Бум — м-м!!! Хлесткий удар по башне. В нас попали. И следом новое попадание. Кто? Откуда? Чем в нас попали? Не понятно. Разбираться было некогда, башня быстро наполнялась дымом, и я закричал:
— Покинуть машину!
Схватив рюкзак и автомат, трофейный АКС, с которым не расставался, я открыл люк и вывалился наружу. Нас накрывали плотно, как оказалось минами, и я не знал, что делать. Поэтому действовал, как подсказывала интуиция. Размахивая левой рукой, подскочил к ближайшему танку, отстегнул приклад автомата и стал колотить им в броню.
— Эй! Слышите!? Открывай люк!
Меня услышали и люк открылся. Я увидел капитана Тингольма, который протянул мне руку, и в этот момент за спиной раздался очередной взрыв. Меня швырнуло вперед. Броня ударила по лицу, а дальше темнота…
50
— Господин майор, вы слышите меня?
Эти слова произнес незнакомый мужской голос, и я не знал, кто меня звал. Может быть, это даже не ко мне обращались. Но я попытался поднять веки и не смог. Только на краткий миг промелькнуло смутное белое пятно, и снова провалился в забытье.
А вот в следующий раз очнулся уже нормально. Глаза открыл без проблем, огляделся и обнаружил, что нахожусь в какой‑то тесной полутемной каморке, которая освещалась тусклой лампочкой. Уже хорошо — я живой, и это не могло не радовать.
Прислушался к своим внутренним ощущениям. Болела голова, но терпимо. Во всем теле ломота — ничего. Звуки слышу — нормально. Попробовал пошевелить пальцами — конечности отозвались, значит, могу двигаться и руки на месте.
После этого, повернувшись набок, я обнаружил, что лежу на узком топчане из сосновых досок, а рядом, у противоположной стены, на таком же ложе капитан Тингольм. Судя по всему, он спал и под его топчаном находился "тимур". Следовательно, мы не в плену. Еще одна добрая новость.
Попытался вспомнить, как звали капитана. Но сложно вспомнить что‑то, чего никогда не знал. Тингольм в сотом батальоне новичок и мы никогда близко не общались.
— Капитан, — я позвал его.
Тингольм проснулся сразу, посмотрел на меня и спросил:
— Уже пришли в себя, господин майор?
— Как видишь. Где мы?
— На базе "Ромхатт", в казематах старой крепости возле рабочего городка.
— Здесь госпиталь или что‑то иное?
— Нет. Госпиталь в другом месте. А тут временный лазарет.
— Что у меня?
— Контузия… Приходил врач, сказал, что у вас она не первая и надо поберечься… Возможны осложнения…
— Это я и так знаю. А у тебя что?
— Нога сломана. Пока обезболивающие действуют вроде бы ничего, даже поспал немного, а когда лекарства отпускают, хоть на стену лезь.
— Что с моим экипажем?
— Все погибли.
— Точно?
— Я сам видел. Двое в танке остались и сгорели. А механик — водитель за вами выскочил и под мину попал, которая вас контузила. Можно сказать, что он вас спас. Его тело большую часть осколков приняло, а вам остатки достались.
— Мир его праху.
— Да, — капитан кивнул.
— А с твоим танком что?
— Подбили, когда до "Роммхата" добрались. Накрыли из противотанкового орудия, а потом минами добивали. Вот там я себе ногу и сломал. Вылезал и рядом взрыв. Одно неловкое движение и оказался рядом с вами.
— Экипаж выбрался?
— Все живы. Сейчас наверху вместе с морпехами и местными ополченцами, как пехотинцы.
— А что с ротой?
— Два танка уцелело, и на складах ВМБ даже немного боеприпасов нашлось.
— Значит, наши рядом?
— Так точно. Кстати, к вам тут сержант из вашего прежнего экипажа заходил. Кажется, Костя. Фамилию не запомнил.
— Самохин?
— Верно. Вашим здоровьем интересовался.
— Хорошо, что не забывает. С батальоном связь есть?
— Есть. И не только с батальоном. Вами из штаба корпуса интересовались.
— Когда нас полностью деблокируют, неизвестно?
— Нет. Наши сейчас за Иргард с республиканцами бодаются. Самые оптимистичные прогнозы — два — три дня.
— Батальон сейчас где?
— Остатки рассредоточили по рабочему городу и судоремонтному заводу. Сколько точно танков уцелело, сказать сложно. Кто говорит, что вместе с нашими из первой роты, семь машин, а кто‑то утверждает, что девять. Потери большие, но у республиканцев в десятки раз больше. Одно наше нападение на вражеские корабли, чего стоит. Подобного подвига никто не совершал. Теперь всем ордена дадут. Это точно.
— Да — да, — я почувствовал, что начинает болеть голова, и поморщился, однако задал новый вопрос: — Мое личное оружие и рюкзак где?
— Под вашим топчаном.
Я нагнулся и убедился, что вещи, пистолет и автомат на месте, а затем едва не потерял сознание. В глазах резко потемнело, а в голову, словно раскаленную иголку воткнули.
Не сдержав стона, я упал на подушку, и капитан повысил голос:
— Санитар! Сюда!
В каморку вошел санитар, обычный мужик в потертой спецовке, видимо, гражданский волонтер. Он осмотрел меня и опросил, а потом вколол какое‑то лекарство и я снова заснул.
51
Тейт Эрлинг посмотрел на меня и сказал:
— Все, Юра. Ты свое отвоевал.
Спорить с генералом было бессмысленно. В самом деле, вояка из меня теперь никакой. По крайней мере, временно. Стрелять еще могу, а вот танком управлять уже нет. Так сказали профессиональные врачи, которые обследовали меня после деблокирования "Роммхата". Контузия дала осложнения. Меня часто накрывали обмороки, иногда замечался тремор конечностей, и тело плохо слушалось своего хозяина. Ну и что дальше делать? Эрлинг предлагал отправиться в Неерборг и лечиться. Организм у меня крепкий и сила воли хорошая. Так что надежда на частичное выздоровление была. Никаких других вариантов нет, и я решил согласиться.
Прерывая мои размышления, Эрлинг спросил:
— Почему не возражаешь?
Я пожал плечами и ответил:
— Смысла нет, Тейт.
Генерал удивился:
— Надо же, я ожидал иного, что ты до последнего постараешься остаться на войне.
— Свои силы надо оценивать здраво. Поэтому я с тобой согласен.
— Это правильно и весьма разумно, Юра, — Эрлинг улыбнулся, присел рядом и понизил голос до полушепота: — Лечись и восстанавливайся, по — прежнему оставаясь офицером по особым поручениям. У меня на тебя большие планы.
— Какие, если не секрет?
Эрлинг обвел взглядом пустой штабной трейлер, в котором мы находились, и снова зашептал:
— Тут безопасно, а ты человек не чужой, вассал и старый приятель, который не раз меня выручал. Значит, буду говорить откровенно. В самом скором времени в столице произойдут большие перемены — ты про это, наверняка, догадываешься. И если судьба будет ко мне благосклонна, то я взлечу так высоко, что надо мной не будет никого, кроме богов. Понимаешь, о чем я говорю?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
