Нина едва не взорвалась от ярости: после разговора с Флорой и Алехандро она отправилась на поиски Энтони и нашла его на террасе обольщающим Изабель. Она не слышала ни слова, но то, как они флиртовали друг с другом, полностью лишило ее самообладания. Неужели Изабель кокетничает с Энтони, чтобы досадить ей? Или он действительно увлечен ею? До Нины доходили слухи относительно романов Энтони на стороне, пока она была в отъезде, но ей хотелось доверять ему. Нина внушила себе, что это происки критиков и недоброжелателей. И потом, ни одна скандальная история в прессе не обходилась без женщин.
Теперь же она обеспокоилась всерьез. Они все еще жили вместе, у них было много общего. Может быть, Энтони устал?
Нет уж, если он ее оставит, то никак не ради Изабель! – поклялась себе Нина при виде того, как муж целует руку ее заклятой сопернице.
Нина быстро придумала отходной маневр. Ясно ведь, что, несмотря на все ее усилия, Филипп любит Изабель. А Энтони готов состязаться с Филиппом по любому поводу. В общем, Нине нужно было, чтобы все трое оказались в одном месте. И тут она увидела их всех на лужайке перед домом. Изабель знакомила Энтони с Флорой и Алехандро. Филиппа атаковала компания из Голливуда во главе с новой звездой Беттиной Марлоу.
Шепнув Беттине, что в доме ее ждет Мартин Скорцезе, Нина спасла Филиппа и подошла к нему.
– Я знаю, что не вхожу в число твоих друзей, но, узнав о твоем горе, все-таки посчитала необходимым приехать сюда и выразить свое искреннее соболезнование. – Он, судя по всему, не поверил в ее искренность, но она не собиралась устанавливать отношения, ей было важно создать их иллюзию.
– Я потеряла обоих родителей и знаю, как тяжела и невосполнима эта неожиданная утрата, – сказала она, ухватив Филиппа за обе руки и проникновенно глядя ему в глаза. – Смерть близкого человека всегда трудно перенести, особенно когда она приходит внезапно… – Она сокрушенно покачала головой. – Меня потрясла твоя речь. Мне, к сожалению, не хватило красноречия и сил произнести на похоронах своих родителей такую же. Я тогда была еще слишком молода.
Ее голос дрогнул. Филипп – добрая душа – обнял ее и стал утешать. Нина едва сдержалась, чтобы не рассмеяться.
* * *
Изабель, наблюдая одноактную пьесу в исполнении Нины, пришла в ужас. Ей было больно видеть Филиппа с ней рядом, смотреть, как они разговаривают, касаются друг друга; ей вдруг показалось, что они любовники. Такое предположение вселило ревность, гнев и горечь в ее душу. Она решила удалиться, чтобы не видеть их больше.
Было уже поздно, когда толпа присутствующих стала редеть. Филипп говорил с кем-то из знакомых, когда она подошла, чтобы сказать ему несколько слов. Он не прервал разговора, но крепко взял ее за руку и удержал рядом с собой.
– Спасибо за записку, – произнес он, когда собеседник удалился, и вдруг пристально посмотрел ей в глаза. – Неужели ты никогда не простишь меня? Неужели нельзя оставить в прошлом все чужое и враждебное, что нам мешает? – Он приподнял ее лицо за подбородок. – Давай все забудем.
– Я не знаю, – ответила она. Разве можно забыть его роман с Ниной? Как? – Не так-то просто.
– Очень просто, – рассмеялся он. – Нужно только сказать: «Я прощаю тебя». И все.
Его тон показался ей слишком беззаботным и бесцеремонным. Изабель вдруг рассердилась.
– Я видела, что ты говорил сегодня с матерью. Это касалось ваших отношений? Она сказала: «Мне жаль, что я оставила тебя. Я надеялась, что ты поймешь». Ты сказал: «Да, конечно. Я простил тебя, и обида забыта». Вряд ли так оно и было.
– Это не одно и то же, Изабель.
– Обстоятельства, возможно, другие, но в принципе все то же самое. Ты не способен принять на веру чувства других, особенно тех, кто тебе доверяет. А люди, которые любят друг друга, обходятся без тайн.
– А мы любим друг друга?
– Наверное, однажды нам следовало бы признаться в этом друг другу, – тихо произнесла она. – А теперь я не уверена.
Повернувшись, она двинулась прочь, не дав ему возможности ответить. Он же позволил ей уйти, даже не попытавшись удержать.
Изабель хотела надежности. Филиппу недоставало уверенности. Пропасть, пролегшая между ними, стала еще глубже.
Глава 23
Санта-Фе
1988 год
Хейзел Штраус выросла в Кью-Гарденс, Куинс.
Мурэй и Перл Штраус были иммигрантами, которые, как большинство иммигрантов, приехали в Америку с языковой проблемой, традициями, которые плохо приживались на чужой почве, и надеждами на лучшую жизнь. Но было у Штраусов и то, что выделяло их среди беженцев, – татуировка из нескольких цифр на руках. За спиной у них был холокост.
В свои тридцать два Хейзел Штраус, или небезызвестная Скай, смертельно боялась поездов, собак и машин. Она летала на самолетах только в случае крайней необходимости – и то только с транквилизаторами. Она выросла без бабушки и дедушки, без братьев и сестер. Из близких родственников у нее были дядя и два кузена. В остальном ее окружали люди, которых сближало общее трагическое прошлое, а не кровные узы. Она не разделяла понятия случайного знакомства и дальнего родства. Все люди для нее делились на две категории – «знакомые» и «как семья». Она всех любила одинаково, для всех готова была на все и расставалась со всеми с равной легкостью. Впрочем, она либо защищала человека, рискуя собой, либо напрочь вычеркивала его из своей жизни. Середины для нее не существовало.
Скай отличалась явно невротическим складом характера и не один час провела в кабинете психиатра. Сама себя она частенько называла психованной. При этом ей удавалось оставаться привлекательной, самоуверенной и оригинальной женщиной, которая благодаря своим успехам в разных сферах жизни пользовалась уважением в кругу друзей и знакомых, не говоря уже о ее любовнике – красивом, преуспевающем хирурге-ортопеде. И все же Скай не покидала мысль о том, что ее родители не вполне довольны ею.
Радость родителей составляла краеугольный камень ее существования; ей хотелось оправдать их надежды на ее будущее, пусть даже они идут вразрез с ее собственными.
– Ты не понимаешь, как тебе повезло, – таков был всегдашний ответ родителей на ее попытки пооткровенничать. Это говорилось отнюдь не критически, а приглушенным тоном, каким обычно читались молитвы. Родители молили Бога о том, чтобы их дитя избежало тяжелой судьбы, которая выпала на их долю.
Когда бы Скай ни обращалась мыслями к родителям и родственникам, в ее сознании возникала череда печальных лиц. Они шумно веселились на свадьбах и религиозных праздниках, смеялись шуткам, смысл которых был понятен только им, танцевали до изнеможения. Скай многого не понимала, но чувствовала, что они скрывают какую-то тайну, которой не могут – или не хотят – с ней поделиться.
Это ощущение отдаляло Скай от семьи. Она каждый день видела номера на руках у родителей и подозревала, что именно здесь скрыта причина, по которой она не способна наслаждаться праздником жизни. Неотступное, неослабное, всепоглощающее чувство вины – мы выжили, когда другие погибли; мы едим, когда другие голодают; нам лучше, у нас есть больше, – не говоря уже о постоянно присутствующей ауре дурных предчувствий, мешало родителям и самой Скай жить, не опасаясь, что в любой момент может что-то произойти.
Скай понимала их. Понимала значение излюбленного выражения родителей: «Чем меньше знаешь, тем лучше», равно как и их нежелание обсуждать чьи-то проблемы или недомогание. Не дай Бог кто-нибудь подумает, что у них в семье что-то не так! Гитлер в первую очередь отнимал жизни у тех, кто ослаблен и болен. Гитлер поощрял тех, кто доносит на соседей. Гитлер собирался уничтожить целый народ только на том основании, что это евреи. Молчание – это единственный способ выживания.
И все же большую часть своей сознательной жизни Скай пыталась освободиться от цепей, которые привязывали ее родителей к прошлому. Вместо того чтобы стать тихой, незаметной учительницей в провинциальной школе, как хотелось супругам Штраус, Скай ворвалась в богемную среду Сохо и стала жить так, как в ней было принято. Она противилась жизненному укладу Штраусов своим ранним браком, долго выбирая между двумя противоположностями: Эзрой Эдвардом Кларком, человеком с Уолл-стрит, и итальянским скульптором, который полагал, что его сексуальные возможности с лихвой покроют недостаток таланта. Не стоит говорить о тех, кто составлял ряд претендентов в мужья, которые не выдерживали никакой критики.
Но вот тут-то она и встретила Сэма Хоффмана. Сказочного принца. Идеал ее родителей: еврей, преуспевающий врач, красив, умен, предан своей семье и влюблен в их дочь до беспамятства. Их союз казался правильным Сэму и утомительно скучным Скай. Неужели она влюбилась в него потому, что их брак может сделать счастливыми ее родителей? Или потому, что он может сделать счастливой ее? На протяжении пяти лет Скай то подпускала его ближе, то отталкивала; то радовалась тому, что все получается, то рушила все в одночасье. Она не забавлялась. Она испытывала судьбу.
