ничего особенного не происходило. Штаны были тёмно-красными, а босые стопы — узкими и изящными.
Жаль, знание этикета не приносило Идане облегчения.
— И ты пришла за опровержением или подтверждением? — голос звучал ровно и, кажется, холодно, но Ида сейчас была не в состоянии слушать оттенки интонаций.
Она медленно качнула головой, не в силах оторвать взгляд от вязи шрамов, но всё же сумела вымолвить:
— Я не думаю, что ему был смысл врать.
— Что тогда? — спокойно уточнил Маран и кончиками пальцев приподнял её лицо за подбородок, вынуждая заглянуть в глаза.
Ида вновь судорожно вздохнула, и с выдохом из головы вылетели все мысли, оставив только одну, самую глупую: о том, что он даже наедине с собой, оказывается, тратит время на то, чтобы подвести глаза. А они чёрные, бездонные, и от этого взгляда она способна забыть даже собственное имя…
— Ида! — напомнил он, словно услышав эту мысль. — Ты меня слышишь? Зачем ты в таком случае пришла? Ты дрожишь. Пришла бороться со страхом?
— Соскучилась, — пусть едва слышно, но всё же сумела выдохнуть она и со странным удовлетворением отметила его изумление. — Хотела сегодня продолжить заниматься крылом, но одной… не то.
Ещё пару мгновений Маран с недоверчивым удивлением вглядывался в её лицо, словно искал что-то и не находил или, наоборот, нашёл что-то, чего не ожидал встретить. А потом сделал то, чего Иде отчаянно хотелось: поцеловал.
В первое мгновение осторожный и даже неуверенный, очень быстро поцелуй стал глубоким и жадным — когда Ида пылко и охотно на него ответила, подалась навстречу, обвила мужчину руками за шею.
Маран в ответ на это тоже позволил себе поддаться желаниям. Ладони его скользнули под кутру, огладили талию, наслаждаясь прикосновением к бархатистой нежной коже. Ида прерывисто вздохнула сквозь поцелуй и — не стала возражать, когда мужчина прижал её теснее, упиваясь податливостью и сладкой дрожью возбуждения, которой отзывалась она на прикосновения.
Как он вообще умудрился спутать это со страхом?..
Идана без возражений позволила, не прерывая поцелуя, стянуть с себя кутру и подвязанный под волосами платок, давая волю мягкому золотистому облаку.
Но прежде, чем взяться за ленты, которые удерживали юбку, Маран решил дать ночной гостье ещё один шанс уйти. Именно потому, что делать этого не хотелось, а от мысли, что сейчас девушка опомнится и сбежит, охватывала колючая злая досада.
Отпускать её не хотелось, и виной тому были совсем не желания плоти. Собственное тело он воспринимал исключительно как инструмент и прекрасно сознавал грань между его желаниями и стремлениями разума. Сейчас тело… О да, он желал эту трантку до боли, и от вожделения без малого темнело в глазах.
Но не только тело требовало удержать её здесь. Он знал пределы своего самоконтроля и точно знал, что сумеет, если будет нужно, не зайти дальше поцелуев. И эта перспектива казалась несравнимо более приятной, чем отпустить её вовсе. Пусть останется. Пусть будет рядом. Пусть рассказывает ему об этой своей геометрии, техномагии, да о чём угодно! Главное — не уходит.
Он прервал поцелуй, не размыкая объятий, отстранился совсем немного — так, чтобы ловить губами учащённое дыхание, и тихо спросил:
— Ты же понимаешь, что мы сегодня не будем разговаривать о магии?
Идана пару раз осоловело моргнула, не понимая, чего от неё хотят, а потом рассеянно ответила:
— А что, ты собирался?..
Маран усмехнулся столь наивно-искренней провокации, мягко огладил талию Иды, скользя ладонями по ткани юбки, и лишь большими пальцами очерчивая полукруг на открытой коже. С удовлетворением отметил и последовавший за этим прерывистый вздох, и то, как напряглись её пальцы, впиваясь в его плечи. Потом, продолжая одной рукой удерживать её за талию, второй провёл вверх по спине, огладил шею, отвёл волосы в сторону, чтобы склониться к уху и негромко ответить, щекоча дыханием:
— Сейчас я собираюсь тебя раздеть. Медленно. С удовольствием. Полностью.
Вместо ответа у Иды вырвался только тонкий жалобный всхлип, в котором при доле фантазии можно было услышать просьбу и его имя. На фантазию Маран не жаловался, а потому мягко потянул трантку немного в сторону, туда, где стоял стол и горел свет. Можно было подхватить её на руки и унести в спальню, но… зачем, если спальня далеко, а здесь есть чудесный мягкий ковёр и шёлковые подушки?
Маран остановился у Иданы за спиной, обнял, неспешно приласкал через одежду грудь, огладил талию, мягко надавил на бёдра, тесно прижимаясь к её ягодицам, одновременно с этим неспешно целуя шею. Ида снова рвано вздохнула, а когда он начал медленно, по одной, снизу вверх расстёгивать мелкие пуговички впереди на чоли, всё же тихо, смущённо пробормотала:
— Что, прямо здесь? И… при свете?
И собственная нога в этот момент была последним, о чём она могла вспомнить. Гораздо сильнее было смущение оттого, что вот сейчас он… а она… а потом…
— Погасить его и лишить себя половины удовольствия? — тихо усмехнулся Маран. — Вот уж нет. Ты красивая, и я хочу тебя видеть. — Он кончиками пальцев прошёлся вдоль рёбер, будто невзначай скользнул под чоли, огладив нижнюю часть пока скрытых тканью полушарий. — Но если тебя это смущает, можно устроить темноту для тебя одной.
— Как это? — Идана всё же нашла в себе силы относительно спокойно спросить, вместо того, чтобы истерически потребовать «да, всё что угодно!». Потому что ощущать прикосновения — это было одно, а вот видеть, как длинные смуглые пальцы скользят по её коже, было слишком. И это она ещё почти одета, а уже готова провалиться от стыда сквозь землю!
Вместо ответа Маран молча отстранился. Ида вздрогнула — без жара его тела рядом и его близости вдруг стало холодно и почти страшно, — но что-то предпринять не успела. Он опять встал позади, заключив в надёжные объятья, и принялся невозмутимо складывать перед ней её же собственный платок.
— Просто, — ответил спокойно. — Я завяжу тебе глаза, и ты ничего не увидишь. Словно в темноте.
— Почему мне чудится какой-то подвох? — спросила она, наблюдая за тем, как ловко большой тонкий платок превращается в широкую ленту.
— Подвох есть, — честно признался Маран, закончив. Сжал ленту одной рукой, а второй — опять обнял, погладил кончиками пальцев вздрогнувший напряжённый живот. — Но тебе понравится.
— И в чём он? — насторожилась Ида.
— Ну нет, ай-шиль, так неинтересно, — рассмеялся он. Опять поцеловал шею, прихватил губами край уха, приласкал языком и удовлетворённо хмыкнул, когда Идана, вздрогнув от остроты ощущений, вцепилась в предплечье его руки, лежащей на её талии. — Либо свет и знание, либо тьма и неведение.
— Ай-шиль?
