Наступил июнь 1944 года. Мы узнали о высадке союзников на французский берег. Это наконец был открыт второй фронт, которого мы давно перестали ждать.
Мы ждали его целых три года. Ждали, когда нам было смертельно трудно, когда ленинградцы пухли от голода, а немецкий сапог ступил на предгорья Кавказа, когда, истекая кровью, сдерживали обезумевшего и опьяненного своими временными победами врага под Сталинградом…
Ждали и надеялись, что союзники нам помогут, верили в это — и бились с врагом целых три года один на один.
Бились так, что нанесли врагу сокрушительное поражение, почти полностью освободили от него свою территорию. И вот тогда только узнали, что открылся второй фронт.
Это случилось 6 июня 1944 года, за четыре дня до начала летней наступательной кампании Советских Вооруженных Сил, когда всем было окончательно ясно, что Красная Армия способна одна довершить разгром фашистской Германии, когда советские войска приблизились к границам целого ряда государств Восточной Европы, и речь шла уже не только о военных действиях! Вот как об этом пишет английский военный историк генерал Дж. Фуллер:
«Действительно, война перестала быть стратегической проблемой. Борьба перешла в чисто политическую сферу и велась уже не между вооруженными силами, а между двумя политическими системами: на одной стороне была система западных союзных держав, а на другой — Россия. Речь шла о том, какая из этих двух систем будет господствовать в Восточной и Центральной Европе»[36].
Фуллер преуменьшает трудности по окончательному разгрому вермахта, которые еще существовали. Вспомним, что впереди еще были Висла и Одер, Померания и Берлин. Но в одном он прав — именно политические заботы о будущем Европы и мира во многом подтолкнули союзников на открытие второго фронта.
Да, именно так. Чем больше я читаю появившихся после войны книг, в которых впервые публикуются документы военных лет, тем больше я убеждаюсь, как были правы те из нас, кто это подозревал еще в июньские дни 1944 года.
Оказывается, еще летом сорок третьего военный министр США Г. Стимсон обращал внимание президента: «В свете послевоенных проблем, перед которыми мы встаем, наша позиция представляется крайне опасной. Не следует думать, что хоть одна из наших операций, являющихся булавочными уколами, может обмануть Сталина и заставить его поверить, что мы верны своим обязательствам».
Рузвельт отвечал Стимсону, что тот «выразил выводы», к которым пришел он сам.
Дорога войны
Оказывается, еще осенью сорок третьего американский посол в Англии Ваймант доносил в Штаты, что Черчилль и Иден полагают: «Интерес СССР к открытию второго фронта не столь велик, как раньше». А американский генерал Дин на совещании у президента Ф. Рузвельта, что проходило 24 ноября на линкоре «Айова», заявлял: «Советы ныне рассматривают второй фронт как своего рода страховку, а не как непосредственную необходимость».
Оказывается, осенью сорок третьего Франклин Рузвельт высказывал опасения по поводу того политического влияния, которое могут оказать советские войска, войдя в страны Восточной Европы и в саму Германию, и говорил следующее: «США должны взять Северо-Западную Германию… Мы должны дойти до Берлина. Тогда пусть Советы берут территорию к востоку от него. Но Берлин должны взять Соединенные Штаты».
И вот союзные войска высадились в Нормандии, начали осуществление своей операции «Оверлорд». Борьба Красной Армии с главными силами вермахта обеспечила союзникам возможность длительной и всесторонней подготовки этой операции. Как известно, ей предшествовала долгая и кропотливая работа союзнической разведки по дезинформации противника.
Перемалывая основные силы вермахта, советские войска реально обеспечивали безопасность Британских островов от серьезных атак с моря и с воздуха.
И пока велась предшествующая высадке долгая тайная война союзных и германской разведок, Красная Армия громила на полях сражений лучшие немецкие дивизии, обращая в прах основные силы рейха.
Немецкое командование, пытаясь разгадать советские планы на лето 1944 года, ошибочно предположило южное направление в качестве направления главного удара и сконцентрировало здесь наибольшее число своих танковых сил.
Советское командование умело использовало этот просчет врага. В начале июня ему был нанесен удар на северо-западе Ленинградским и Карельским фронтами. А 23 июня последовал второй, еще более мощный удар. Перешли в наступление 1-й Прибалтийский и Белорусские фронты, обрушив на противника такой дробящий и стремительный молот, что группа его армий «Центр» фактически просто перестала существовать.
Белорусская наступательная операция Красной Армии, известная в истории Великой Отечественной войны под названием «Багратион» (так она именовалась в тогдашних закодированных документах), была поистине грандиозной. Хотя немецкое командование и предполагало иное направление удара советских войск, тем не менее здесь были сосредоточены 63 дивизии и три бригады фашистских войск, создана глубоко эшелонированная оборона. Противник отдавал себе отчет в том, что через Белоруссию для советских войск лежит путь в Польшу и Восточную Пруссию.
Именно поэтому советское командование придало проведению Белорусской операции столь серьезное значение и руководствовалось одним из главных положений советской военной доктрины: достижение оперативно-стратегических целей операции и всей кампании в целом возможно в результате полного разгрома и уничтожения вражеских войск. Положение, которым оно, впрочем, руководствовалось во все годы Великой Отечественной.
Колонна танков и самоходных орудий проходит через лес
Топографическая привязка позиции и установка в основное направление БМ-13
Вот почему странными кажутся рассуждения некоторых западных военных историков. Посудите сами:
«В противовес своим западным союзникам, которые стремились добиться безоговорочной капитуляции, русские, будучи реалистами, намеревались выиграть не только войну, но и мир. Вот почему с того времени их действия стали расходиться с действиями их союзников, а положение, в котором находились немцы, в сочетании с русской тактикой давало русским все шансы достигнуть политической цели — захвата Lebensraum в Восточной Европе. Посмотрим, в чем заключалась разница в тактике.
Западноевропейские державы усвоили выдвинутую Наполеоном теорию нанесения удара по главным силам противника и продолжения сражения до уничтожения этих сил. Теория русских состояла в том, чтобы наносить удары до тех пор, пока не иссякнет собственный наступательный порыв или же сопротивление противника не окрепнет настолько, что сделает продолжение наступления невыгодным. Тогда наступление немедленно прекращалось и начиналось на каком-либо другом фронте. Следовательно, тактическая цель русских заключалась в том, чтобы истощить противника, а не уничтожить его, если только уничтожение не сулило обойтись дешево».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
