Линда. Она сильно беспокоила Горация. Перенесенный шок так сильно воздействовал на нее, что теперь она вряд ли вообще представляет, где находится. Прямо сказать – Линда исчезла. Теперь на ее месте было растение. Она могла ходить – только с его помощью и не больше нескольких шагов. Могла сказать «да» или «нет». Могла остановиться, сесть на землю и сидеть так несколько часов, не шевелясь и глядя в одну точку. К тому же, она почти не ест, а выглядит так, как будто ее неделю пытали лучшие специалисты гестапо.
Таким образом, остается лишь одна возможность – сидеть, ждать и надеяться.
Половину дня Гораций потратил на приведение фургона в порядок. Просто для того, чтобы чем-нибудь заняться. Он поднимал, передвигал, носил туда-сюда вещи, каждые пять минут выходя наружу, чтобы поглядеть, как там Линда. Он устроил в фургоне два спальных места: для нее – в самом дальнем углу, а для себя – возле входа.
Гораций работал с монотонным усердием, упорно изгоняя из головы мысли. Они пугали его. Пугал тот тихий спокойный голос, который обосновался в его собственном черепе и шептал. Шептал.
«Убей себя, – говорил он. – И все закончится. Но сначала убей Линду. Так будет правильно. Смерть от голода – очень жестокая смерть. Не жди ее. Действуй. Действуй!»
Гораций замирал. Он мотал головой, разговаривал сам с собой, но тихий голос все равно пробивался. Он нашептывал, обволакивая своим гипнотическим спокойствием. Он был убедителен. «Убей! – шептал он. – Убей сейчас».
Гораций сопротивлялся. Он снова принимался за работу, с ужасом осознавая, что с каждым разом это становится все труднее. И чтобы отвлечь себя, он придумал сделать бомбы.
Твари боятся огня. Что ж, будет им огонь.
Он обошел машину и несколько минут постоял перед развороченным баком. Тот был пробит в нескольких местах, а часть его вообще была сорвана. Основная масса горючего давно вытекла и уже впиталась в песок. Оставалось всего около галлона. Гораций принес из кузова пять бутылок «Будвайзера», перелил пиво в пустую канистру и старательно наполнил емкости бензином, смешанным с машинным маслом. Запалом послужила смоченная в бензине тряпка. Тщательно закупоривая бутылки, Гораций думал: «Если вам, чертовы твари, захочется снова навестить нас, то мне будет что вам предложить. Коктейль. О да!»
Линда снова отказалась есть. Он отвел ее в тень фургона, усадил на песок и стал осторожно поить, стараясь не терять ни капли – пополнить запасы было нечем. Вливая ей в рот теплую воду, он чуть слышно напевал «Серебряный молоток Максвелла».
Он разделил еду на две части, а потом каждую из частей разложил по дням. Получилось пять. Немного посидев, он снова перераспределил припасы, урезав рационы примерно на треть. Получилось семь. Неделя. Столько им осталось жить. В голове снова раздался шепот. Гораций слушал, чувствуя, как от страха вспотели ладони.
Сидя у могилы брата, он вспоминал. Они всегда хорошо ладили: и в детстве, когда выступали единым фронтом во всех мальчишеских баталиях, и в зрелые годы тоже. Оба были холостяками. В юности судьба разделила их на двадцать с лишним лет, а потом, неожиданно для обоих, соединила вновь. С тех пор они не разлучались. После смерти родителей у них почти никого не осталось. Были какие-то дальние родственники в Оклахоме, но Гораций видел их всего три раза. Причем две встречи пришлись на похороны родителей. За долгие годы они с братом притерлись друг к другу. Их жизнь в Санта-Розита не отличалась разнообразием, и это вполне устраивало обоих. Потом появилась Пустошь.
Теперь Гораций знал, что она не любила райдеров. Постепенно, одного за другим, она прибрала их всех, начав с Хорька и закончив Линдой. Оставался лишь Грантмахер, но здесь, полагал Гораций, дело лишь во времени. Нужно было оставить ее в покое. Пустошь усыпляла. Она заставляла их всех поверить, что ее можно контролировать. И они попались на эту самую старую в мире уловку.
Линда отказалась от ужина. Гораций растерянно стоял перед ней с куском куриного пирога в руке, чувствуя себя разбитым и беспомощным.
– Линда, ты должна поесть.
Покачала головой – «нет».
– Если не будешь есть, ты умрешь еще до того, как появится помощь, – увещевал он ее, как уговаривают капризного ребенка.
– Нет, – сказала Линда.
– Хотя бы кусочек. Всего один кусочек. Ради меня! Пожалуйста!
Линда не двигалась. Гораций потоптался перед ней еще несколько минут, безуспешно пытаясь придумать, как ее уговорить, а потом сдался. Он сам проглотил этот кусок, взял бутылку воды и вернулся к Линде.
– На, – сказал он.
Линда подняла голову и открыла рот. Гораций стал осторожно вливать в него воду.
Он стоял у дверей фургона и рассеянно смотрел на дорогу. «Если завтра не сумею уговорить ее поесть, я убью ее, – подумал он. – Не хочу смотреть, как она угасает, будто огарок свечи. Не смогу».
Когда стемнело, он поднял Линду на руки и отнес в фургон. Уложив девушку в импровизированную постель, он пожелал ей спокойной ночи и вышел. На черном небе висела луна. Ни один звук не тревожил густую тишину. «Может быть, я уже умер? – думал Гораций. – А это – загробный мир? Вот ведь как получается: ни тебе ангельского пения, ни шипения масла на сковородах. Пустыня. И тишина».
Гораций вернулся в фургон и улегся в постель. Заснул он быстро и спал без сновидений.
Утром Линда отказалась выходить на улицу. Сидела на кровати, подтянув колени к груди, и смотрела в никуда. Горацию удалось скормить ей несколько хлопьев, и то половина из них вывалилась у нее изо рта, испачкав свитер.
Гораций бесцельно бродил вокруг грузовика. Он готов был вообще не возвращаться в фургон, только бы не видеть ее.
Его мысли вновь и вновь возвращались ко дню катастрофы. Кабина притягивала его, как магнит, и он изо всех сил сопротивлялся. Вместо этого он стал собирать камни.
На маленьком холмике, который он насыпал на могиле брата, Гораций выложил крест. Получилось красиво. Он увлекся и просидел там еще два часа, выкладывая на песке различные геометрические фигуры: квадрат внутри круга, треугольники и ромбы. Когда он закончил, могила брата напоминала чертеж сумасшедшего астролога.
В полдень, напоив Линду, Гораций взял один из своих «коктейлей», вышел на шоссе и поджег фитиль. Огонь стал жадно пожирать пропитанную бензином тряпку. Как следует замахнувшись, Гораций швырнул свой снаряд прочь. Стекло с треском разбилось, и асфальт вспыхнул, словно маленькое огненное озеро. Гораций стоял и с жадным любопытством наблюдал, как растекаются во все стороны языки пламени.
Огонь пробудил в нем воспоминания. Ведомый ими, Гораций предпринял прогулку к останкам сгоревшей твари. От нее остались лишь черные обуглившиеся кости и какая-то невнятная, невероятно вонючая требуха между ними. Скелет показался ему ужасно большим. Огромный череп, больше уместный на плечах бизона, чем собаки, покрывали находящие одна на другую костные пластины. Пожалуй, такой лоб не каждой пуле под силу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
