А на телефоне даже без шестнадцати.
На кухонном столе пустая чашка. Значит, он проснулся, встал и, как много лет подряд, приготовил себе кофе. А потом?
Все прибрано даже тщательнее, чем в прошлый раз, тогда он то ли не успел, то ли все-таки забыл вымыть посуду. Никакого магнитного резонанса не надо – отец в нормальной форме. Или почти нормальной – кто может провести границу? А вдруг даже лучше нормальной, превышает все показатели для его возраста? Как бы там ни было, признаки быстрого улучшения она отмечала каждый раз, когда они виделись или говорили по телефону.
Еще раз просмотрела его телефон – никто, кроме нее, не звонил.
Набрала номер, который ей оставили организаторы великого переселения народов.
Как всегда. Мы ответим на ваш звонок сразу, как только сможем. Ваш номер в очереди… Долгое молчание, потом ни к селу ни к городу какой-то музыкальный отрывок – и опять тишина. В который раз машинально оглядела кухню. Полбуханки хлеба, завернутые в прозрачную пленку, рядом пакет с булочками – видно, принес кто-то из соседей. Открытая банка с вареньем. Нашла крышечку, хотела завернуть, но не успела – мелодия прервалась.
– Я вас слушаю.
Селия назвала себя, с титулом и должностью.
– Хочу знать, куда делся мой отец.
– Минуточку… вот. За вашим отцом приехали в девять двадцать. Вас просто не успели известить.
– Что значит – приехали? – Селия изо всех сил старалась скрыть ярость. – Что значит – не успели? Почему никто не проследил, чтобы он взял свой телефон? Как я могу с ним связаться?
– Да? Ой, это их ошибка.
Селия прижала руку ко лбу. Ее тут же успокоили: ошибка, конечно, ошибка, но ничего страшного. Все будет хорошо. Как только он приедет на место, вы сможете с ним связаться. Если что-то пойдет не так, мы к вашим услугам. Звоните.
И повесили трубку.
Селия зажмурилась, открыла глаза и разрыдалась – горько и безутешно.
* * *
– Хватит уже.
– Хватит что? – удивился Адам.
– Раз уж все так ужасно, возьми и плюнь. Поезжай куда-нибудь. Займись чем-то другим. У тебя же полно денег.
– Не каждому удается так легко, как тебе, плюнуть на то, что он делает.
Настала очередь Матьё удивляться.
– А кто тебе сказал, что мне на все плевать?
– Тебе плевать на деньги. Плевать на любовь. На все условности.
– О-ля-ля! – Матьё расхохотался. – Только расскажи-ка мне, Адам, на какие условности я успел наплевать? Или, вернее, так: на какие именно условности ты предлагаешь мне не плевать?
Адам покачал головой. Не в первый раз Матьё все обращает в шутку.
– Мне нечего на это сказать… Нет, почему, есть: тебе все дается легко. И терять тебе нечего, кроме свободы. Кроме собственной свободы, тебе ни до чего нет дела.
– Ты ненавидишь свободу? Только потому, что свободен кто-то другой, а не ты? Вопрос решается легко: обрети свою собственную. Свободу, я имею в виду.
– Вот видишь… Повторяю: тебе все легко. И готов ответ на любой вопрос. “Не свободен?” – “Обрети свободу”. “Нет одной ноги?” – “Обрети ногу”.
Матьё откатился в сторону и лег на спину. Он заболел. Ничего серьезного, обычная простуда. Даже температуры нет – тридцать семь с мелочью. Собственно, именно поэтому Адам и пришел. Принес суп с лапшой из азиатского ресторанчика на углу, даже не зная, будет ли Матьё в настроении открыть ему дверь.
– Еще раз: ты же можешь найти другую работу. Все при тебе – образование, деньги. Что тебе надо еще?
– Я полжизни посвятил этому делу.
– Возьми отпуск. Поезжай куда-нибудь.
– Легко сказать… Мы загнали себя в бездонную яму с этим проектом. Катастрофа невиданных масштабов. Даже представить не могу, как я на какой-нибудь Ибице пью коктейли с зонтиками.
– Мой бедный американец…
У Адама стало тепло на сердце от одного местоимения “мой”.
– Ладно, хватит ныть. Как-то забыл, что у нас уже есть один больной.
– Я болею, но счастлив, тарам-там-там, ты здоров, но несчастен, тарам-там там, – пропел Матьё на мотив старого танго и засмеялся.
– Ты-то всегда счастлив.
– Похоже, ты ненавидишь счастье, если оно достается не тебе, а кому-то еще.
– Еще как ненавижу! – улыбнулся Адам. – У-у-у-у… Не в этом дело, Матьё. Нельзя сказать, что я несчастлив. По крайней мере, сейчас.
Он помолчал. Поезжай куда-нибудь. Интересно, всерьез он это сказал или с подначкой? Спросить бы, но Адам, как обычно, не решился.
– Я же никогда не болею, – вздохнул Матьё и потянулся. – Что за дрянь подцепил, ума не приложу.
– Купить тебе что-то? Какой-нибудь сок? Аспирин? Аптека в двух шагах.
– Спасибо… ты очень заботлив.
– Мне же не трудно… наоборот, приятно.
– У меня никогда не было таких любовников.
– Вот оно что… значит, у тебя их было много? Есть с чем сравнивать?
– Таких не было.
Адам невольно расплылся в улыбке.
– Апельсиновый сок? Витамин С в таких случаях очень и очень…
– Не знаю… Да у меня ничего не болит. Все, что я чувствую, – усталость.
– Отдыхай. Пойду, не буду тебе мешать.
– А я чем занимаюсь, по-твоему? Я и так отдыхаю.
Адам внимательно посмотрел на друга. Что-то в нем изменилось. Определить трудно, но он ясно чувствовал: что-то изменилось. Появилась общность.
– Мне тоже не особенно легко, – задумчиво сказал Матьё. – Я плачу за эту студию триста евро в месяц. Сейчас живу за счет проекта l’Oberkampf[40], но это только до лета. Что будет дальше, не знаю. Опять все повиснет в воздухе… – Он на пару секунд нахмурился, потом улыбнулся и махнул рукой: – Не в первый раз. И в тот раз висело, и до того раза висело… Повисит и спрыгнет.
– Я знаю.
– Тебе легче. Собрался – и уехал… А когда ты едешь? Домой, в Нью-Йорк? – внезапно спросил Матьё. – Скоро? – Подумал и со значением повторил: – Домой. А у меня в этом чертовом городе никакого дома нет.
– Ты же прожил здесь всю жизнь.
– Сильно сказано – всю жизнь. Нет, не всю. Ма-а-аленький кусочек. – Матьё вздохнул. – Поезжай домой, Адам. Ты же не можешь здесь оставаться.
– Почему нет?
– Всю жизнь?
– А почему нет? – с нажимом повторил Адам.
– Ну как… Твоя семья. Другая, родная тебе культура.
– Культура – это у вас, Матьё. Это у вас традиции – национальные, семейные, тысячелетнее наследие. А у нас есть только то, что мы сделали сами. В Америке ты можешь стать кем угодно, зависит только от тебя самого. Selfmade men. Страна свободы, границы свободы определяются только твоей личной фантазией.
– А почему они тебе не по душе?
– Кто – они?
– Соединенные Штаты.
