И впрямь, такой счастливой можно быть, пожалуй, только на небесах.
Она с трудом подняла отяжелевшую руку и положила ее на спину Чарли. Спина была влажной, и Одри почему-то вспомнила о том, что именно так и должны говорить настоящие леди – “влажный”, а не “вспотевший”. Сердце гулко стучало в груди, и в унисон ее сердцу стучало сердце в груди Чарли.
“Два сердца бьются как одно”. – промелькнула в голове Одри строчка из какого-то стихотворения.
Чарли все еще был в ней – странное ощущение, но отнюдь не неприятное. Одри не раз слышала о том, что в первый раз бывает больно. Да, пожалуй, ей было немного больно, но совсем не так больно, как она думала. Скорее непривычно, чем больно.
Ладонь Одри скользнула ниже и опустилась на упругие ягодицы Чарли. Легкая улыбка появилась на ее губах.
До чего же она любила своего рыцаря!
– Чарли?
Он слышал ее, но не мог пошевельнуться. Просто не мог – не осталось сил. Шепот Одри коснулся ушей Чарли и улетел вдаль, чтобы растаять среди цветущих деревьев. В воздухе стоял тонкий аромат яблонь.
“Какой у нее приятный голос, – подумал Чарли. – Звонкий и нежный, как журчание ручейка. Особенно, когда она говорит со мной, а не с шерифом и не со своей глухой тетушкой”.
Ему вдруг захотелось умереть – прямо сейчас, потому что лучшей минуты в его жизни уже не будет. Никогда.
Но мгновения полного безоблачного счастья длились недолго. В душе Чарли вновь проснулся строгий судья и принялся укорять его.
“Изо всех сукиных сынов, наводняющих эти края, ты – самый большой сукин сын, Чарли, – говорил ему внутренний голос. – Ты – самый гнусный обманщик и мерзавец. Зачем ты сделал это? Зачем лишил девственности девушку, которую вздумал обворовать?”
Сердце Чарли болезненно сжалось. Он чувствовал себя последней скотиной.
Чарли поднял голову – тяжелую, словно набитую мокрым песком, и спросил:
– Да, Одри?
Он изо всех сил старался не опустить глаза, а в ответном взгляде Одри видел любовь, которая пришла на смену обычному восторгу.
“Скотина. Какая же я скотина!» – безнадежно подумал Чарли.
– Это… – Голос Одри дрогнул, но она все-таки закончила: – Это было волшебно, Чарли.
– Д-да, – неуверенно ответил Чарли. – Да. Волшебно. Он тяжело перекатился в сторону и растянулся на траве рядом с Одри. Ведь она такая маленькая, такая хрупкая. Он, наверное, раздавил ее. Впрочем, в каком-то смысле он на самом деле раздавил ее, это уж точно. Одри огорченно вздохнула, затем протянула руку и принялась нежно гладить Чарли по плечу. Милая, милая Одри!
– Я и не знала, что это так сладко, Чарли, – смущенно прошептала она.
– Я тоже не знал, что это может быть так сладко, – ответил он.
Слава богу, наконец-то ему представился редкий случай сказать правду! Чарли и в самом деле еще никогда не было так сладко и так хорошо.
И все же, что же он натворил, господи! Эта девушка приютила его, вылечила, обогрела, накормила, помогла найти работу, устроила выступление для его оркестра – и чем же он отплатил ей за все за это? Лишил девственнос-ти, не оставляя при этом мысли о том, как бы украсть ее драгоценности.
Это было невыносимо. Чарли никогда еще не был так противен самому себе, как в эту минуту.
Преодолевая тяжесть во всем теле, Чарли перевернулся на бок. Посмотрел на Одри. Ох, лучше бы он этого не делал! Такой восхитительной картины ему еще не доводилось наблюдать.
Волосы Одри растрепались и окружали ее голову светлым нимбом, сияющим на солнце, – теплым, золотистым, мягким. Щеки ее горели. Рот, и без того крупный, слегка распух от поцелуев. Кожа Одри слегка блестела от влаги. Чарли не удержался и приложил ладонь туда, где грудь Одри перетекала в плоский живот, посмотрел на ее широкие бедра и вдруг с непонятной болью подумал о том, что эта женщина самой природой создана для того, чтобы рожать детей. Рожать и выкармливать их из этой прекрасной, высокой и полной груди с твердыми крупными сосками.
Запах горячего тела смешивался в воздухе с тонким ароматом цветущих яблонь.
Как захотелось Чарли махнуть на все рукой и навсегда остаться здесь с этой женщиной.
Нет. На самом деле ему хочется поскорее сбежать отсюда.
Нет. Ему до смерти хочется остаться.
Проклятие!
Чарли никак не мог разобраться в себе. Одно он знал совершенно точно: сейчас, в эту минуту, он хочет только одного – гладить атласную кожу Одри и жадно пожирать глазами ее обнаженное тело.
– Какая ты красивая, Одри, – прошептал он, скользя глазами по ее чудесным округлостям.
Ах, если бы на его месте был сейчас не он, а другой! То есть, конечно, он, но только иной – с будущим, например. Или хотя бы с капелькой совести в душе.
Одри нежно, счастливо улыбнулась.
– Спасибо, Чарли, – сказала она и слегка смутилась. – И ты… Ты самый красивый мужчина на свете.
Она положила ладонь на руку Чарли, и он вздохнул, прикрыл глаза и прошептал:
– Спасибо, мисс Адриенна.
Вторая рука Чарли ожила и пустилась в путешествие, пока не легла на ее нежную грудь, но тут же испуганно отпрянула, словно не могла поверить в то, что теперь ей позволено даже это.
Чарли глубоко вздохнул и заговорил, тщательно подбирая слова:
– Простите меня, мисс Адриенна. Я не должен был этого делать. Это ужасно то, что я натворил. – Он отвел глаза в сторону и закончил убитым тоном: – Ведь я оказался ничуть не лучше тех парней, которых арестовал сегодня шериф.
– Не смей говорить такие вещи, Чарли, – запротестовала Одри. – Я же сама хотела, чтобы это случилось, и ты это знаешь.
– От этого мой поступок не становится лучше, – вздохнул Чарли.
Одри тряхнула головой, отчего ее растрепанные волосы взмыли вверх, чтобы потом мягкими волнами опуститься на атласные плечи.
– Ну конечно, ты считаешь, что должен извиниться, – понимающе улыбнулась она.
Чарли нахмурился. Разговор начинал сворачивать явно не на ту тропинку.
– Постой, Одри. Давай не будем вновь заводить эту волынку про джентльменов. Остановимся на том, что джентльмен – настоящий джентльмен – всегда должен держать в узде свои чувства.
Одри любовно посмотрела на него.
– Ах, Чарли. Как ты не понимаешь? Ну что такое джентльмен? Он, в конце концов, просто мужчина, а значит, есть вещи, перед которыми ему не устоять, – будь он хоть трижды джентльмен.
– Что-что?
– Да, глупенький. Вот взять хотя бы рыцарей, которых ты так недолюбливаешь. Ведь они всегда покорялись желанию своих дам. И никто из них никогда не заводил, как ты выражаешься, волынку насчет свадьбы и всего такого прочего. Они просто покорялись страсти, и все.
Чарли признался после недолгого размышления:
