заговорил, его слова парили над моей головой.
– Чарли, я так много собирался тебе дать в этой жизни. Быть тем, кто любит тебя, кто высоко ценит твою дерзость, невинность твоей души. А еще я решил от многого тебя защищать. От боли, от потерь, от разбитого сердца. Я сдержу некоторые из этих обещаний. Но не все.
Я села и сказала ему, что он ведет себя глупо.
– Прекратить лечение означает выбрать смерть, Филипп! Разве этим ты не разбиваешь мне сердце?
– Послушай ее, Филипп, – согласилась Меган, высмаркиваясь в салфетку.
Он посмеялся.
– Чарли, у меня нет времени. Ни у кого из нас нет времени. У нас есть только мгновения. Мы все идем по канату, который может порваться в любую минуту.
– Ты жесток.
– В чем смысл поступать иначе, Чарли?
Он был сломлен, и его потрескавшиеся губы мне лгали.
– Канат обязательно порвется. Они все рвутся.
Наши лица были так близки, что я могла различить каждую черточку.
– Ты не должен ни от чего отказываться! Ни от себя. Ни от меня. Ни от нас.
Он притянул меня к себе и растирал мои плечи, пока они не заболели.
– Вот в том-то и дело, Чарли. От меня здесь ничего не зависит.
Филипп не был бы самим собой, если бы не нашел повод пошутить.
– Ну, по крайней мере, поездка в Гонконг снимается с рассмотрения.
Я не засмеялась, и мы молча лежали, собираясь с мыслями.
Я находилась в состоянии шока, и мне все еще казалось, что я могу проснуться от этого дурного сна и изменить концовку. Я почти видела концовку этой пьесы. Мои пальцы тянулись куда-то, трепеща на воображаемом ветру. А потом цель исчезла.
– Где твое кольцо? – спросил Филипп, заметив мой палец без кольца.
Я прикрыла руку и сказала ему, что уезжала из Кис в такой спешке, что забыла надеть его после душа. Это напомнило мне о том, что ДНК Бена вот-вот столкнется с его ДНК. Мог ли он различить запах своего лучшего друга в моих волосах? Что за человеком я была?
– Скажи Бену, чтобы убрал его подальше… Санни будет просто в восторге от возможности съесть его, а потом оставить в куче своего дерьма.
– Мне сейчас не до кольца, – сказала я, возвращаясь к его упрямству. – Филипп, ты не можешь отказаться от лечения. Ну уж только не ты! Наверняка, ты хочешь показать болезни, кто здесь главный.
Он прижался ко мне.
– Решение принято, Чарли. Я рассказал тебе, что я обо всем этом думаю.
Меган плакала. Ее светлые волосы были собраны в длинный хвост. Щеки покрылись красными пятнами. Она даже не пыталась скрывать слезы.
Мы с Филиппом сидели в подчеркнутом молчании, и я знала, что стадия отрицания закончится, когда мы вернемся в Исламораду. Шок пройдет, и нам придется встретиться лицом к лицу с ужасающей правдой. Мой почти уже муж умирает, и я ничего не могу сделать, чтобы спасти его.
* * *
Элиза забронировала для меня комнату в Фонтенбло, потому что предсказать, сколько времени Филипп пробудет в больнице, было невозможно. На меня нахлынули воспоминания. Я в одиночестве прошла через вестибюль, хлопнула дверью своей комнаты, и разрыдалась, едва добравшись до кровати. После того, как я увидела истощенного Филиппа на больничной койке, примириться с тем, что я сделала, было уже невозможно. Предательство столкнулось с невыносимой печалью. Филипп будет умирать, а мне придется смотреть, как он угасает, так же как однажды угасла моя мама. Никакие молитвы не вернут его и не загладят предательство.
Куда бы я ни бросила взгляд, везде были воспоминания о нем. В простынях, в виде за окном, в хранилище внутри моего сердца. В нем особенно тщательно охранялся диагноз моей мамы – я боялась испытывать те чувства, но теперь этот фильм включился, и я не могла от него оторваться. Я не могла нажать на кнопку «Пауза».
Я не могла нажать на кнопку «Удалить». Мы с Филиппом на крошечном самолете скоро вылетаем из Кабо.
Больница Святого Луки. Мама, которую везут на ультразвук, расцарапывает кожу, будто бешеный щенок. Доктор Дойч с его вышедшей из моды пышной шевелюрой и округлыми очками. Неудивительно, что я не помнила, что мы когда-то ходили на свидание, но он вспомнил меня, и такие воспоминания успокаивали. Я спросила:
– Может ли причина быть в лекарствах от холестерина? Могла ли ее кожа пожелтеть из-за них?
– У твоей мамы повышены показатели ферментов печени, – ответил он. – Это могло произойти из-за лекарства, а, может, и по какой-то другой причине.
Меня потрясло тогда его безразличие. Филипп почувствовал мою тревогу и вмешался в разговор.
– Вы можете быть с нами откровенны, доктор? С чем мы имеем дело?
Доктор Дойч избегал моего взгляда:
– Мы узнаем больше после УЗИ. Сейчас мы можем только строить предположения.
– Моя мама умрет?
Это заставило его взглянуть на меня:
– Я пока не могу на это ответить.
Если вам когда-нибудь станет интересно, как быстро можно дойти от плохой реакции на лекарство от холестерина до похорон, просто посидите в больнице, прокручивая в голове худшие сценарии. Нет более тонкой линии, чем между жизнью и смертью. А когда на кону жизнь вашей мамы, воображение становится мощным инструментом.
Филипп снял с себя пиджак и накинул его на мои холодные плечи. Он пытался заставить меня поесть, но я не могла смотреть на еду.
В моем животе поселился страх. Я не сомневалась, что с моей мамой было что-то не так. Меня до костей пронизывало чувство, будто ее тяжелое состояние передавалось моему телу.
Доктор Дойч вышел к нам и сел напротив:
– Ультразвуковое исследование мамы показало расширенный желчный проток, что означает, что, вероятно, что-то затрудняет течение желчи. Компьютерная томография…
Мне не понравилось, как он назвал ее «мамой» – как будто он знал ее, знал хоть что-нибудь о ней.
– Значит, дело не в ее лекарствах?
Филипп притянул меня ближе.
– Подожди, Чарли. Дай молодому человеку договорить.
– Компьютерная томография расскажет нам гораздо больше.
Я, должно быть, выглядела сбитой с толку, потому что он добавил:
– Это комплексный рентгеновский снимок. С его помощью мы можем более тщательно изучить мягкие ткани…
– Что вы ищете?
Но я уже знала ответ на вопрос. Они искали что-то плохое. Опухоль. Физическую преграду, объясняющую, почему желчный проток моей мамы был расширен. Я не была врачом, но этот кусочек пазла слишком легко вставал на свое место.
Жужжание телефона прервало мои воспоминания. Звонил Бен, и я сбросила его вызов. Он написал: «Как Филипп?»
Мои
