Пруденс подняла руки, чтобы снять цепочку через голову, но Гидеон остановил ее:
– Не надо, не снимайте. Я хорошо разгляжу его отсюда. Он притянул ее к себе, и Пруденс, полулежа, устроилась рядом с ним на кровати.
– Замочек сломан, – сказала она. – Думаю, его можно починить. – Ее пальцы переплелись с пальцами Гидеона, когда она открыла медальон.
Они молча рассматривали медальон. Гидеон почувствовал, как ее тело расслабилось рядом с ним. Ее запах дурманил ему голову, ее тепло согревало его. Его дыхание стало хриплым. Он заставил себя сосредоточить внимание на двух миниатюрных портретах, вставленных в медальон. Они так много для нее значат. Старомодно причесанные мужчина и женщина. Миниатюры были написаны не слишком умелой рукой. Он ломал голову, кто это. Ему было интересно, нарисовала ли она эти миниатюры сама. Он задавался вопросом, сможет ли с ней расстаться...
– Это мама и папа. Единственное их изображение, что у нас есть. – Пруденс ласково провела большим пальцем по краю медальона. – Сходство не очень большое. Их нарисовал итальянский юноша, который жил в деревне и мечтал стать художником. Папа ему покровительствовал... – Ее голос сорвался и сменился всхлипываниями.
Гидеон не мог этого вынести. Стараясь успокоиться, Пруденс сказала:
– Я знаю, что не должна была так глупо рисковать, но мысль, что я никогда...
– Шш... – мягко протянул Гидеон и, приподняв ей голову, поцеловал.
Глава 14
За такое сердце всякая женщина кинется в огонь и в воду.
У. Шекспир[13]
Пруденс не шевелилась.
Гидеон, не оставляя ей времени на раздумья, накрыл ее рот своими губами, мягко, властно, нежно, так чтобы не спугнуть ее. Она минуту поколебалась, потом ее тело обмякло, и она скользнула в его объятия. Острая боль пронзила его плечо. Не обращая на боль внимания, он обвил Пруденс руками и почувствовал, как она начала отвечать на его поцелуи, робко, неуверенно, удивленная нарождающейся страстью.
Она целовала его нежно, осторожно, словно он лежал на смертном одре, а не страдал от небольшой раны. Да он готов получить дюжину таких ран за еще один ее поцелуй. У нее был вкус тепла... слез и... слабый привкус зубного порошка. Боже, какая она сладкая. Он не мог насытиться ею.
Постепенно его поцелуй становился все настойчивее. Его ошеломили горячность и щедрость ее робкого ответа. Гидеон ждал этого момента со времени их последнего поцелуя, но все же он застал его врасплох. Стремительный, пьянящий водоворот... чувств. Давно знакомых и поразительно новых.
Скольких женщин он целовал? Гидеон не помнил. Его это не волновало. Ни одна из них не походила на Пруденс.
Она взяла его лицо в свои ладони и возвращала ему поцелуи. От прикосновения ее маленьких прохладных рук и нежных влажных губ что-то дрогнуло у него внутри и начало таять. Ему хотелось кричать на весь мир и в то же время сохранить свою тайну. Неужели существует женщина, способная заставить его почувствовать себя могущественным и одновременно таким... таким беспомощным? Гидеон этого не знал и был не в состоянии думать. Он мог только целовать ее, обнимать... и бороться с желанием овладеть ею. Хотя они были в его постели и одни в комнате, момент был неподходящий. Он знал это.
Где его хваленая техника обольщения? Он не мог вспомнить простейшего приема. Его вел сейчас только инстинкт, новое болезненное чувство...
Ее пальцы запутались в его волосах, новая волна нежности захлестнула его. Гидеон ласково, но настойчиво раскрыл ей губы, делая поцелуй глубже. Он чувствовал себя мальчишкой, впервые познающим радости жизни, и в то же время умудренным старцем. Когда это он довольствовался лишь объятиями и поцелуями? И когда поцелуй не был всего лишь первым шагом в замысловатом танце соблазна и удовольствий? Его тело помнило все движения и молило о них, даже если разум отказывался повиноваться.
Так откуда эти нелепые сомнения и колебания? Гидеон чувствовал, что может соблазнить ее в одно мгновение. И больше всего в жизни он жаждал обладать ею, сделать ее своей, плоть от плоти. И все же... все же...
Каждый ее робкий неумелый поцелуй был дорог ему, каждое прикосновение ее руки к его щеке, волосам, шее. Он дорожил тем, как доверчиво прижалось к нему ее тело, невинное, не ведающее о том, какой эффект производит на него. В этом и заключалась проблема. Гидеон предпочел бы дюжину робких искренних поцелуев ночи страсти, после которой останется сожаление. Возможно, на всю жизнь. Мисс Пруденс должна прийти к нему с чистым сердцем и по велению собственной души. Чтобы потом было не о чем жалеть.
Вот в чем разница, вдруг сообразил Гидеон. Он хочет провести с этой женщиной всю жизнь и не намерен спешить и рисковать ради сиюминутного удовольствия. Он обуздает свои желания и станет смаковать каждое мгновение, наслаждаться каждой ее малейшей лаской, каждым неумелым и наивным поцелуем.
Поэтому он разжал объятия. Он видел, как Пруденс медленно приходит в себя, как затуманенный взгляд распахнутых серых глаз обретает сосредоточенность и она начинает отдавать себе отчет в собственных действиях.
– Ах! – воскликнула она. – Боже мой!
Она вскочила и начала расправлять постель, бросая на него быстрые смущенные взгляды и тут же отводя глаза. Наконец она остановилась, набрала в грудь воздуха и посмотрела ему прямо в глаза.
– Нам... мне не следовало этого делать, – сказала она.
– Почему не следовало? – Видя ее возбуждение, Гидеон не мог удержаться от улыбки. – Почему?
Пруденс вздохнула.
– Вы знаете почему. Я не свободна.
– Всего несколько поцелуев, – пожал плечами Гидеон. – Вы придаете им слишком большое значение, – беспечно сказал он. – Вы были так огорчены. Я просто успокоил вас.
Она размышляла над его словами, ее брови недоверчиво сдвинулись.
– Это настоящая причина?
– А что же еще?
Его взгляд опровергал беззаботный тон его слов. Или это ее собственные домыслы? Ее собственные желания? Пруденс терялась в догадках. Внутри у нее все дрожало после того, что он назвал успокоением. Если это успокоение... тогда она ничего не понимает...
– Вам нужно снова проверить температуру. Я уверен, что у меня жар.
Гидеон взял ее руку и положил себе на лоб. Нежная улыбка противоречила ярким огонькам, вспыхнувшим в глубине его глаз. Он повернул ее кисть и прижал к своему лицу. Его щека легла в чашу ее ладони, ее пальцы коснулись его лба. Он был прохладный, ни жара, ни испарины. Пруденс не шевелилась. Ей вдруг сдавило грудь. Кончики пальцев лишь задели густые темные волосы, как ее охватило неодолимое желание снова запустить руки в его шевелюру. Она не могла заставить себя пошевелиться.
