.
Я услышала, что Джон издал приглушенный довольный смешок:
— Ну, ребятишки, не ругайтесь. Главное шоссе север — юг идет параллельно железной дороге, оно пересекает Нил возле Нагхаммади. Если готовится засада, она наверняка будет устроена именно в этом месте. Прежде чем въехать на мост, придется сделать рекогносцировку, а пока нам делать нечего, поэтому прекратите ссориться и дайте мне поспать.
Я не могла придумать, как бы ответить так, чтобы ответ не показался слишком грубым, детским или неуместным, поэтому промолчала.
Мы не проехали и мили, как Джон, судя по невнятному бормотанию, заснул, и я стащила его на сиденье, обняв за плечи, чтобы он смог немного вытянуться, а голову его положила себе на колени. Фейсал выжал газ до отказа, машина тревожно вздрогнула, но мотор заработал на удивление спокойно.
Движение на шоссе было весьма оживленным. У египетских водителей есть неприятная привычка включать дальний свет, вместо того чтобы переключать его на ближний, видя встречную машину. Я старалась не корчиться от страха всякий раз, когда это происходило, но у меня ничего не получалось. Каждая встречная машина освещала салон короткой ослепительной вспышкой. Я держала на согнутой руке изящно вылепленную голову; глазницы у Джона резко обозначились, кожа на скулах и висках натянулась. Кроме приоткрытых губ, на лице не было ни одной округлости.
— Он спит? — едва слышно спросил Фейсал.
Я легонько тронула Джона за руку. Он не ответил, не послышалось даже недовольного сонного бормотания. Правда, это еще ни о чем не говорило. Притворяться спящим или потерявшим сознание было одним из его любимых приемов. Как-то, во время очередной лекции по криминалистике, он на полном серьезе объяснил мне: «Если сочтут, что ты этого не чувствуешь, бить перестанут».
— Думаю, спит. — Я провела рукой по его щеке.
— Простите, что был груб с вами, но, признайтесь, и вы с ним были резковаты.
— Он тоже был со мной не слишком ласков.
— Ласков? С вами?! — Фейсал повысил голос. — Да если бы не вы, его бы здесь вообще не было. Он и не собирался участвовать в этом деле. И меня пытался отговорить. Если бы вы не свалились с неба...
— Одну минуточку, — перебила его я. — Давайте выясним. Вы намекаете, что...
Он не намекал, он говорил прямо и откровенно. В тот момент Фейсал не испытывал ко мне особой симпатии, как и я к нему.
— Этот план начал осуществляться более трех лет назад, — начал он, — до того Джонни успешно провернул для Бленкайрона несколько дел, но нынешнее оказалось куда сложнее, поэтому Бленкайрон нанял банду, которую представляет человек, называющий себя Максом. Когда реставрация гробницы была завершена и в дело вступил Макс, Бленкайрон связался с Джонни. Джонни сказал нет он выбывает из игры. Думаю, они бы ему это позволили, поскольку донести на них, не выдав при этом и себя, он бы не смог, но кому-то пришла в голову блестящая идея, чтобы Джон ограбил музей в то самое время, когда Бленкайрон будет грузить в самолет свои сокровища. Не важно, окажется ограбление успешным или нет, но оно удачно отвлечет на себя внимание.
— Очень удачно, — усмехнулась я. — Кому принадлежит эта блестящая идея?
— Не догадываетесь? Макс — деловой человек, у него нет времени на бесполезные эмоции вроде чувства мести, которое как раз и навело на мысль того человека, который предложил привлечь Джонни к ограблению музея. Идея была, надо признать, остроумной, но имела ряд уязвимых мест, в частности, такого ловкого черта, как Джонни, трудно заставить сделать то, чего он делать не хочет. Макс прекрасно отдавал себе в этом отчет и был бы более чем счастлив обойтись без Джона, но, к сожалению, в его банде, как и во многих подобных ей преступных организациях, очень важную роль играют родственные узы, а единственным оставшимся в живых членом семьи, входившим в нее... Ну, словом, вы сами видели эту женщину. Как вы думаете, легко ли было Джону день за днем, ночь за ночью проводить вместе с этой сумасшедшей, выслушивая угрозы и непристойности и зная, что она отыграется на вас, тронь он ее хоть пальцем?
У меня было такое ощущение, словно я выслушиваю враждебную сторону на затянувшемся бракоразводном процессе. События, которые кажутся ясными и очевидными после того, как выслушаешь одного, предстают в совершенно ином свете, когда слушаешь другого.
— Это они подстроили, чтобы вы оказались в этом круизе, — продолжал Фейсал. — Подбросили в карман убитому агенту какое-то фальшивое донесение, что ли, подробностей я не знаю. Когда Джонни сообразил, в какую историю влип, он прекратил с вами всякие контакты. У них был для него и другой «крючок»: Джен опасность грозила уже потому, что они знали, кто она и где ее найти. Если бы он не взял мать с собой, ее бы похитили или того хуже. Джонни рассчитывал потом под каким-нибудь предлогом ссадить Джен с теплохода во время одной из стоянок. Когда она будет в безопасности, он сможет позаботиться и о себе. Ему и в голову не приходило, что они найдут еще одну заложницу. Можете ли себе представить, что он испытал в тот день в Гизе, когда увидел вас?
