тебя куда-то опереть. Я проверю! Ты в таком состоянии не боец.
Всё, на что мне хватило сил, так это бросить на Пашу ироничный взгляд. Ну, посыл у меня был именно таким, а вот, что там увидел друг, остается только гадать.
— Здесь останусь, — кивнул он, вроде бы своим мыслям. — Тихо вокруг.
— Нет, — медленно покачал я головой, закрывая глаза.
Точка одного живого человека ощущалась слишком слабо. И то ли дело в том, что я в целом чувствую себя дерьмово и какой вообще тут может быть «слух»? Либо же, что тоже вероятно, живой человек при смерти.
— Нам туда, — кивнул головой налево. — Там кто-то еще живой.
— А твари⁉ — в нервном тике облизал губы друг.
— Не чувствую, — мотнул башкой и тут же об этом пожалел. — Сссууука.
— Я схожу, посмотрю. Стой здесь и никуда не уходи.
Провожая взглядом его спину, материться хотелось просто в голос. Правда, желание сесть перевысило и скатившись по стенке, оказался жопой на полу. Взгляд ушел направо, как раз к телу твари. Та лежала хорошо, с видимостью в сквозную дыру во весь череп. Сантиметра два, прямо по центру лба и судя по дыре в стене — сквозная на все сто!
А это вообще нормально?
Снова вспоминаются слова Рилна о понятие «слышать» Мир на первой ступени. Что там еще было? Познавать на второй, изменять на третьей и подчинять на четвертой. Дыра, млять, в башке к какой ступени относится⁉
Непонимание злило. Точнее даже не непонимание, а отсутствие знаний. Нормально всё это, либо же нет? А, если нет, чем может грозить? Пережгет какие-нибудь каналы от перенапряжения, да всё, хрен там, а не псионик?
— Чертов Рилн! — сплюнул в сторону очередной сгусток, скопившейся во рту, крови.
Непонимание раздражало. Доходить до всего самому? Так сдохнуть проще! Сейчас я не то чтобы защититься не смогу, да даже ствол в руках не удержу! И «слух» еще сбоить начал. На внутреннем компасе ощущение человека то пропадало, ввергая меня в тишину, то мельком и еле «слышно» появлялось. Умирает? Зуд еще этот…
Когда чешется мозг — мерзотное ощущение. И стоило только акцентировать на этом внимание, как перед глазами резко потемнело. Нет, в сознании я остался, но зрение было не единственным, что начало подводить. Слух, осязание, и, что самое страшное — ощущение тела. Осталась только затемняющаяся картинка, словно садящийся в телевизоре телескоп. И мысли, мысли непонимания, как тысячи муравьев, в разворошенном муравейнике…
Глава 14
— Живой! — как загнанный зверь, прохрипел надо мной Паша. — Живой, сука.
Убрав ладони с моей груди, он отклонился назад, чтобы спиной найти упор о стену.
Сознание возвращалась неохотно. Серость перед глазами слишком долго преобразовывалась в коридор, а к горлу, в который уже раз, подкатывал ком тошноты. Сил на то чтобы повернуться всем телом не было от слова «совсем». Только и смог, что голову довернуть, да челюсть разжать: сгусток густой крови просочился сквозь приоткрытый рот, заливая собой ворсистый ковер.
— Да чтоб тебя! — уставший возглас друга и я чувствую, как он переворачивает меня на бок.
Кашель вырвался сам собой, и брызги крови разлетелись повсюду. Но стало легче. Даже звон в ушах пропал и мысли перестали походить на неповоротливые глыбы льда. Вернулось осознание и потихоньку, пусть и пока с мурашками, возвращалось ощущение тела. Дыхание? Да никогда воздух не был таким свежим и вкусным!
— Пхасади, — с трудом выдавил из себя.
— Да-да, — суетливое в ответ. — Сейчас. Пиздец ты тяжелый, Тох!
Уронив голову затылком на стену, прикрыл на мгновение глаза. Говорить не хотелось вовсе.
— Ты даже не представляешь, как я струхнул, — Паша и не думал молчать. Кажется, стрессанул он дай боже. — Вернулся, а ты на боку валяешься, глаза открыты, пульса нет. Там еще дядь Сережа хрипит, тоже помирает и тут ты. Вообще чуть в паничку с головой не нырнул. Руки на автомате сработали, прикинь? Не зря в институте ОБЖ не прогуливал…
Тишина.
Последние слова друг практически прошептал.
Бросив на него взгляд, отметил жуткую трясучку рук. Дыхание короткое и быстрое — кажется в паничку он занырнет прямо сейчас.
— Собрался, мля! — как мог рыкнул я.
Но судя по тому, как друг вздрогнул, а после открыл глаза и попытался сфокусировать на мне уже более осмысленный взгляд, у меня-таки получилось. Снова.
— Встать помоги, — кивнул ему в ответ. — Нельзя нам штаны просиживать. По крайней мере здесь.
— Да, ты прав, — встряхнулся Паша, поднимаясь. — Успеется еще. Давай наверх, там хоть двери закрыть можно.
Словно два калеки, медленно и шатаясь, мы сначала покинули злосчастный коридор, чтобы после потратить минут десять на подъем по лестнице. Тело моё банально не могло перебороть лютейшую слабость и всё, что я мог, так это лишь сжимать челюсть, матеря Рилна на чем свет стоит. Почему именно его⁉ Да потому что так не поступают! И тут же себя одернул другим воспоминанием: батя… Учился плавать я, захлебываясь и ревя, как девка. А он, со своей фирменной ухмылкой, наблюдал за мной с борта патрульного катера.
— Ты пиздец какой тяжелый, — устало выдавил из себя Паша. — Живой вообще?
— Нормально, — просипел в ответ. — Лечь бы не помешало, а так бодрячком.
— Бодрячком, как же, — проворчал друг. — Давай, чуть-чуть осталось.
Лестница, господи, какая же убогая эта лестница! Широкие ступени, с винтовым доворотом вдоль стены. Какое-то скользкое покрытие и слишком уж большой выкид по высоте.
Всё это восхождение вылилось в пот градом и дыхание, словно после марафона. А ведь дальше еще чертов лабиринт коридоров.
В конечно итоге, добрались мы до комнаты только минут через пятнадцать. Мокрые, под кожанками-то, и выдохшиеся со свистящими легкими. Уже здесь, за
