ноги. Он начинает медленно говорить, будто пытается выразить мысль, но не совсем понимает, как ее сформулировать.
— Иногда… жизнь… Иногда жизнь — это грубые превратности.
— Э-э-э, — тянет Бринн, постукивая себя по подбородку. — Три с минусом, Люк.
Парень усмехается.
— Лучше, чем в прошлый раз, — гордо заявляет он, и Бринн улыбается.
— Да! Ты — молодец!
Рыжий усмехается, и я открываю рот, чтобы сообщить Люку, что тоже получала одни тройки с минусом, когда воздух съемочной площадки прорезает очень сердитый, очень рокочущий голос, от которого по коже бегут мурашки. Стоит умерить свою улыбку.
Время для шоу.
— Бриннли, — кричит Леви, и Бринн выпрямляется.
— Ох, проклятье, — шепчет она, и мне не удается удержаться от фырканья.
К тому моменту, когда к нам подходит Леви, я уже проиграла битву со своей улыбкой, и из-за этого он выглядит злым.
Злым, но нереально сексуальным. Весь такой суровый и готовый к бою. Пояса для инструментов, слава богу, нет, потому что если бы он был, я бы, наверное, потеряла самообладание.
Простая синяя футболка с каким-то белым логотипом на нагрудном кармане плотно облегает грудь и руки. Потрепанные синие джинсы висят низко на бедрах и сужаются к коричневым рабочим ботинкам. А светло-каштановые волосы прикрывает гребаная бейсболка UNC (прим.: Университет Северной Каролины), надетая задом наперёд.
Я мертва. Леви Купер еще сексуальнее, чем я его помню, и за это я чертовски его ненавижу.
— Привет, папочка, — ласково щебечет Бринн, возвращая меня в реальность.
— Привет, папочка, — повторяю я, подстраиваясь под ее тон, и ноздри Леви раздуваются, когда он бросает на меня убийственный взгляд.
— Мисс Лавлесс, могу я перекинуться с вами парой слов, — цедит он сквозь зубы, и моя улыбка становится шире.
— Нет, думаю, не можете.
— Саванна, — рычит он, и мне приходится приложить усилия, чтобы не поёжиться. — Сейчас.
— Угу, ладно. — Я встаю с притворным фырканьем, и Зигги тут же оказывается возле меня. Я глажу ее по голове, затем выжидающе поднимаю брови, глядя на Леви. — Показывай путь.
Он поворачивается и уходит, поэтому я иду за ним, но маленькими и медленными шагами. Он исчезает за одним из фальшивых зданий, и я приседаю, чтобы развязать и снова завязать шнурки на ботинке. Медленно.
— Саванна, — грохочет он.
Ох, как же он зол. Вот и хорошо. Засранец. Я встаю и следую на его голос, даже не пытаясь скрыть свой пружинистый шаг.
Задняя часть декорации — это просто куча досок, гвоздей и неокрашенных поверхностей. С ума сойти, как реально выглядит другая сторона.
— Я велел тебе держаться от нее подальше, — говорит Леви, как только я встаю перед ним. Его покровительственный тон меня бесит, и я встречаю его таким же огненным взглядом.
— Она пришла ко мне, Леви. Что ты хотел, чтобы я сделала, выгнала ее? Нагрубила? Мне казалось, ты не хотел, чтобы я ее разочаровала.
Какое-то время он молчит, и я отсчитываю секунды. Он подходит ближе и понижает голос.
— Ты должна была отправить ее обратно с Дастином. А ему не следовало приводить ее к тебе.
Я отмахиваюсь от него и закатываю глаза.
— Должна была, следовало, могла. А если бы я отказалась дать ей автограф? Как думаешь, что бы она почувствовала?
Он снова замолкает, поэтому я продолжаю:
— Я повезла ее обратно, как только дописала последнюю букву «с» в своей фамилии.
Его взгляд по-прежнему суровый, челюсть все также крепко стиснута, и мой гнев нарастает. Я делаю к нему шаг.
— Ни хрена я не оказываю дурного влияния, Леви, — шепчу я, защищаясь, а голос дрожит от ярости. Он имеет наглость усмехнуться мне в лицо.
— Будто я поверю на слово той, кто последние несколько лет не вылезала из лечебниц. Той, кто помолвлен с Торреном Мать Его Кингом.
Он выплевывает имя Торрена, будто оно — кислота на его языке, и это понятно, основываясь на том, что, по его мнению, он знает. Но это не значит, что из-за этого я не впадаю в ярость.
— Я чиста, придурок, — цежу сквозь зубы. — И я ни хрена не помолвлена с Торреном Кингом.
— А как тогда ты объяснишь это?
Он берет мой безымянный палец левой руки, потирая то место, где было бы изумрудное кольцо, если бы я его надела. Ожог прикосновения посылает искры вверх по руке, затрудняя дыхание, и я выдергиваю свою руку из его хватки.
— Все сложно, — бурчу я, а он, мать его, смеется.
Запрокинув голову, он издает сардонический смех, от которого мне хочется врезать ему коленом по яйцам. Но когда наши глаза снова встречаются, он замолкает.
Мгновение Леви пристально смотрит на меня, а затем его взгляд поднимается к моим волосам. Его глаза загораются, он дважды моргает и хмурит брови. Я поднимаю руку и касаюсь того места, где он прожигает мою голову взглядом, и меня осеняет.
— Это парик, — объясняю я, и он кивает.
— Выглядит как настоящий. — Его взгляд возвращается к моим глазам, ища что-то, что я чувствую в своей груди, затем изучает мое лицо. — Все это выглядит чертовски настоящим.
Не знаю, что сказать, и я ненавижу чувствовать себя уязвимой, поэтому снова перехожу в наступление.
— Бринн попросит тебя разрешить ей брать у меня уроки игры на гитаре.
Странные эмоции секундной давности исчезают с его лица.
— Саванна, — говорит он, но на этот раз скорее раздраженно, чем сердито. — Ты не можешь.
Теперь моя очередь ухмыляться.
— Отлично. Тогда сам ей об этом и скажи. Разочаруй ее, потому что я отказываюсь.
Я все еще борюсь с тем фактом, что разочаровала сотни тысяч фанатов. Маленьких девочек, таких как Джессика с нашего последнего концерта в Гарден. Поклонников, как Бринн. Я ненавижу быть причиной их печали, но не представляю, как исправить это таким образом, чтобы все не привело к моей собственной необратимой гибели.
Из динамика раздается голос, и мы оба смотрим в сторону камер. Съемки возобновляются. Мне нужно поправить макияж.
Я оглядываю свой наряд. Вероятно, в перерыве мне стоило переодеться, но, к счастью, я выгляжу нормально. На мне обычные джинсы, белая майка и черный бомбер. В сцене я должна бегать по улицам Портофино в поисках моей похищенной сестры, так что одежде лучше выглядеть немного помятой.
— Сломай ногу, — ворчит Леви, и часть меня считает, что он желает это буквально.
Он поворачивается, чтобы уйти, но как раз перед тем, как исчезнуть за углом декорации, я позволяю себе задать вопрос, который не давал мне покоя еще с кофейни.
— Где она? Твоя «однажды». Твоя единственная. Где она? — звучит горько и больно.
