Этот человек, чей знаменитый эгоизм и знаменитое равнодушие вошли в парижские поговорки, этот человек всегда был любящим сыном. Как только он услышал о болезни отца, сразу же бросился из Милана в Болонью. Когда старик умер, Россини не захотел снова заходить в то палаццо, где потерял отца. Так что палаццо, которое он украшал, не считаясь с затратами, было продано. Последствием этого несчастья стала длительная и мучительная болезнь, подвергшая его жизнь опасности пятнадцать месяцев назад, следы которой все еще видны.
Несмотря на плохое состояние своего здоровья, Россини проявляет сейчас значительно больше активности, чем тогда, когда был здоров. Летом он живет в загородном доме, который снимает неподалеку от Болоньи [вилла Корнетти, за Порта-Кастильоне]; но почти каждое утро он ездит в город, его быстро доставляют туда красивые хорошие лошади. После непродолжительного отдыха в квартире, где он обычно живет зимой, он едет в лицей, посещает друзей и ведет дела, затем возвращается за город, где два-три раза в неделю объединяет за столом посещающих его иностранцев и некоторых преданных друзей...
Когда я приехал в его загородный дом под Болоньей, он привлек мое внимание к фортепьяно, стоявшему в салоне, и сказал: «Вы, наверное, удивлены, увидев здесь этот инструмент». «Почему же?» – спросил я его. Не отвечая на мой вопрос, он продолжал: «Этот инструмент стоит здесь не для меня; им пользуются, когда меня нет, я никогда не слышу его». На следующий день я спросил его, не ощущает ли он порой настоятельной необходимости сочинять, может, не для театра, поскольку этому препятствует состояние его здоровья, но по крайней мере для церкви, для которой, как мне кажется, он мог бы создать нечто новое; улыбнувшись, он ответил мне с некоторой долей горечи: «Для церкви! Что же, может, я тогда ученый музыкант? Я? Слава богу, я больше не занимаюсь музыкой». – «Не сомневаюсь, что желание писать вернется к вам». – «Каким образом оно может вернуться ко мне, если никогда не приходило?..»
У меня были основания предполагать, что будет нетрудно заставить его забыть свое раздражение. Разговор, на который я выше ссылался, произошел при свидетелях, за столом; но когда перед отъездом из Болоньи я оказался с ним наедине, то попытался вернуться к этому разговору, и он опять уделил мне серьезное внимание. Он снова говорил о недостаточности своего образования, что не давало ему возможности писать для церкви, и заявил, что теперь ему не хватит духу вернуться к изучению элементов фуги и контрапункта. «Послушайте меня, – сказал я, – чтобы как следует использовать теорию, человек должен впитать ее в молодости и держать наготове. Но эти формы чужды вашему мироощущению, они могут воспрепятствовать свободному потоку вашего воображения. Более того, то, что можно было сделать с ними, уже сделано. Ваша миссия не следовать путями, проложенными другими, но открывать новые. Хотя я придерживаюсь мнения, что сегодня мы очень далеки от свойств, благоприятных для церковной музыки, потому что мы вводим в нее драматический жанр. Именно по этой причине я полагаю, что вы могли бы возглавить ее, потому что никто другой, кроме вас, не смог бы сделать ее более выразительной и трогательной. Вот что вы еще можете сделать для искусства; вот благородная цель для осени вашей карьеры».
Не могу сказать в точности, но мне кажется, что я обратил обращенного, несмотря на выдвинутые им возражения, так как в тот самый момент, когда наш разговор коснулся этого предмета, он приближался к заключению соглашения с издателем по поводу публикации своей «Стабат»...
Незавершенное образование, природная склонность шутить по любому поводу, скитальческая жизнь итальянского композитора, которая привела к тому, что он встречал множество людей, но у него не оставалось времени на настоящую дружбу, волнение, можно даже сказать, исступление жизни, полностью находящейся во власти разнообразных ощущений, – все это, вместе взятое, придавало ему вид равнодушия ко всему, которое по ошибке принимали за эгоизм. Однако теперь, вынужденный отдыхать в течение длительного времени, он стал больше задумываться, и все чувства в нем пробудились. Таким образом, когда бедные родственники Беллини, жившие в Катании, обратились к нему с просьбой собрать все то имущество, которым обладал молодой композитор в момент своей безвременной кончины, автор «Вильгельма Телля», не обращая внимания на обидные сравнения, делавшиеся тогда в Италии по поводу его собственного таланта и таланта катанца, взял на себя труд привести в порядок дела поместья стоимостью около 40 000 франков, которые он затем передал семье [Беллини]...
Должен признаться, и я никогда не скрывал этого во время своих бесед в его доме: если подлинный характер Россини неизвестен людям, то вина за это всецело лежит на нем самом, так как ему, похоже, доставляет удовольствие оговаривать себя, выражать чувства, которые он в действительности не испытывает, и он не желает брать на себя труд отрицать распространяемые о нем недостоверные истории...
Пусть скорее придет время, когда он отважится показать себя таким, какой он есть на самом деле, и тогда мир будет ошеломлен, осознав, что великий человек мог так далеко зайти в попытках умалить себя».
25 июля 1841 года «Тамп» (Париж) опубликовала сообщение о том, что герцог ди Модена хотел заказать Россини написать оперу к торжественному открытию нового оперного театра в Модене, но Россини отказался от заказа. Однако события достигли своего апогея, когда он завершил одно из своих главнейших произведений. Их начало относится к 1831 году или скорее к 1837-му. Варела, испанский прелат, которому Агуадо представил Россини в Мадриде в 1831 году, по чьему настоянию композитор совместно с Тадолини написал «Стабат матер», умер в 1837 году. 1 декабря этого года его наследники продали рукопись Россини – Тадолини (которую они считали принадлежащей одному Россини) Оллеру Четару за 5000 реалов (приблизительно 720 долларов). 1 сентября 1841 года в Париже Четар, в свою очередь, подписал следующую купчую:
«Я, нижеподписавшийся, заявляю, что я продаю, уступаю и передаю в собственность месье Антуана Оланье, музыкального издателя, рю де-Валуа, Пале-Руайаль, 9, Париж, оригинальную партитуру «Стабат матер» Дж. Россини как приобретенную в результате законной сделки с правом распоряжаться ею везде и всегда от душеприказчиков завещания преподобного отца дона Франсиско Фернандеса Варелы, заказавшего это произведение Россини и заплатившего за него, как это изложено в испанском документе, приложенном к настоящему акту. Я заявляю, что передаю месье Оланье все права, предоставленные этим актом, датированным 1 декабря 1837 года. Настоящая продажа осуществлена посредством уплаты двух тысяч франков». Приобретя «Стабат матер», Оланье благоразумно написал Россини, чтобы осведомиться, не отдал ли он каких-то секретных распоряжений по поводу публикации, посылая рукопись Вареле. Ответ Россини был вполне определенным: «По возвращении из-за города я нашел ваше письмо, которое ждало меня четыре дня, этим и объясняется моя задержка с ответом. Вы сообщаете, что приобрели в свою собственность произведение, которое я посвятил преподобному отцу Вареле, решив для себя, что опубликую его, когда сочту это подходящим. Не углубляясь в сущность мошенничества, которое намеревались совершить в ущерб моим интересам, должен заявить вам, месье, что, если «Стабат матер» будет опубликована без моего разрешения во Франции или за границей, я имею твердое намерение решительно преследовать издателя. Более того, месье, должен сообщить вам, что в копии, которую я послал преподобному отцу, только шесть номеров написаны мною. Я поручил другу дописать то, что не мог сделать сам, поскольку был серьезно болен; а так как вы, несомненно, хороший музыкант, вам не составит труда, внимательно рассмотрев партитуру, почувствовать разницу в стилях между различными номерами. Вскоре по выздоровлении я завершил работу, и автографы новых номеров находится только у меня. Очень сожалею, месье, но не могу позволить публикацию моей «Стабат матер». Надеюсь, что мне предоставится более благоприятная возможность доказать вам свое уважение, на чем остаюсь преданный вам Джоакино Россини».
Это не слишком искреннее письмо трудно комментировать. Возможно, что Россини написал дополнительные номера к «Стабат матер» «немного позже», после того, как отправил «лоскутную» партитуру Вареле; но более вероятно, что он сочинил их гораздо позже, может быть, когда услышал о том, что произошло с партитурой Варелы. Он знал о продаже рукописи наследниками Варелы до того, как получил письмо Оланье: 22 сентября 1841 года он подписал в Болонье следующий контракт с Эженом Трупена:
«Я, нижеподписавшийся Джоакино Россини, композитор, в настоящее время проживающий в Болонье в Италии, заявляю, что настоящим актом передаю все права собственности на музыку «Стабат матер», написанную в Париже в 1832 году, господам Трупена и Си, парижским музыкальным издателям. Цель этой передачи прав – публикация этого произведения в той форме, какую покупатель сочтет наиболее подходящей: с оркестровым аккомпанементом или только с фортепьянным, – во Франции и во всех других странах без исключения. Продажа осуществляется за плату в 6000 французских франков, которые должны быть выплачены 15 февраля в офисе господ freres[61] Ротшильдов в Париже.
