Девушки оторвались друг от друга. Панси скривилась, достала платочек и вытерла рот:
— Фе-е-е! — поморщилась она, пытаясь платком вытереть язык, а потом обратилась к Дафне: — Ну, что? Что ты теперь скажешь?
— То же и скажу, — ответила Дафна, вытираясь своим платком: — Фе-е-е! И даже добавлю — бя-я-я!
— Ты мне ещё скажи, что я настолько плохо целуюсь! — упёрла руки в боки Панси.
— Да не знаю я, — морщась, ответила Дафна. — Я вообще только с Алексом до этого целовалась…
— Ага! — обличающим тоном сказала Панси.
— И ещё я поняла, что мне совсем не нравится целоваться с девчонками!
— Даже с лучшей подругой! — согласилась Панси.
— Ага! — подтвердила Дафна.
— Что делать будем? — спросила Панси. Дафна показала глазами на меня. — Ты что мне предлагаешь? Ты же знаешь, что…
— Ты просто скажи, что сдаёшься, — посоветовала Дафна.
— Ну, уж нет! — раздражённо ответила Панси и с сомнением посмотрела на меня. — Думаешь, он в состоянии сейчас что-то воспринимать? — она подошла ко мне и постучала пальцем по лбу: — Алё, гараж! Есть кто дома?
— Все дома, — встрепенулся я, частично выйдя из нирваны. — А кого вам надо?
— Давай, смелее, — подначила Дафна. — Он тебя не укусит.
— Ты уверена? — с сомнением спросила Панси.
— Я уверена, что он сразу придёт в сознание, когда ты его поцелуешь, — прокомментировала Дафна. — Знаешь, как флакончик с нашатырём…
— Ну, знаешь ли, — прошипела Панси, обернувшись в ней. — Так меня ещё никто не оскорблял!
— Да глупости! — отмахнулась Дафна. — То, что ты не умеешь целоваться — не оскорбление, а факт!
— Ах, так? — Панси шагнула ко мне, облизывая губы, прикрыла глаза и приникла ко мне поцелуем. Я ответил, притягивая её к себе.
— Ишь, как его корёжит, несчастного! — прокомментировала Дафна, подходя ближе и становясь вплотную. Я обнял её и прижал к себе, запуская язык Панси между губ. Та, поняв, что попала под микроскоп подруги, старалась выложиться по полной, борясь с моим языком и покусывая губы. В какой-то момент её ноги подогнулись, и она издала едва слышный стон. Дафна носом провела по моей щеке и коснулась губами шеи под ухом. Обе одновременно пискнули от того, как сильно я прижал их к себе.
— Вот, — сказала Панси, оторвавшись от меня и тяжело дыша. — Что теперь скажешь?
— М-м, — ответила Дафна, занятая моей шеей.
— Я тоже так могу! — упрямо сказала Панси, губами скользя к моему второму уху. Я повернул голову к Дафне, и та сразу же впилась в мои губы с таким азартом, что я понял, что лёгким это состязание не будет. Я переместил руку чуть ниже её спины исключительно, чтобы придать ей больше устойчивости, вызвав возмущенный стон. Она оторвалась, чтобы перевести дыхание.
— Ты что это себе позволяешь? — спросила Панси, заглядывая Дафне за спину. Та победно хмыкнула. — Ах, так? — сказала Панси, помещая мою вторую руку себе на ягодицу, которую я немедленно сжал. От нереальности происходящего в штанах стало тесно, и Панси с писком попыталась отскочить, смещаясь вбок.
— А когда меня хватал, такого не было! — разгневанно прошипела Дафна.
— А-ха! — торжествующе сказала Панси.
— Было, — ответил я. — Просто, ты сквозь пальто не почувствовала.
— И всё же! — спросила Паркинсон. — Вернёмся к нашим баранам! Поттер, кто лучше?
— Я не знаю, — честно признался я, пытаясь на ощупь понять. Получалось, что и то — великолепно, и это — выше всяких похвал. Они дружно покраснели.
— Да я не об этом, пошляк! — сказала Панси. — Кто лучше целуется.
— Не знаю, — ответил я. — По-моему, нужен фотофиниш.
— Фото-что? — переспросила она. Вместо ответа я склонился к ней с поцелуем. Через несколько минут Дафна буквально оторвала меня от неё и впилась в мои губы. Панси недолго это терпела, и в свою очередь оттолкнула Дафну, освобождая себе место. Отдышавшись, Дафна оттёрла Панси в сторону, подставляя мне свои губы. Панси не растерялась и втиснула своё лицо между нами, сложив губы трубочкой и вытягивая их в сторону моих. Минут пятнадцать они занимались этой сладостной борьбой, а потом, выдохшись, просто сомкнулись лбами со мной. Я наслаждался ощущением их горячего дыхания на своих губах, пока Панси не отстранилась, выразительно глядя на Дафну. Та оторвалась от меня, а Панси, взяв моё лицо в ладони, зажмурилась и нежно, почти невесомо, коснулась моих губ. Сначала меня будто током ударило, а потом чаще забилось сердце, стуча набатом в уши. Когда она меня отпустила, я увидел две мокрые дорожки на её щеках. Пошатываясь на ослабевших ногах, она выскользнула из моих объятий, подхватила с полки сумку и, ни разу ко мне не повернувшись, поспешила прочь.
— Ты знаешь, — задумчиво сказал я, глядя на поворот, за которым она скрылась. — Вот этот последний поцелуй…
— Бедный мой, бедный, — прижалась ко мне Дафна, глядя по щеке. — Я всё забываю, как тебе много приходится терпеть.
— Твой? — переспросил я.
— Ага, — со вздохом кивнула она. — Мой.
— И Панси? — переспросил я.
— И Панси, — согласилась она.
— Только, пожалуйста, не такой “твой”, которого хочу — сдам Делакурам в обмен на деловые связи.
— Эх, — вздохнула она. — Не желаешь ты даже сам себе признаться.
— В чём? — удивился я.
— Я хочу быть счастлива, Алекс, — сказала она.
— Ты будешь, я тебе обещаю.
— Ты — бабник, понимаешь?
— Но почему? — возмутился я.
— Потому. Потому, что, узнав про двух невест, ты сразу обрадовался.
— Но как я могу…
— Отказать? — усмехнулась она. — Или отказаться? О, нет, если бы ты был однолюбом, то у тебя бы всё получилось. Скажи мне, — она подняла голову с моей груди, заглядывая в глаза, — ты готов меня потерять?
Я почувствовал, что у меня в груди словно что-то сжалось, словно из меня вырвали сердце, оставив зияющую дыру. Она ощутила, как я содрогнулся, и снова приложила ухо к моему плечу, гладя меня по груди.
— Я знаю, — сказала она. — Мне просто хочется, чтобы и ты это осознавал.
— Я тоже знаю, — охрипшим горлом сказал я.
— И при этом, когда ты видишь Панси с… — я дёрнулся, и она на стала произносить ненавистное имя. — Ты начинаешь страдать. Кстати, — снова подняла она голову, — твоё счастье, что он не слишком наблюдателен. Пока он не заметил твоих мучений, она ему до лампочки. Но если он перехватит хоть один взгляд, которыми ты её сверлишь постоянно…
— Горе мне, — кивнул я.
— Да, горе, — шепнула она.
Наутро, я традиционно поздоровался после завтрака с Асторией и её подружками в коридоре на выходе из Большого Зала:
— Доброе утро, Астория!
— Доброе утро, Гарри!
— Доброе утро, Брайони!
— Доброе утро, мистер Поттер!
— Доброе утро, Мариголд!
— Доброе утро, мистер Поттер!
Я вздохнул. Я делал так каждое утра изо дня в день:
— Может, вам, сударыни, стоит уже называть меня Гарри?
— Мы не можем, мистер Поттер, — ответила Бри. — Это будет невежливо.
— Да, — пробормотал я себе под нос, — грубиянов нам не надо, мы сами грубияны.
— Мистер Поттер, — встряла Мари, заставив меня опять поморщиться от этого её “мистера”, — а вы придёте к нам на вечеринку?
Я вопросительно уставился на Асторию. Она всплеснула руками и потащила меня в сторону.
— Что это за вечеринка? — спросил я, когда мы отошли от подружек достаточно далеко. Она замялась, отводя глаза. — Ты не подумай, я буду рад составить тебе компанию, но…
— Ты только не сердись, — попросила она.
— А я должен?
— В общем… — замялась она. — Ну, ты понимаешь…
— Да скажи уже толком, — я начал терять терпение.
— В общем… — она намотала край мантии на палец и теперь теребила его. — Пообещай, что меня не убьёшь, — вдруг выпалила она. Я изумлённо вытаращил на неё глаза. Вот, этого мне ещё не хватало.
— Говори уже! — тихонько рявкнул я на неё.
— Я сказала девчонкам, что ты — мой парень…
Я закатил глаза и закрыл лицо рукой. Я — её парень! Поглядите на неё, пигалица, ещё даже… хм… грудь, в общем, не отросла, а туда же. Мерлин, и я после этого — бабник! Да это просто вся девичья половина школы просто не в курсе, что имеются другие особи мужского рода. Может, пахнет от меня как-то? Я поднял локти и понюхал под мышками. Нет, через мантию, свитер и рубашку я вряд ли что-нибудь учую. Тори робко протянула свой носик, тоже принюхиваясь.
— У меня, что, намазано, что ли? — спросил я с укором. — Что, других мальчишек нет?
— А мне других не надо! — задрала она нос. Наш человек! Ей только лучшее подавай! Такой молодец, как я — в единственном экземпляре не только в нашей школе, но и вообще во всей стране.
— Ну, хорошо, — смирился я с новой социальной повинностью. — И что теперь?
Она хитро улыбнулась, и у меня появилось нехорошее предчувствие. Из категории тех нехороших предчувствий, которые возникают у беззаботной мышки, когда со звуком — жмак! — её пришпиливает пружинной скобой к деревянной дощечке мышеловки. “— Что-то, однако, пошло не так!” — думает мышка. Мышеловка — то есть, Астория — пододвинулась ко мне бочком и взяла под локоть, прижимаясь:
