Занятая своими внутренними переживаниями, она не смотрела по сторонам и машинально прошла вперед, оказавшись за пределами двора. Здесь, прилепившись к церковной ограде, рос густой кустарник, остатки листвы на котором пожухли от холода и покрылись изморозью. Внезапно в этих зарослях послышался странный шорох, на который девушка не обратила внимания. Рассеянно жуя хлеб, она посмотрела вдаль – туда, где редко разбросанные по равнине деревья и кусты переходили в лес.
Однако шорох повторился, и не вдали, а совсем рядом, и Софья невольно вздрогнула, отвлекаясь от своих мыслей. И вдруг прямо перед ней, словно из-под земли, возникла причудливая фигура, которая в вечернем сумраке могла показаться чуть ли не привидением. На голове странного существа тускло поблескивала кирасирская каска с конским хвостом, на теле болтались остатки мундира, прикрытого сверху рогожей, сапоги были обвязаны тряпками. С первого взгляда Софья не поняла, кто это, но со второго догадалась, что перед ней – французский офицер, отставший от своего войска, либо удалившийся от большой дороги в поисках съестных припасов. Софья едва не подавилась, ошеломленная неожиданной встречей, и инстинктивно попятилась назад, но француз тут же устремился к ней и, протягивая руку, попросил:
– Клиеба, клиеба!..
Исполненная невольного сострадания, девушка бросила ему свой хлеб, и оборванец тут же сжевал половину, а другую спрятал себе за пазуху. Софья продолжала медленно отступать назад, не сводя глаз со странной фигуры, а незнакомец, приглядевшись к ней, вдруг понял, что перед ним – существо противоположного пола, хоть и в мужской одежде, и с радостным восклицанием: «La femme!» кинулся к девушке и схватил ее за руку. Увидев в его глазах какое-то безумное выражение, Софья не на шутку испугалась и даже попыталась закричать, но голос ее прозвучал сдавленно, глухо. А оборванец, хоть ослабел от голода и холода, однако не намерен был упускать свою добычу и хватал девушку все крепче. При этом он что-то крикнул, и Софье показалось, что позади него, между деревьями, мелькнуло еще одно такое же оборванное привидение.
В отчаянии девушка изо всех сил ударила противника коленом между ног; он зарычал от боли, но лишь слегка ослабил хватку, и во взгляде его вспыхнула дикая ярость. Однако уже через секунду он был отброшен назад мощным ударом и, откатившись на несколько шагов, забормотал проклятия.
Софья быстро оглянулась и, обнаружив, что ее защитником оказался Призванов, почувствовала невольную досаду. Наглый оборванец и его сообщник еще пытались выкрикивать угрозы, но как только Призванов обнажил саблю, тотчас присмирели и бегом устремились в лес.
– Видите, как обманчива бывает тишина, – обратился Даниил к Софье. – Мир еще не наступил, и вам следует быть осторожней. Не бродите по окрестностям в одиночку. Хорошо, что я догадался выйти вслед за вами. Ведь французским солдатам сейчас не хватает не только хлеба; они голодны также и на женщин. Наверное, вы могли это заметить и в Москве?
Он пытливо посмотрел ей в глаза. Призванов знал из разговора с Эжени об интендантском офицере Шарле Фулоне, который спас девушку от бандитов и потом опекал ее во время болезни. Однако ни Эжени, ни кому-либо другому не было известно о той ночи, когда Софья поневоле сблизилась с Шарлем. Но сейчас девушке показалось, что Призванов о чем-то догадывается. Во всяком случае его взгляд был таким пронзительным, прожигающим, словно хотел выпытать все до конца. «Какое ему дело до моих подробностей?» – подумала она с досадой, а вслух ответила:
– Знаете, в Москве я мало обращала внимания на французов, я старалась прятаться от них.
– Но все-таки один из них был вашим спасителем?
– Так получилось.
– Но при этом вы совсем не думаете о нем и не горюете? Что ж, оно и понятно. Ведь все ваши мысли занимает несравненный Юрий Горецкий.
– Только не надо говорить с насмешкой об этом благородном человеке, которого я все еще люблю! – Софья гордо вскинула голову и сама себе показалась героиней какой-то драмы.
– Вы считаете его благородным только потому, что он предложил вам руку и сердце, невзирая на ваше происхождение?
– А этого мало? Ведь только благородные люди способны на искренние чувства. Вам этого не понять, вы ведь любите одного себя, а с другими тешите свое тщеславие.
Софье показалось, что Призванов вздохнул. Во всяком случае он немного помедлил с ответом, и слова его прозвучали для нее неожиданно:
– Хочу отрезвить вашу наивность с позиции своего житейского опыта. Так вот. Скорей всего, Юрий Горецкий любил не столько вас, реальную девушку, сколько свою прекраснодушную мечту, свой благородный порыв. Он начитался модных книг и вообразил себя их героем. Поверьте мне, долго бы его чувство к вам не продержалось. Он даже не смог бы защитить вас от своего окружения: семьи, знакомых, родственников. Для того чтобы смотреть в глаза реальности, надо быть человеком зрелой души. А он еще даже не научился смотреть в глаза противнику. Вот когда научится тому и другому и при этом будет по-прежнему предлагать вам руку и сердце, – тогда можете быть уверенной в его чувствах.
Софье вдруг подумалось, что в словах Призванова есть резон, но именно это ее больше всего и раздосадовало.
– Никогда так не говорите о Юрии! – заявила она, сердито блеснув глазами. – Если сейчас я и выслушала ваши ядовитые слова, так лишь потому, что обязана вам, ведь вы только что меня спасли. Но в следующий раз даже слушать не стану.
– А вам досадно, что именно я сейчас оказался вашим спасителем? – спросил он с неопределенной улыбкой.
– Да, вы угадали. Я бы не хотела быть вам чем-то обязанной.
– Но вам придется с этим смириться. Боюсь, что на протяжении нашего неблизкого пути моя помощь вам не раз еще понадобится.
– А я очень надеюсь обойтись без вашей помощи.
– Но это не зависит от вас. Впрочем, как и от меня. Однако пойдемте в дом, чай остынет.
Уже через несколько дней девушке пришлось убедиться в правоте слов Призванова. Мало того, что он, как главный в отряде, заботился о безопасности, ночлеге и пропитании своих спутников, так еще и вновь стал спасителем Софьи, хотя она предпочла бы видеть в этой роли кого угодно другого.
Случилось это, когда путники были в районе Смоленска. Двигались они намного южнее города, однако и на этой дороге им то и дело попадались одинокие французские офицеры и солдаты, похожие скорее на тени, чем на живых людей. Уже ударили морозы, но эти несчастные брели полураздетые, накрытые тряпками и рогожей, часто обвивались соломой и надевали на голову ранцы вместо шапок. Иные убегали при виде русских офицеров, а другие, напротив, требовали, чтоб их взяли в плен. Софья отворачивалась, чувствуя невольное сострадание, а сидевший рядом корнет Чижов говорил:
