Идана, тем не менее обнимая его за шею.
— А почему ты решила, что мы будем спать? — уголками губ улыбнулся он, и она не нашла что на это ответить.
***
Идана проявила упрямство и до утра не осталась. Зевающая, сонная, разомлевшая от ласк, она явно не хотела уходить, но Маран не стал этим пользоваться и давить на неё, даже не стал подшучивать над странным пониманием приличий: провести жаркую ночь вместе — нормально, а проспать до утра — стыдно. Её по-прежнему совсем не хотелось отпускать и можно было зацеловать, увлечь, уговорить, заставить забыть эти свои приличия, но он предпочёл отступить.
Если она хочет избежать огласки, это её право. В конце концов, он пока не может предложить ей ничего сверх отношений любовников, а Ида приехала сюда выйти замуж.
Правда, думать о том, что её назовёт своей другой мужчина, было неприятно. Настолько неприятно, что вызывало злость и мысли о мести. Чувство было новым, так сильно ревновать ему прежде не доводилось, и отчасти именно поэтому с какими-то решительными шагами стоило повременить. Спешка куда чаще идёт во вред, чем приносит пользу.
Поэтому засыпал Маран в одиночестве, и это оказалось к лучшему: он не представлял, как мог бы отреагировать во сне на чьё-то соседство в постели, когда снились такие кошмары.
Проснувшись же утром, он несколько минут лежал неподвижно, сознавая себя и окружающую реальность, и со сложным смешанным чувством понимал: это был не сон. Просто он вспомнил.
Обрывки прошлого всё ещё не складывались в цельную связную картину, некоторые детали вызывали сомнения, некоторые были просто забыты, естественным образом. А ещё стало ясно, что пробелами пестрели не только последние годы жизни, но и из более ранних лет выпали детали и отдельные события. Мелкие, поэтому он не замечал, но все они были объединены общим объектом. И он понимал, почему забыл именно это.
Боги. Он забыл то, что было связано с богами, потому что богов больше не было.
Трудно ли убить бога? Любой верующий в Илаатане, в Транте, да и в остальных странах с их самыми разными культами скажет: убить бога невозможно, потому что он — бог. В крайнем случае, бога может убить только другой, более сильный бог.
А Маран бы ответил, что не так уж сложно. Лично он убил четверых. Ведь кому ещё поручить это дело, как не профессионалу, способному достать любого за сколь угодно высокими стенами? Кирман Чёрный Меч, глава Чёрного клана, а после — Владыка всего Илаатана, рассуждал так и не прогадал.
Можно ли было Марану после этого самому называться богом? Лично он не чувствовал в себе ничего особенного даже теперь, вспомнив прошлое.
Или всё же те, кого он убил, лишь называли себя богами?..
Родившись с верой и знанием, что боги существуют, задаться этим вопросом было невозможно. Даже убивая их — по очереди, тайно, выслеживая опасную, сложную добычу и осторожно подкрадываясь, — он всё ещё называл их богами. Теперь же, оглядываясь назад, не видел в них ничего великого, потустороннего и запредельного.
Сильные колдуньи с непривычными способностями — да. Они обращались в драконов, они могли воздействовать на людей, читали в душах, не старились и играли судьбами людей. Могущественные, опасные, безжалостные.
Эгоистичные, самоуверенные, жестокие твари. Вивисекторы, потерявшие грань, равнодушные к сломанным жизням. Люди для них были лабораторным материалом. Особенно мужчины. Существа второго сорта, достойные лишь презрения.
Тщательная селекция и изменение, чтобы красивые люди радовали глаз богов. Изменить своих подопытных, сделать женщин ядовитыми? Забавно, интересно, увлекательно. Смешно. Любовь очень гордилась этим… проектом. Истинные пары? Ещё одна её гордость, потому что нельзя давать право выбора лабораторным животным, их нужно сводить высшей волей. Ради хорошего потомства, ради интереса, ради забавы богинь. Истинная пара приносит потомство с необычными признаками. Жизнеспособное? Как повезёт.
Первой он убил Боль. Кровожадная, злобная, но — тупая. Ему всегда было с ней проще: научиться терпеть и не бояться боли, и она не смогла от него защититься.
За Болью последовала Ярость. Он никогда не был гневлив, наоборот, отличался терпением и выдержкой, и это оказалось едва ли не проще.
Справиться со Страхом было тяжелее, слишком много у него граней, но не сложнее, чем полгода планомерно подбираться к тогдашнему главе Морского клана, страдавшему паранойей.
Жажда… Сложный противник для того, кто голодал в детстве, он понимал это и готовился тщательно. Наверное, именно это помогло справиться с ней удивительно легко и быстро.
А вот Любовь оказалась слишком осторожной и трусливой тварью, она попыталась сбежать. Решила, что с её подругами разобрались истинные хозяева этой земли, те, чьи имена они бессовестно присвоили, а потому думала найти приют где-то ещё. И после — отомстить руками дюдей.
О том, что именно один из тех, кого они презирали и называли «смертными», убил четверых, она узнала только тогда, когда Маран пришёл за ней. Не своей волей тогдашний король Транта попытался влезть в войну, которая обернулась бы катастрофой не только для Илаатана.
Он думал, что с ней будет просто. Наверное, стал слишком самоуверен к тому моменту, не воспринимал её как опасного противника. Он никогда и никого не любил, поэтому считал, что она не имеет над ним власти. Но просчитался, что-то пошло не так, и…
А вот дальнейшего он не понимал. Что-то случилось. Они оба провалились куда-то — туда, где должны были сгинуть безвозвратно, в чуждое этому миру ничто, в пёстрый хаос цветов, мыслей, теней предметов и обрывков воспоминаний. Вспомнить, что там было и как это выглядело, Маран не мог: от этих попыток кружилась, трещала и грозилась расколоться голова.
Кажется, Любовь попыталась вытолкнуть его туда, а он отказался уходить один и утащил её с собой. Её часть, сущность, душу — это можно было назвать как угодно, суть не менялась. Она легко сумела открыть эту дверь… Наверное, это что-то значило? Уж не через неё ли явились в их мир те, кто назвал себя богинями?
Но потом случилось что-то ещё, и его вытащили сюда. А её…
Доказательств этому не было, но Маран почти не сомневался, что последняя из богинь ухватилась за шанс воскреснуть. Вот только в каком виде и в каком качестве она сюда вернулась — это был большой вопрос.
То зелье, которое он приготовил первым, как теперь помнилось, ослабляло связь души с телом. Оно было необходимо, чтобы видеть тех, кто называл себя богами, в любых обличьях, а если смазать им нож — этот нож мог
