Вот та девчонка из маглева, та поняла бы… Уверен. Дадут отпуск – рвану на Марс и найду. Миллион населения – не проблема, это я решил твердо.
– Да вы меня не слушаете, друг мой! – Боярин Шталь заглянул мне в лицо с искренним беспокойством.
– Прибыть ко двору. Отчитаться. ДыРе – на орехи, нам – лавры, так? – спросил я.
– Какие лавры, дорогой мой? Очнитесь! Нам надо предотвратить войну. Вы так и не поняли, что замыслили подлецы?
– Как войну?
– Ох, горе. На вас натравили полицию и итальянцев. Европейцы мечутся, устраивая неприличный тарарам. Конечно, попадаются гоняющейся за вами полиции. Когда вас возьмет полиция… Ах да, с ней – вышло недопонимание, рука Запада. Так вот – все выясняется, вы даете нужные показания. При этом иностранцы узнают о существовании шептуна – шила в мешке не утаишь. Паникуют – и вот вам Третья мировая на Земле и в космосе.
– Но зачем?
– Затем, что Кронин… – Владимир Конрадович выплюнул слово, которые больше ожидаешь услышать от грузчика, чем от потомственного боярина. – Как всякий параноик, он верит в войну на опережение и Wunderwaffe. И его позиции ничуть не ослабели. Шептун отныне не тайна.
– И как быть?
– Теперь все зависит от новой Государыни. Ее решение и ответственность.
– Почему вы сразу не ринулись к ней?
– Она путешествовала, яхта приземлилась час назад. Барышня разумная, я знал ее малышкой, но давненько не видел. А Кронин обязательно притащит какой-нибудь козырь.
Внизу показались деревья дворцового парка.
– С Богом, – выдохнул Шталь, размашисто перекрестившись. – Не оставь рабов Твоих…
…Кабинет, где нам велели ждать, оказался неплох. Думал, будет как в музее, а оказался в уютной гостиной. Разве что камин был непривычен, но, видимо, тут ценили архаику.
Обращали на себя внимание и лейб-гвардейцы – вернее, выпускницы военных училищ, которыми кто-то заменил привычных по фильмам молодцов. Мудро. В истории уже были проблемы с излишне любвеобильными государынями, не следует вводить даму в грех.
Развалиться бы в тяжелом кресле с бокалом, книжку – бумажную, настоящую! – с полки подхватить… Увы, компания подобралась неподобающая.
Бояре Шталь и Кронин неприлично собачились. Сам я жался к стеночке, а спутник Кронина, бритый налысо мужчина в инвалидном кресле, отвернулся к окну. Лица его я не видел.
– Вы пораженец! Иуда! – орал Кронин.
– Дружок, вы меня поражаете, – оскорблялся Шталь. – Вы дали врагу прекрасный casus belli, да еще ценой жизни собственных подчиненных. Измена, знаете ли…
– Размазня! Россия стоит на жертвах и посерьезней! Или вам не нравится Россия?
– Я люблю Русь православную, грешен. Своего россиянского монстра оставьте историкам.
– Это софистика, – внезапно успокоился Кронин. – Вы умный человек, Шталь. Признайте: победа того стоит.
– Нет. Никакая победа не стоит души. Господь не требует человеческих жертв, тем паче не следует людям. Боюсь, вам меня не понять. Давайте обмен, а? Что вы припасли для Ее Величества?
– Вы первый.
– Отлично. Показания моего штаб-ротмистра.
– Естественно, не отрепетированные. Поражаюсь я вам, Шталь! Мой обер-лейтенант – пример того, каким может стать русский воин…
– Психованным маньяком? Человеком, видящим то, чего нет? Отчаявшимся полудурком, преданным командованием? – вмешался я. – Не юлите под клиентом, ваша очередь.
Кронин одарил меня таким взглядом, что я точно понял – у меня появился новый враг.
– Капитан-лейтенант, представьтесь.
Человек повернулся. Его лицо было мне знакомо – слишком часто видел я его в кошмарах.
– Дав-Давыдов, – человек мелко затрясся. – Здравствуй, брат.
Я понял: он не сможет стоять. Даже за клавиатурой работать – и то не сможет.
– Что с вами стряслось, если позволите спросить, дорогой? – Шталь посмотрел на Давыдова с искренним сочувствием.
– Дек-компрессия. Контуз-зия. Теперь – ничего, жив. Хоть как пригодился.
– Это, – перебил Кронин, – мой аргумент. Боец, даже после такой трагедии вернувшийся на поле брани.
– Любопытная трагедия, – говорю по наитию. – В первый раз слышу, чтобы от оторванной ноги случалась контузия. Оно того стоило… брат?
– Т-ты ответь, – хмыкнул Давыдов. – Польза державы, тра-ля-ля, крындец всему, и жизни, и любви, враг у ворот, – фразу он произносил долго, тяжко. – Мы-то потерпим, да?
Я понял. В чем-то он был прав, этот вояка.
– И он засомневался, ты, немчина! – Кронин был доволен.
– Я немец? Это ты немец, Менгеле чертов! – Шталь аж закипел.
– Помолчите!
Этих слов не произносил никто из присутствующих. Открылись двери, и на пороге застыла хрупкая девушка с волосами цвета воронова крыла.
И Шталь, и Кронин уже склонили головы, а я все еще не мог подобрать с пола челюсть. Опять галлюцинация? Не могла же вот так, в самом деле, в обычном маглеве, с книгой…
– Я услышала достаточно. Не вижу тут немцев и предателей. Вижу русских людей, и некоторые из них вконец запутались. – Интонация не могла принадлежать девушке, которая смеялась при виде дождя; интонация ясно намекала на кирпичную стенку и расстрел.
Но тут она украдкой мне подмигнула. Я не поверил своим глазам, а Ее Величество продолжала:
– Притом у двоих из них украли нечто важное. Пусть и по-разному. Ваши предложения, Кронин?
– Цена высока, Ваше Величество. Войне быть – рано или поздно. Но сейчас, с такими бойцами, как обер-лейтенант или штаб-ротмистр, называйте как хотите, готовыми заплатить… Мы устроим ЕС показательную порку. Провокация? Неважно. Ни один враг не сунется в наши пределы еще полвека, гарантирую!
– Маленькая победоносная война, – хмыкнул Шталь. – Где-то я это уже слышал.
– Шталь, если вам так не терпится, говорите, – смилостивилась императрица. – Только избавьте меня от соловьиного пения, а то я расплачусь прямо тут.
– Голубушка моя, – заворковал Владимир Конрадович, – то есть Ваше Величество, ну что же вы? Душите поэта на корню. Вот вам сугубо практические соображения: не правы тут будем мы. Истина рано или поздно выплывет. Помните, что сделала с Совдепией правда о ее возникновении? Великая ведь была страна. Да и война… Ну, война. Всегда были. Всегда будут. А сейчас пошуршим, глядишь, и рассосется. Радость людям! Итальянцам сунем денег, Евросоюзу – гарантии уничтожения всех материалов по программе…
– А места в Думе вы им дать не хотите? – съязвил Кронин.
– Ваше? Было бы неплохо. Знаете, хочу. Уступите?
– Паяц!
– Молчать, – вздохнула юная государыня. – Седые, а мальчишки. Капитан-лейтенанта я слышала, а что скажет господин штаб-ротмистр?
Шталь втихаря показал мне большой палец: живем, звание бесовское, не дырявое назвала.
Я не отреагировал. Вспоминал Марс. Разговор с призраком. «Жаль губить такого молодца». Экстренное потрошение. Галлюцинации. Кровь на пальцах. Тревожки по всем каналам. Ощущение загнанного в ловушку зверя. Обморок.
Письмо от Энн – награду для героя.
– Помню этот взгляд, – улыбнулась императрица. – Вы умеете сказать все, не сказав ни слова, штаб-ротмистр, это точно.
Пока бояре осоловело смотрели на меня, прикидывая, где бы это я мог встречаться с ней, девушка продолжила:
– Мы положимся на Господа и последуем тем путем, что предлагает Владимир Конрадович. Блаженны миротворцы, не так ли? Но дело не только в этом. Нельзя строить государство на уворованном. Даже если считаешь, что вправе взять, даже если кое-кто сам желает быть ограбленным – нельзя. Из лжи и крови – дурной фундамент.
Эдуард Геворкян
При дверях
Из окна моей спальни чуть ли не до горизонта видны леса и парки, а из кухни – башни муниципальных домов. Наш дом стоит на пересечении Офицерской улицы и Калужского шоссе. С самых верхних этажей в хорошую погоду вроде можно увидеть высотки Старой Москвы. Ну, не знаю, выше своего, двадцать второго, я не поднимался, а праздничные салюты хорошо видны из выходящих на север окон Петра Степановича, моего соседа по лестничной площадке. С соседями повезло – хлебосольная семья Никифоровых взяла меня под плотную опеку. И недели не проходило, чтобы не зазвали на чаепитие со свежими пирогами, а в выходные и вовсе на обед, плавно переходящий в ужин. Ленка, старшая дочь Петра Степановича, младше меня лет на пять. Симпатичная, умная, но с присвистом – увлеклась левыми идеями, собирается вместе с компанией однокурсников отмечать осенью сто пятидесятилетнюю годовщину какой-то забытой богом и людьми революции. Недавно чуть не отправилась в Екатеринбург – там хотели облить краской памятник одному политическому деятелю начала века, а заодно исписать лозунгами центр, посвященный этому политику. Еле отговорили – за такие художества отчислят на раз, не говоря уже о штрафах. Собственно, именно денежный расклад и убедил ее не связываться с этой авантюрой. Крики матери и бабушки не убедили, мрачные обещания отца достать ремень не убедили, а вот когда меня попросили повлиять на неразумное чадо, то я просто перечислил параграфы штрафных установлений, и сумма привела ее в чувство. Я же говорю, умная. Вот через пару лет закончит институт, определится с работой, а там, глядишь, и мужа хорошего себе найдет. Недаром же соседи меня прикармливают.
