увидел стекавшие по моим щекам струйки слез. Он бы увидел, что я тоже его люблю, и что выбраться из машины и выбраться из кровати это не вопрос выбора. Мое сердце было разорвано на две части.
Когда я проходила через службу безопасности больницы, и меня сопровождали по пути к лифту, слезы уже лились рекой.
Когда я вошла в палату 823, реальность врезалась в меня, будто товарный поезд. Бен. Филипп. Я вдруг осознала, что так и не приняла душ, что Бен был на мне и во мне. Я ощутила, как стыд сползает по моим плечам и пускает корни глубоко внутри меня. Филипп спал, а я была не готова к тому, чтобы увидеть его в таком состоянии.
Оглянувшись назад, я подумала, что, возможно, нахожусь не в той комнате. Слишком многое изменилось с тех пор, как он уехал.
Мужчина в постели был болен. И явно очень болен. Он был тощим. Я изучила историю болезни, его пальцы, все, что могло подтвердить мне, что это был Филипп. Мой Филипп. Его голова была перевязана белой марлей, а на левой щеке расплылся пурпурный синяк. Филипп открыл глаза, и его взгляд упал на меня.
– Это ты.
По моему лицу струились слезы.
– Я.
– Я так ужасно выгляжу?
Страх не оставил места смеху.
– Да, Филипп. Просто ужасно.
Я взяла его за руку. Рука была холодной и безжизненной.
Его слабость встревожила меня. Он тоже это понял, и его глаза забегали по сторонам.
– Ну хватит, Чарли, – сказал он нежно. – Все не так плохо, как кажется.
Он был не прав, все было гораздо хуже. С Филиппом явно что-то было не так. Случилось что-то очень плохое, из-за чего он упал. Что-то злополучное, из-за чего его вырвало в Майами, и из-за чего он так сильно похудел.
Мне не хотелось улыбаться, нет, но я заставила себя это сделать. Ради него. Притворяться было больно, но это помогало скрыть мое беспокойство.
– Что сказал доктор? – спросила я.
– Я неудачно упал, дорогая.
– Преувеличиваешь очевидное, Филипп. Многообещающий знак.
Трубки и провода соединяли его с машинами, которые пищали и пульсировали. Из-под больничной одежды торчали тощие, жилистые руки. «Маленький» и «беспомощный» – я впервые описывала Филиппа такими словами, но он действительно выглядел ужасно исхудавшим, и вот тогда я и обратила внимание на оттенок его кожи.
Филипп был типичным бледным британцем, и даже выходные, проведенные на солнце Флориды, не добавляли его коже загара. Такие люди, как он, от солнца лишь розовели, и за долгий день на природе становились красными, как лобстеры. Кожа Филиппа не была загорелой и не имела розового румянца. Она была желтой, и еще он слишком сильно чесался.
– Что случилось, Чарли? Ты ужасно напугана.
У меня подкосились ноги. Видит Бог, я ничего не придумала. У его кожи был оттенок, который лишил меня способности сделать вдох.
– Я скоро вернусь.
* * *
Я неслась по коридору, ненавидя все в этом месте. Запах антисептика и инфекции, проникший в мой нос, подпитывал резкость, которую я обрушила на крупную медсестру на медицинском посту.
– Мне нужно поговорить с врачом моего жениха!
– Вы нажимали кнопку вызова, мэм? – спросила она, едва отрываясь от стопки бумаг. – Если это что-то срочное, то вам нужно всего лишь нажать кнопку вызова в его палате.
Я сжал кулаки, презрительно усмехнувшись. Это чертовски чрезвычайная ситуация.
– Мне нужно поговорить с врачом Филиппа Стаффорда, пациента из палаты 823.
За моей спиной послышались шаги.
– Возможно, вы ищите меня.
Мужчина, приближающийся к столу регистрации, выглядел слишком молодым для доктора, и я ему об этом прямо сказала.
– Буду считать, что это комплимент, мисс… и у вас кровотечение.
Он указал на мою руку. Я прикрыла повязку рукой.
– Шарлотта. Шарлотта Майерс.
Он был ниже меня ростом, и я понадеялась, что этот недостаток компенсировался знаниями в сфере медицины. На макушке у него, как у типичного подростка, торчал непослушный вихор.
– Мы можем немного поговорить о Филиппе?
– Я как раз собирался зайти осмотреть его… Вы его девушка?
– Невеста.
Я потянулась к кольцу, чтобы погладить его кончиками пальцев, вот только кольца на месте не оказалось. Мой палец был обнажен. Оно осталось у Бена. Я сняла его перед тем, как оказать ему честь переспать с чужой невестой. Невестой Филиппа.
– Вот черт.
– Мисс Майерс, я что-то не то сказал?
Я засунула руку без кольца в карман и покачала головой.
– Все в порядке.
Он держал в руках толстую папку, и лишь сейчас я заметила, что слева на груди белого халата было вышито его имя. «Марк Лиман, доктор медицины, онкология».
– Рад наконец-то познакомиться с вами.
– Филипп умрет, да?
Он провел меня по коридору в пустой кабинет, где обычно проходили осмотры.
– Почему бы нам не присесть?
Обернувшись, доктор Лиман позвал одну из медсестер.
– Джози, не могла бы ты взглянуть на руку этой молодой женщины?
Резкий запах дезинфицирующего средства наполнил воздух, и я присела на кушетку для осмотров, сочиняя историю, в которой не было бы смерти того, кого я любила. Джози обрабатывала мою руку, а я, не обращая на нее внимания, смотрела в упор на врача. Я не дождалась, пока он начнет говорить, и сказала сама:
– Это рак поджелудочной железы.
Выражение его лица не изменилось:
– Мисс Майерс, я не уверен, что вы знаете…
– О, поверьте, я знаю! – я повысила на него голос. – Вы хоть понимаете, что это значит?
Он пролистал содержимое папки и недоуменно посмотрел на медсестру Джози.
Я твердо решила, что ни за что не буду плакать перед этим человечком. Только не сейчас.
Нет. Я приберегу слезы для ада, через который мне предстоит пройти. Я закусила губу, чтобы она перестала дрожать. Я ведь знала, что мир – это чертовски жестокое место.
– Моя мать умерла…
Я секунду помолчала. Джози возилась над моей раной со своими инструментами.
– Она умерла от рака поджелудочной железы. Были признаки…
Я опустила голову, и его голова поникла вслед за моей.
– Я просто не хотела этого видеть… Он часто уставал… Я знала, что что-то не так. Но только не это. Может быть, что-нибудь другое. А теперь я увидела его кожу… Вы обнаружили опухоль? Головка поджелудочной железы?
– Мисс Майерс, вам нужно знать…
– Я уже знаю. Это головка. Вот почему у него желтуха.
Он скрестил руки поверх папки и неохотно кивнул.
Огорчающая новость сжала горло, приглушая мой голос.
– Возможна операция?
– Слишком близко к воротной вене.
Я едва могла дышать. От сдерживаемого гнева заболело
